В то время не многие знали об этом, но, кроме Рентерии, у федерального прокурора была еще одна козырная карта — Генри Уоллес, партнер Джимми Чагры. Он был задержан сначала в Новом Орлеане, а затем в Денвере. Теперь, когда Управление по борьбе с наркотиками поддало жару, Уоллес запел как соловей. Каких-либо доказательств преступной деятельности Ли Чагры у него не было, но он подтвердил, что тот учреждал фиктивные компании для "отмывания" денег. Вместе с тем Уоллес согласился назвать главарем банды Джимми Чагру. План Бойда состоял в том, чтобы привлечь к ответственности Джимми, предъявив ему целый ряд обвинений, а затем ждать, пока тот не "расколется". Бойд верил, что так или иначе через Джимми он доберется и до Ли.
Трудно сказать, знал ли все это Ли, но о масштабах надвигавшейся катастрофы он догадывался. В течение 1978 года охватившая его паранойя стала усиливаться. Он все время говорил теперь, что его хотят убить. Даже любимая его шутка о том, что он возбудил дело против правительства Соединенных Штатов, звучала теперь как-то жалко. Кларк Хьюз нашел где-то плакат, на котором изображалась мышь, передразнивавшая пикировавшего на нее орла. Внизу стояла подпись: "Последний акт великого неповиновения". Сэнди Мессер, секретарша Ли, вставила плакат в рамку и повесила на стену. Кларк под изображением орла написал: "Вуд", а под изображением мыши — "Чагра". Когда Ли увидел плакат, он сказал. "Нет, не так. Вы все перепутали. Орел — это я!" Но Сэнди видела, что в глазах у него стояли слезы.
Единственным признаком того, что Ли ожидал перемен к лучшему, была его активная деятельность по перестройке дома на Миза-стрит, где должна была разместиться его новая контора. Дом находился на самом краю центральной части города, между шоссе № 10 и собором св. Патрика, где в свое время все мальчики из семьи Чагры пели в хоре. Пока дом перестраивался, Ли разместил свой офис в одном из зданий на Монтана-стрит, которое принадлежало его другу и коллеге Мики Эсперу — родственнику Джо-Энни. Именно тогда Ли и познакомился с Лу Эспером, горе-дядюшкой Мики. Это был жалкий сириец с бледным крысиным лицом, который большую часть из прожитых им пятидесяти лет пропел в разных тюрьмах. Дядюшка Лу, лишь недавно освобожденный условно после отсидки в калифорнийской тюрьме, пристрастился к наркотикам, а деньги для этого добывал с помощью небольшой воровской шайки, состоявшей в основном из молодых чернокожих солдат из Форт-Блисса: они промышляли мелкими квартирными кражами и ограблениями. Лу Эспер любил приторговывать "спидом" и большую часть времени проводил в компании проституток и игроков в небольшой квартире, которую снимал рядом с новым офисом Ли. Узнав, что тот употребляет кокаин, Эспер нашел хорошего поставщика и стал доставлять ему "пудру" лично. Несколько раз он видел, как Ли вынимал из сапога деньги, когда нужно было платить наличными. Иногда он вертелся поблизости, когда Ли отсчитывал довольно крупные суммы и отдавал их всевозможным сборщикам. Никто из друзей Ли, и прежде всего его жена Джо-Энни, не понимал, что заставляло Ли водить дружбу с этим подонком. Но в этом был весь Ли.
Почти ежедневно звонил низ своего нового дома в Лас-Вегас Джимми. Всех в семье очень волновало душевное состояние Ли. Теперь он часто плакал, особенно когда вспоминал о Джимми. Это он покрыл часть огромных расходов, связанных с постройкой нового офиса для Ли, хотя сам он это и не афишировал. Джимми также помогал Ли выплачивать его полумиллионный проигрыш в Лас-Вегасе. В типичном для их отношений стиле Джимми решил еще больше помочь старшему брату. Он как-то заехал к управляющим казино "Сизарс-палас" и предупредил, что, если в их заведении когда-нибудь появится Ли, они должны принимать его как почетного гостя. Иначе им не поздоровится. Но это оказалось для Ли последним унижением. Теперь он уже никогда не поедет в Лас-Вегас. Джимми все испортил. Ли всегда страдал, даже не пытаясь скрыть этого, когда Джимми везло, а ему — нет. Но на этот раз все было еще хуже: раньше он никогда не плакал. Сэнди и Другие родственники начали понимать, что причина была сугубо личной. Казалось, Ли горюет по поводу собственной надвигавшейся смерти. Сестра Пэтси вспоминала: "Когда я видела его таким, мне становилось страшно. Ведь Ли всегда был нашей опорой".
В течение октября и ноября Ли никак не мог отделаться от мысли, что его кто-то преследует. Он сказал Джимми Саломе, что подписал новый страховой полис. А Бобби Джозефа — молодого выпускника юридического колледжа, который недавно поступил к нему на службу, — Ли как-то спросил, что тот будет делать, если вдруг обнаружит, что их контору ограбили. Не успел Джозеф ответить, как Ли задал другой, еще более странный вопрос: "Что ты будешь делать, если вдруг войдешь в контору и увидишь, что меня убили?"
Эти подозрения не были совершенно необоснованными. В начале осени кто-то проник в контору Мики Эспера и пытался взломать сейф. Вскоре после этого была предпринята попытка ограбить кассу для игры в покер по-крупному в доме Джимми Саломе. Ли и другие игроки слышали, как кто-то чем-то металлическим разбил стеклянную дверь, выходившую во внутренний дворик. К счастью, стекло оказалось безосколочным. Ли схватил старый мушкет — единственное оружие в доме — и погнался за двумя неграми, побежавшими через поле к реке, но тем удалось скрыться. Ли сказал, что все это, как ему кажется, подстроил кто-то из своих. Именно этот "кто-то" и должен был открыть дверь изнутри. "Я думал, что он ошибается, — сказал потом один из игроков. — Но Ли продолжал стоять на своем. И, как выяснилось, оказался прав".
К середине ноября поползли слухи о том, что Джимми Чагру скоро наверняка арестуют. Не многие за пределами федеральной прокуратуры в Эль-Пасо знали, что Генри Уоллес к тому времени уже подробно рассказывал о контрабандистских операциях во Флориде и что было арестовано еще несколько участников преступного сговора, изъявивших желание вступить с властями в сделку. Не проходило и дня, чтобы в местных газетах не появлялось какое-нибудь сообщение, связывавшее братьев Чагра с расследованием, проводившимся большим жюри.
Рано утром 21 ноября Джеймс Керр выехал из гаража на своем "линкольне" и направился по тенистой улице к зданию федерального суда. Он жил в Аламо-хайтс — фешенебельном районе Сан-Антонио. На пересечении с Бродвеем дорогу неожиданно перегородил какой-то зеленый фургон. Керр хотел было объехать его, но в фургоне вдруг открылись обе задние двери, и двое вооруженных людей открыли стрельбу. Капот, левое крыло и ветровое стекло "линкольна" были изрешечены крупной шрапнелью и пулями 30-го калибра. Позже полиция насчитала девятнадцать пробоин.
По каким-то непонятным причинам трое налетчиков (третий был за рулем) сразу же уехали, не удосужившись пройти два-три метра, чтобы удостовериться, что Керр убит. Если бы они это сделали, то, конечно, увидели бы маленькую дрожащую фигурку, забившуюся под приборную доску. Просторный отсек для двигателя с множеством всевозможных устройств и приспособлений защитил Керра от пуль. Если не считать легкого шока и порезов от разбитого стекла, прокурор практически не пострадал. Он описал потом фургон, с которого стреляли, и на следующий день его нашли брошенным недалеко от места происшествия. Вскоре выяснилось, что фургон угнали в Остине всего за несколько часов до покушения. Керр изучил также фотографии всех "Бандидос" и кое-какие отобрал. Но и через пять лет никто не был арестован в связи в неудавшимся покушением, несмотря на одно из самых тщательных расследований за всю историю ФБР.
Когда Ли и Джо Чагра узнали о случившемся в Сан-Антонио, они с изумлением посмотрели друг на друга. Ни тот ни другой не был готов сказать то, во что просто не хотелось верить. Но Джо тут же вспомнил о той вечерней беседе, которую все трос пели прошлым летом во Флориде. Ли, наверное, тоже о ней вспомнил.
