– Или пара приятелей на подходе? – осторожно предположил Бруно; он вздохнул, неприязненно поморщившись, и убрал битого коня своего alter ego с доски.

– Ян тоже это сказал, – не сразу отозвался Курт, глядя на двухцветную поверхность задумчиво. – Он сказал «возможно». А опыт показывает, что наиболее исполняемым в нашей жизни законом является закон подлости, и в соответствии с ним будет именно так: охотников мы не дождемся нам в помощь, а вот явление еще пары тварей вполне ожидаемо.

– Они собрались в стаю; быть может, в этом разгадка?

– Наверняка, более чем уверен.

– И для чего бы? Есть мысли?

– Ни единой. Ян не имеет представления об этом, и опыт зондергрупп ничего не подсказывает, но не думаю, что это просто сезонная миграция. Там, в их внутреннем круге, что-то происходит, возможно, что-то судьбоносное не только для их сообщества… Наравне с прочими я обдумываю и такую версию: задача нашего соседа состояла лишь в том, чтобы задержать здесь охотника, пока остальные совершат то, для чего собрались. Даже если метель утихнет, Ян не покинет этих мест, пока не убедится в том, что ликантропа здесь нет, или пока не убьет его.

– Не особенно радостная новость, – ввернул трактирщик, подступивший к их столу с кувшином, и осторожно установил пузатый сосуд меж стаканов и тарелок. – Не приличествует человеку моего занятия хаять постояльцев, но уж больно постоялец беспокойный.

– Думаю, опасаться тебе нечего, – утешил его Бруно. – Если такое и случится, этот наверняка соорудит себе ту самую берложку в ближнем лесу и ликантропа будет выслеживать оттуда… Постой, – удержал он, когда Альфред Велле со вздохом развернулся, и кивнул в угол на дальний стол: – Дай-ка парню мясного отвара с перцем. Ну, и его матери чего-нибудь, чтоб она ему в рот не смотрела. Я заплачу, не бойся, – оговорился помощник, и трактирщик с готовностью кивнул, отходя.

– Всякому человеколюбию есть пределы, – заметил Курт с усмешкой. – Все же разориться на нечто большее, нежели блюдо «Не дам подохнуть с голоду», его не хватает. Наш трактирщик праведник, но на поверку не святой. В отличие от тебя… Или бьешь клинья к мамаше?

– Отвали, – равнодушно откликнулся Бруно, наклоняя к стакану доверху наполненный кувшин. – Чего, по-твоему, можно ожидать, если ликантроп здесь именно для этого – просто не дать выйти отсюда в ближайшие… сколько? Дни? Неделю?

– Не знаю и, думаю, спрашивать совета в этом вопросе у нашего expertus’а смысла нет. Быть может, все ограничится тем, что он просто будет подъедать всякого, кто окажется снаружи в часы его бодрствования в зверином обличье, или станет отлавливать тех, кто решится уйти из трактира вовсе – ведь в любую сторону пешком прежде темноты не добраться.

– Если так, то все мы в относительной безопасности. Если, конечно, то, что они задумали, через месяц не отзовется гибелью Вселенной… Еще версии есть? Эта мне что-то не по душе.

– Есть. Например, такая: наш бравый охотник не все нам рассказал. Опасаясь паники или инквизиторского внимания к собственной персоне… либо просто не желая делить лавры. Есть у всевозможных личностей, подобных ему, дурная черта характера вроде профессиональных тайн или личного интереса к делу. Ликантроп задрал его подружку, приятеля, дядю или любимую собаку – и этого вполне достанет для девиза «никто, кроме меня». Возможно, и у него самого зреют тайные планы и имеются в активе мелкие детали, не высказанные нам. Тогда все мои предположения бессмысленны, ибо зиждутся на шатком основании неполных сведений.

– Не желаешь поговорить с ним?

– Не сейчас, – вскользь бросив взгляд в сторону охотника, возразил Курт со вздохом. – Сейчас, даже если я прав, и он что-то скрывает от нас, он ничего не скажет – не оценил еще важности наличия союзников в своем положении. Прежде, судя по всему, ему и впрямь не доводилось работать вот так. Он являлся на место, проводил дознание, выслеживал цель и устранял ее, посему от сограждан ему доставались либо неведение, либо откровенная благодарность – парни смотрят с завистью, мальчишки с преклонением, девицы с визгом виснут на шее… Он просто не знает еще, что такое эти парни и девицы на промежуточном этапе работы. Когда он это осознает, к нему и можно будет подобраться с предложением разговора по душам. Надеюсь, благодаря фон Зайденбергу и этому деревенскому битюгу он постигнет сей прискорбный факт довольно скоро… Гляди-ка, – понизив голос до шепота, заметил Курт с усмешкой, – похоже, парню твое угощение пришлось не по вкусу.

– Максимилиан! – остерегающе окликнула Амалия, и помощник обернулся, глядя на мальчишку, направляющегося к их столу с решительным видом бойцового пса.

– Вы заплатили за это? – без предварительных вступлений уточнил Хагнер, кивнув через плечо на стол, где перед его матерью исходили паром две внушительные миски; Курт вскинул руки:

– На меня не смотри. Это он.

– Что-то не так? – уточнил Бруно осторожно; мальчишка поджал губы.

– Ответьте, что вам нужно, – твердо потребовал он. – Что за странная заботливость?

– Ни одно доброе дело не остается безнаказанным, – притворно вздохнул Курт, передвигая короля. – Сейчас он повергнет тебя в прах за излишнюю добродетель.

– Ты болен, – пояснил помощник, в сторону своего начальства даже не взглянув. – Я вижу, тебе совсем паршиво. А та снедь, что владелец подает вам с матерью по доброте душевной, не способствует восстановлению организма; кроме того, ребенку в твоем возрасте…

– Я не ребенок, – возразил Хагнер, и Бруно серьезно согласился:

– Я вижу. Жизнь, как у тебя, учит взрослеть душой быстро. Но твое тело думает иначе, и если ты сейчас продолжишь подыгрывать твоему самолюбию, на свою и без того утомленную мать ты взвалишь еще и заботы о больном сыне. Не тревожишься о себе – пожалей хотя бы ее.

– Так в этом дело? – с прежней враждебностью уточнил парнишка. – Надеетесь подкатиться к матери, потакая мне? Учтите…

– Satis! – повысив голос, оборвал Курт, и Хагнер запнулся, косясь на него с ожиданием. – Стоп, – повторил он чуть тише. – Если твои опасения связаны с благочестием твоей родительницы, можешь успокоиться: мой помощник в этом смысле безвреден.

– Он скопец?

– Хм, – задумчиво проронил Курт. – А столь простое объяснение его воздержанности отчего-то прежде не приходило мне в голову… Нет, мой юный и крайне невоздержанный в словах друг, он сохранил дары Создателя в целости и сохранности.

– Я монах, – пояснил Бруно с улыбкой. – И следую своим обетам непреложно. Мне ничего не нужно ни от тебя, ни от твоей матери, я просто пытаюсь оказать помощь ближнему. Такое объяснение ты можешь принять?

– С трудом, – чуть сбавив тон, не сразу ответил Хагнер. – До сих пор мне нечасто попадались люди, желающие блюсти евангельские заповеди. Все больше ветхозаветные, вроде побивания камнями.

– Возвратись к столу, – посоветовал Курт, – возьми пищу свою и ешь. Не то остынет, и все заботы моего помощника пойдут прахом… Мог бы после своих обличительных речей сказать и «спасибо», – заметил он недовольно, когда мальчишка, помявшись, вернулся к матери. – Кроме того, что люди твари злобные, они еще и твари неблагодарные, не находишь?

– И желчные. Нахожу этому подтверждение каждый день по нескольку раз.

– И не говори, – согласился Курт сокрушенно. – Искренне сострадаю тому бедолаге, что попытается всерьез заинтересоваться мамашей Хагнер… Если парень будет продолжать печься о благе матери в том же духе, он доведет ее до падучей; слышал, что вытворяют монашки после долгих лет воздержания? Сии протоколы особенно увлекательно перечитывать на ночь.

– Тебе срочно нужна девка, – приговорил помощник категорично. – После пары месяцев одиночества ты становишься невыносим.

– Занятный совет от блюстителя монашеских обетов, – отметил Курт, снова сместив взгляд на доску. – Увы, придется обождать, пока мы доберемся до места – его матушка не в моем вкусе, а Мария Дишер уже, судя по всему, занята со всех сторон. А ведь она девица любопытная, не находишь?