– Там мой сын! – вымолвил трактирщик, сорвавшись на стон, пытаясь прорваться вперед, и Ван Ален шагнул в сторону, преградив ему путь и оттолкнув.

– Ему не поможешь, – жестко одернул охотник. – Он умрет меньше чем через полминуты.

– А я должен стоять и смотреть на это?!

– Не смотри, – кивнул Ван Ален. – Но подставиться этой твари мы тебе не позволим.

– Иди к их комнате, – шепотом велел Курт, подтолкнув помощника в плечо. – Сейчас на крик прибежит его жена, а это совершенно ни к чему – вот тогда точно начнется хаос и паника. Предотврати.

– Как?

– Придумай. Бегом. Перехвати и удержи любыми способами… Всем стоять на месте, – повысив голос, приказал он. – К бойницам не подходить.

– Там мой сын… – уже едва слышно вымолвил Альфред Велле, обессиленно опустившись на скамью позади себя; Курт на миг обернулся к площадке, с края которой на пол трапезного зала струился тонкий рдяный ручеек.

– Он умер, – чуть сбавив тон, но по-прежнему строго произнес он. – Ему ты уже не поможешь и уж тем паче ничего не исправишь, если ляжешь рядом… Всем оставаться на месте, – повторил Курт, обведя взглядом притихших защитников. – Я закрою ставни.

– Пошлю на вас зверей полевых, – тихо и потерянно пробормотал торговец, – которые лишат вас детей, истребят скот ваш и вас уменьшат, так что опустеют дороги ваши… Господи Иисусе, отврати от нас гнев свой…

– Вот ради Господа Иисуса и помолчи! – прошипел Карл Штефан разозленно. – Без тебя тошно!

– Ты там должен был стоять, – наставительно и уверенно проговорил Феликс. – Тебе было велено закрывать ставню, а бедный парень заступил на твое место. Тебя должен был поразить гнев всевышний!

– Так стало быть, Господь промахнулся, – заметил парень язвительно.

– Не богохульствуй, похабник!

– Никто не должен быть на его месте, – возразил фон Зайденберг тихо. – Ни на его месте, ни на месте никого из нас. Во всем, что здесь происходит, что-то неправильное. Это какая-то одна большая ошибка Господа.

– Нет, – внезапно просветлев лицом, мотнул головой торговец, – нет, вы неправы, господин рыцарь, и я неправ, Господь никогда не ошибается, и здесь все верно! Мы тут и должны были оказаться – мы все. Наверняка Господь собрал нас в одном месте, потому что каждый из нас сотворил что-то, достойное кары. У всякого есть грехи, есть простительные, но есть и тяжкие, и, видно, каждый здесь содеял что-то, за что достоин понести наказание.

– А сколько таких достойных отсиживается по городам и весям, – заметил Курт тихо, обойдя неподвижное тело убитого, и осторожно, стараясь держаться у самой стены, в стороне от бойницы, вклинил в проем ставню. – Работы просто-таки невпроворот.

– Не высовывайся, – посоветовал охотник, и он отмахнулся:

– Не учи ученого.

– Что ты такое несешь, Феликс? – с болью отозвался Велле, сидящий на скамье кривобоко, точно раненый. – Что такого сделал мой Вольф, а? Ты ж его знаешь, так скажи мне, что, кому он мог сделать, чтобы заслужить смерть?

– А откуда нам знать, что в душе у других, пусть и у собственных детей? Что угодно он мог совершить, о чем ты не знал и не узнаешь никогда; что угодно мог сделать кто угодно. Этот вот непотребный сучий сын незнамо сколько девиц испортил и обокрал…

– Так, маму мою не трогаем! – возмутился Карл Штефан; торговец лишь отмахнулся.

– Да и девица тоже хороша – родительский дом обворовать ради какого-то проходимца!.. И господин рыцарь, пока странствовал, наверняка не одним лишь честным трудом добывал себе пропитание…

– Да как ты смеешь, торгаш! – вскинулся фон Зайденберг. – Не один уж раз меня ткнули здесь носом в то, что я излишне беден, и – да! Я не сорю серебром, и все потому, что никогда, ни разу за всю свою некороткую жизнь не совершил ничего недостойного!

– Вы попустили смерть человека не далее как вчера ночью.

– Выходит, – хмыкнул охотник, – Господь приволок его сюда, чтоб он тут сотворил грех, достойный покарания… Что-то в твоей логике не клеится, Феликс. И – а что ж ты сам? Давай-ка колись, раз уж сам речь о том завел: что ты такого сделал, чтоб заслужить быть подброшенным под волчьи зубы?

– Неделю тому назад я обсчитал своего помощника, – не замедлив с ответом, вздохнул торговец. – Дал ему за работу меньше, чем было заслужено; он спорил, а я вывернул все так, словно он мне остался должен. По мелочи, но, как знать, быть может, именно той мелочи и недостало ему для чего-то важного?

– Оцени, Молот Ведьм, – призвал Ван Ален. – Когда еще ты слышал столь скорое признание?

– И майстер инквизитор наверняка тоже далеко не ангел, – уверенно продолжил торговец, и Курт, склонившийся над мертвым телом, молча повернул голову, ожидая продолжения.

– Да? – подбодрил он, когда тот запнулся.

– Ну… – внезапно сорвавшись со своего проповеднического тона, пробормотал Феликс. – Работа такая… Наверно ведь уйму народу замучили…

– А то, – согласился Курт, приподняв убитого за плечи, и осторожно попятился, нашаривая ступени позади. – Сам в ужасе.

– Я к тому, что, быть может, и понапрасну кого…

От оглушительного вопля за спиной Курт дернулся, едва не соскользнув со ступеньки подошвой и не скатившись по лестнице вместе с телом Вольфа; крикам трактирщицы вторил успокаивающий голос Бруно, однако слова утешения явно своего действия не имели. Велле сорвался с места, кинувшись к жене и не давая ей приблизиться, и вопль перешел в рев, в котором невозможно уже было различить ни слова.

– Я велел не пускать ее! – перекрывая воцарившийся гвалт, крикнул Курт, стягивая мертвое тело почти бегом, уже не церемонясь, бухая пятками трактирщикова сына по ступеням. – Утащите ее прочь – немедленно!

– Черт! – вскрикнул Ван Ален, и за спиною загрохотало падающее тело. – Держите эту фурию!

– Вольф! – прорвалось, наконец, сквозь нечленораздельный вопль одно-единственное слово, и мощный толчок отшвырнул Курта прочь.

Он ругнулся, схватившись за стену, едва не упав, и отскочил в сторону, чтобы не оказаться погребенным под телом Берты Велле, повалившейся на мертвого сына. Оттащить ее никто уже не пытался, понимая тщетность подобных усилий, лишь Альфред, сам едва не плачущий, вяло и безнадежно пытался отодвинуть лицо жены от окровавленного горла.

– Я не мог ее удержать, – оправдательно произнес помощник, и он лишь отмахнулся, понимающе кивнув.

– Еще бы, – прошипел Ван Ален, морщась и потирая плечо. – Это похлеще иного вервольфа будет… Гром-баба. С ног сшибла, как цыпленка.

– Ну, словом, так, – подытожил Курт, оглядев хмурых постояльцев. – Что там и кто наворотил в своей многогрешной жизни – о том не нам сейчас судить и уж тем паче не тебе, Феликс. Это – понятно? Если ты и впрямь полагаешь себя пророком Господним, я с тобою обязательно побеседую в связи с этим вопросом, но позже. Сейчас же всерьез мы станем обсуждать лишь одну задачу: как сделать так, чтобы остаться в живых, ибо прежняя установка – а именно сидеть и не рыпаться – явно утратила свою действенность. Рыпаться придется. Противник не просто опасен, а еще и относительно смышлен и многочислен. Большую часть его армии мы временно вывели из строя, и происшествие с Вольфом, как мне кажется, более похоже не на продолжение атаки, а на небольшую гадость напоследок…

– Смерть моего сына – небольшая гадость? – выдавил трактирщик; он вздохнул:

– Я говорю о том, что это для них. Для них смерть любого здесь – лишь небольшое происшествие, Альфред. Сейчас для них случившееся с Вольфом – как для кого-то из нас после ссоры плюнуть вслед; это, повторяю, маленькая пакость перед тем, как отступить, и отступить надолго. Ян, эксперт здесь ты. Мои рассуждения близки к правде?

– Похоже на то.

Уверенности в голосе охотника было мало, однако заострять на этом внимание Курт не стал, лишь кивнув:

– Хорошо. Будем надеяться на это.

– И что же вы предлагаете делать сейчас, майстер инквизитор? – уточнил фон Зайденберг сумрачно. – Просто разойтись по комнатам и забыть обо всем?