На основании пяти отдельных постановлений суда, подписанных федеральным окружным судьей Канзаса, ФБР получило разрешение установить подслушивающие устройства для записи разговоров двенадцати членов семьи Чагры, включая трех малолетних детей Джимми. К 5 февраля 1981 года, когда подслушивание было прекращено, в руках ФБР оказались магнитофонные записи на более чем тысячу часов звучания.

Когда Джо Чагра узнал о подслушивающих устройствах, обнаруженных Харрелсоном и его падчерицей в зале для свиданий окружной тюрьмы Харриса, его охватили противоречивые чувства: гнев и возмущение, с одной стороны, и некоторое облегчение, с другой. Он был уверен, что все эти устройства предназначались для него, так как именно в то утро он должен был навестить Харрелсона в тюрьме, но, к несчастью, вынужден был отменить встречу из-за срочного дела в Эль-Пасо. Джо хорошо знал все предписания закона: если он стал объектом подслушивания, то кто-то должен был сначала предъявить федеральному судье аффидевит, в котором под присягой заявлялось, что Джо Чагра занимается какой-то противозаконной деятельностью. "Если они действительно пошли на это, — сказал он репортерам, — то тот, кто это сделал, — лгун. Можете выделить это слово. Тот, кто это сделал, — лжесвидетель. Мне плевать, о ком именно идет речь: о федеральном прокуроре, агенте ФБР или ком-то еще. Если этот человек заявил под присягой, что я занимаюсь чем-то таким, что дает судье основание разрешить подслушивать мои разговоры, то этот человек — лгун и лжесвидетель".

Джо считал, что неожиданное отстранение Джеми Бойда от расследования убийства Вуда наверняка было связано с установкой подслушивающих устройств. Ослепленный ненавистью к семье Чагры и обуреваемый желанием упрятать всех их за решетку, рассуждал Джо, Бойд, видимо, нагадил в собственном гнезде, а возможно, даже и сорвал все дело против Харрелсона. Создавшаяся ситуация требовала тщательного анализа на ясную голову. Но этого-то Джо и не мог сделать: вот уже несколько месяцев разум его пребывал в состоянии помутнения. Ему нужно было во что бы то ни стало раздобыть копию аффидевита с просьбой об установке подслушивающих устройств и выяснить, какими доказательствами располагают федеральные власти. Он понимал всю опасность создавшегося положения. Если бы голова у него была чуть яснее, Джо понял бы и другое: устанавливая подслушивающие устройства, власти, конечно, не ограничились одним лишь Чарли Харрелсоном. Но эта мысль не приходила тогда в голову никому из семьи Чагры.

Джимми тем временем был охвачен почти паническим страхом: он боялся, как бы Лиз сама не пошла на сделку с ФБР. Джимми всегда безумно ревновал Лиз. Сейчас же, когда он сидел за решеткой и был совершенно беспомощным, его ревность перешла всякие границы. К счастью, Джимми не знал о ее романе с ювелиром. В противном случае за него трудно было бы поручиться. Джимми "заводился" по любому поводу. Однажды он обвинил Лиз и Пэтти в лесбиянстве только потому, что Пэтти дала Лиз надеть свои колготки. В другой раз еще в Лас-Вегасе он жестоко избил Лиз, а затем принудил признаться, что та была любовницей Джо. В действительности ничего этого не было, но Джимми заставил ее тогда позвонить в номер отеля, в котором остановились Джо и Пэтти, и сказать, что она "рассказала Джимми правду" об их "романе".

Утром 7 января 1981 года охранники Ливенуортской тюрьмы сообщили агентам ФБР, что Лиз Чагра приехала на свидание с мужем. Как только супруги заговорили об убийстве Вуда, дежурные агенты включили записывающие устройства.

Джимми: Ну что, ты уже хочешь сознаться, да?

Лиз: Нет. Но ты сам мне сказал, чтобы я призналась только в…

Джимми: Да, конечно. Может быть, позже…. Но, голубушка, сначала надо все отрицать.

Лиз: Ты же знаешь, что я тоже могу угодить в тюрьму.

Джимми: Можешь, малышка. Но всего на десять-пятнадцать лет.

Лиз: На всю жизнь! [Неразборчиво]… учитывая это убийство судьи.

Джимми: Послушай, ты ничего об этом не знаешь. Они, конечно, постараются тебя запугать. Скажут, что посадят в тюрьму, отберут детей и ты их никогда не увидишь… А поэтому ты должна будешь заложить меня, и тогда тебя выпустят. Ну как, нравится тебе такое предложение? Отвечай: нравится, чертова кукла?

Лиз: Нет… Ну что ты. Но я не хочу садиться в тюрьму. Не хочу! Я отказываюсь идти в тюрьму.

Джимми: Значит, ты все будешь валить на меня?

Лиз: Нет.

Джимми: Почему?

Лиз: Я [неразборчиво] скажу [неразборчиво] сами. [Смеется.]

Джимми: [Смеется.] Фу ты, черт! Ну и напугала же ты меня, дрянь эдакая. Вот чертова девка! И откуда ты взялась?

Лиз: Сам знаешь. Я просто играю.

Джимми: Скажи, ты готова пойти в тюрьму ради меня?

Лиз: Нет, Джимми. Не-е-е! [Смеется.] Ни за что. Мальчик мой, разве я могу бросить детей? Если бы у нас их не было…

Джимми: Радость моя, именно это тебе и скажет ФБР: "(Разве вы можете бросить своих детей? Почему бы тогда вам во всем не сознаться?"

Лиз: Как я могу бросить своих детей? Я ни в чем сознаваться не буду, Джимми. Можешь не волноваться, но и в тюрьму не пойду. [Смеется.]

Джимми: Ну, а что ты будешь делать, когда придется выбирать: тюрьма или при знание?

Лиз: Не знаю.

Джимми: Ну, скажи. Не заставляй меня переживать. Что ты сделаешь тогда?

Лиз: Неужели ты думаешь, я им скажу? Неужели? А что вообще я могу сказать?

Джимми: Ты не скажешь?

Лиз: Нет, не скажу.

Джимми: Даже если тебе придется за это идти в тюрьму?

Лиз: Думаю, этого мне делать не придется.

Джимми: Да, конечно. Ну а все же?

Затем Джимми спросил, не собирается ли Лиз разводиться с ним. Та вновь рассмеялась и сказала, что развод ей ничего не даст. Настроение у них немного улучшилось, когда они перешли к обсуждению Харрелсона, его падчерицы и обнаруженного ими микрофона. Лиз поняла, что не все еще сплетни дошли до Джимми.

Лиз: Джо рассказал тебе, о чем они говорили, когда их записывали?

Джимми: Нет.

Лиз: Ну, ты, наверное, сам знаешь, что он… спал с ней. Со своей падчерицей.

Джимми: Что? Он с ней спал [неразборчиво]?

Лиз: Да, он уже давно с ней спит.

Джимми: Так что же случилось?

Лиз: В тот момент он как раз говорил ей: "Я хочу [неразборчиво] потрогать тебя". Он протянул под стол руку, но нащупал совсем другое — микрофон, через который все записывалось. Так что теперь все это — на пленке.

Джимми: Как? Они записали все на пленку? Послушай, я начинаю волноваться за тебя.

Лиз. Голубчик, не надо за меня волноваться.

Джимми: Ты можешь предать меня.

Лиз: Я тебя не предам, Джимми!

После этой реплики дежурные операторы "приглушили" запись и включили магнитофоны, когда супруги стали вспоминать, как как-то вечером обсуждали в спальне детали убийства Вуда.

Джимми: [Неразборчиво.] Я должен был.

Лиз: Джимми, скажи мне правду.

Джимми: [Неразборчиво.]

Лиз: [Неразборчиво.] Зачем ты сказал мне об этом?

Джимми: Ты хотела знать правду. Ты всегда хочешь все знать, а потом начинаешь раскалываться. Видишь, ты сама настаивала, чтобы я рассказал тебе о… Ну, об этом деле с Вудом.

Лиз: Я не настаивала!

Джимми: Нет, настаивала! Ты все время…

Лиз: Ты сам мне все рассказал!

Джимми: Нет, ты все время… Ну послушай, дорогая. Ты же помнишь. Мы лежали… Я это отчетливо помню.

Лиз: Джимми, я не… [неразборчиво]. Ну хорошо, что?

Джимми: Ты сказала: "Ну пожалуйста, расскажи. Ты мне больше ничего не рассказываешь. Разве ты не хочешь, чтобы и я все знала? Я чувствую себя такой одинокой…" А потом заревела.