Капитан Франкель был явно удивлен.

— В чем дело, сержант?

Зим стоял неестественно прямо и говорил так, словно отвечал заранее выученный урок:

— Сэр, командир роты Н докладывает командиру батальона. Дисциплинарное дело. Статья девять-один-ноль-семь. Неповиновение приказу и нарушение тактического плана, в то время как группа находилась в учебном бою. Статья девять-один-два-ноль.

Капитан, казалось, удивился еще больше.

— И вы пришли с этим ко мне, сержант? Официально?

Я ни разу не видел, чтобы человек был в таком замешательстве, а с другой стороны, ничем — ни одним движением лица или голоса — не выдавал своих чувств.

— Сэр. Если капитану угодно. Новобранец повел себя вопреки всем дисциплинарным нормам. Он сам настаивал на том, чтобы увидеть командира батальона.

— Понятно. Вам нужен судья. Ну, хорошо. Только я все равно ничего не понимаю, сержант. В конце концов, это его право — увидеть меня. Какая была боевая команда?

— «Замри», сэр.

Я взглянул на Хендрика и понял, что ему пришлось несладко. По команде «замри» ты падаешь на землю там, где стоишь, пытаясь как можно скорее использовать любое укрытие. При этом ты обязан замереть и не делать ни одного движения — даже бровью не шевелить без разрешения. Нам рассказывали историю о людях, которых ранило, когда они выполняли эту команду… и они медленно истекали кровью, не издавая ни звука и не двигаясь. Франкель поднял брови.

— И потом?

— То же самое, сэр. После самовольного нарушения команды — снова отказ ее выполнить.

Капитан нахмурился:

— Фамилия. Ответил Зим:

— Хендрик, сэр. Новобранец Ар-Ши-семь-девять-шесть-ноль-девять-два-четыре.

— Все ясно. Хендрик, на тридцать дней вы лишаетесь всех прав и будете находиться только в своей палатке — за исключением нарядов, еды и санитарной необходимости. По три часа каждый день будете выполнять наряды начальника охраны: один час перед отбоем, один час перед подъемом и один час во время обеда. Ваш ужин будет состоять из хлеба и воды, хлеба — сколько сможете съесть. А также десять часов наряда каждую субботу по усмотрению непосредственного начальника.

«Ничего себе!» — подумал я. Капитан Франкель продолжал:

— Я не наказываю вас жестче, Хендрик, лишь потому, что более строгое наказание проводится только через трибунал… А я не хочу портить послужной список вашей роты. Свободны.

Капитан опустил глаза и стал разглядывать бумаги на своем столе. Инцидент его больше не интересовал. Но тут вдруг завопил сам Хендрик:

— Но ведь вы не выслушали другую сторону! Капитан поднял глаза.

— У вас есть что сказать?

— Еще бы. Сержант Зим сделал все это специально! Всю дорогу он изводит, изводит меня — с того самого дня, когда я попал в лагерь! Он…

— Это его работа, — сказал холодно капитан. — Вы отрицаете, что не выполнили приказ?

— Нет, но… Он же не сказал, что я лежал на муравейнике!

По лицу Френкеля промелькнуло презрительное выражение.

— Так. И вы, значит, предпочли, чтобы вас убили — а возможно, и друзей ваших — из-за каких-то дрянных муравьев?

— Что значит дрянных? Их были тысячи. Они словно хотели съесть меня заживо.

— Ну что ж. Давайте, молодой человек, определимся раз и навсегда. Даже если перед вами гнездо гремучих змей, вы все равно обязаны выполнить общую для всех команду. Упасть и замереть. — Франкель помолчал. — Вы еще что-нибудь хотите сказать в свое оправдание?

Хендрик стоял какое-то мгновение с открытым ртом.

— Конечно, хочу! Он ударил меня! Он занимался рукоприкладством! Целая компания таких же, как он, ходит все время со своими дурацкими палками, и каждый так и норовит ударить, да еще по спине. И это называется «подбодрить». Хотя с этим я еще как-то мирился… Но он ударил меня. Рукой. Свалил на землю и еще заорал: «Замри, упрямый осел!» Что вы на это скажете?

Капитан Франкель разглядывал свои ногти, затем посмотрел на Хендрика.

— Вы, молодой человек, находитесь во власти заблуждения, весьма распространенного среди штатских людей. Вы полагаете, что человек, который выше вас по чину, не может, как вы выразились, «заниматься рукоприкладством». В условиях гражданской жизни — несомненно. Ну, например, если бы вы вздумали повздорить в театре или магазине. На гражданке у меня не больше прав ударить вас, чем у вас ударить меня. Но ведь на службе все совсем не так…

Не вставая со стула, капитан обернулся и указал на стоящие у стены книжные полки.

— Вот законы, по которым протекает сейчас ваша жизнь. Вы можете тщательно просмотреть эти книги, каждую статью, любое имевшее место судебное расследование. И вы нигде, абсолютно нигде не найдете утверждения, что человек, который выше вас по чину, не имеет права «заниматься рукоприкладством». Видите ли, Хендрик, я могу сломать вам челюсть… и буду отвечать только перед вышестоящим офицером. Но перед вами я никакой ответственности не несу. Я даже могу совершить более тяжелый поступок. Бывают обстоятельства, при которых офицер не только имеет право, но просто обязан убить офицера ниже чином или солдата без промедления и, возможно, даже без предупреждения. И он не будет наказан. Например, чтобы пресечь опасное малодушие, трусость перед лицом врага. Капитан хлопнул ладонью по столу.

— Теперь о жезлах. У них двойное предназначение. Во-первых, они отличают человека, облеченного властью. Во-вторых, с их помощью мы рассчитываем всегда держать вас в состоянии первой готовности. Конечно, иногда вы можете испытывать боль, но в большинстве случаев они абсолютно безвредны. Но зато они экономят тысячи слов. Обычный вариант: утренний подъем. Если представить, что капрал должен долго и настойчиво на словах убеждать вас встать с кроватки и пойти завтракать… Это просто невозможно. А с помощью жезла он легко добивается необходимого результата…

Пока капитан говорил, я исподтишка бросал взгляды на Хендрика. Похоже было, что тихое отчитывание действовало сильнее всех окриков Зима. Возмущение сменилось у Хендрика явным удивлением, а потом на его лице застыла угрюмая гримаса.

— Говори! — резко приказал Франкель.

— Э-э… В общем, скомандовали замереть, и я упал на землю, в грязь, и вдруг увидел, что лежу прямо в муравейнике. Поэтому я привстал на колени, для того чтобы продвинуться еще хотя бы на пару футов. И тут меня ударили сзади, так что я упал, и он закричал на меня. И я вскочил и ударил его, а он…

— СТОП! — Капитан поднялся со стула, вытянулся, став как будто даже выше ростом, и впился взглядом в Хендрика.

— Ты… ударил… своего командира роты?

— Э… я же сказал… Но ведь он ударил первым. Да еще сзади, когда я ничего не ожидал. Я никому такого не позволял. Я ударил его, и тут он ударил меня снова, а потом…

— Молчать!

Хендрик поперхнулся, потом добавил:

— Я же хотел как раз все объяснить…

— Я думаю, теперь мы все решим, — сказал холодно Франкель. — И решим очень быстро.

— Дайте мне лист бумаги. Я увольняюсь.

— Одну минуту. Сержант Зим.

— Да, сэр.

Я вдруг вспомнил, что Зим тоже здесь, что он просто стоит, не произнося ни слова, неподвижный, как статуя, только видно, как перекатываются желваки на скулах. Теперь я был уверен, что под глазом у него синяк. Здорово, кажется, его Хендрик достал.

— Вы знакомили роту с необходимыми статьями закона о службе?

— Да, сэр. Закон вывешен для ознакомления, и его также читают каждое субботнее утро.

Происшедшее вдруг предстало в совершенно ином, мрачном свете. Ударить Зима? Каждый в его роте хотя бы раз дрался с сержантом, и от кого-то ему даже доставалось — но ведь это на тренировках. Он брал нас после подготовки у других инструкторов и шлифовал. Что уж там, один раз я видел, как Суцзуми так его отделал, что он потерял сознание. Бронски облил его водой, и Зим вскочил, и улыбнулся, и тряс Суцзуми руку, и тут же сделал из него отбивную…

Капитан Франкель оглядел нас и остановил свой взгляд на мне:

— Соединитесь со штабом полка.