– А зачем его в комнату? – посоветовал блондин сквозь полупрожеванный пирожок. – С него и чулана хватит. Если, конечно, вы, мэм, за варенья-соленья свои не боитесь…
Мой живот плотоядно заурчал. Цыганка подлетела к Сконки, вырвала у него из-под носа блюдо с оставшимися пирожками и сунула мне:
– Вот, кушай, сердешный, пока эта саранча все не уничтожила. А я пока на стол накрою.
«Саранча», засобиравшаяся в обратный путь, усмехнулась и снова развалилась на лавках.
– Вас кормить приказу не было! – хозяйка кухни топнула в пол так, что совиные «уши» надо лбом вздрогнули. – Служба зовет. Пошли, пошли! – замахала она руками, будто гусей гнала.
Недовольно ворча, конвоиры убрались восвояси. Обернувшись ко мне, цыганка расцвела материнской улыбкой:
– Я тебя, зайчик, в депот определю. Там Чиду всякие железки свои складывает. Ты кушай пока, кушай. Вон худенький какой. Сейчас еще принесу. Да примочку для ног сделаю – как ты еще ходишь-то, горемычный, с такими болячками!
Мэм упорхнула в смежное помещение, где через щель в занавесках просматривалась солидная печь. Я неловко присел к столу. За большим круглым окном начинало темнеть. Кое-где уже зажглись оранжевые лампы, таинственно подсвечивавшие зеленые листья-одеяла. Подобные же фонарики украшали и неутомимо снующие повсюду воздушные суда. Девушка у окна сидела неподвижно, положив голову на подтянутые к груди колени. Со своей лавки я видел только ее затылок. Машура сняла шлем, и оказалось, что у нее были коротко стриженные черные волосы, смешно торчащие хохолком на макушке. Пирожок почему-то мне в рот не лез.
– Эта женщина, она… – попробовал я разбить молчание.
– Моя мать, – глухо ответила Машура, не поворачивая головы.
– А твой отец…
– Это в его депот мама тебя замуровать хочет.
«Чиду», – подумал я и спросил:
– Что же, твои родители делают все, что говорит твой брат?
Машура умудрилась покачать головой, не поворачивая ее. Только трогательный хохолок на макушке дернулся:
– Динеш – лейтенант воздушного флота, самый молодой за всю историю полетов. Мама его боготворит. Отец – инженер. Это он спроектировал Су-13 и все остальные суда. Когда он работает, ему нужен покой. Он месяцами сидит у себя в кабинете, ему даже еду подают через специальное окошко в двери. Иногда мне кажется, что если весь Саттард вымрет от какой-нибудь заразы…
– Чумы, – подсказал я.
– Чумы, – повторила Машура без выражения, – то отец обнаружит это, только когда ему перестанут приносить обед. Понимаешь, – девушка повернула ко мне лицо, странно беззащитное без обрамления летного шлема, – он изобретет свою самую совершенную машину, а на ней некому будет летать…
– Да что ты такое бормочешь, Маш? – Мать вернулась, таща в рукавицах тяжелый чугунок, прикрытый миской, из-под которой валил пар. – Какая еще чума? Твой отец – гений, а у гениев свои причуды, которые надо уважать. Ты не слушай ее, зайчик. – Чугунок торжественно опустился на стол. – Вот, ешь лучше суп, да пирожком закусывай. А ты, Машура, сходила бы сидру, что ли, принесла.
Девушка поднялась, протопала через кухню, прямая, как палка, и скрылась за дверью. Хозяйка налила мне полную миску ароматного супа. Кончики платка над ее лицом скорбно дрожали.
– Такая вот она у нас гордячка. Хлеба не спечет, штанов элементарных сшить не может, вязание тоже не по ней. А вот летать – это вам пожалуйста. И ведь упрямая, как брат: что ей в голову втемяшилось, уж ничем оттуда не вышибешь… А ты, зайчик, свою одежку где потерял?
– В Оси, – уже привычно ответил я.
– А-а, – протянула женщина, будто это все объясняло. – Пойду, поищу тебе что поприличнее этого непотребства.
Определенно, дизайн Машуры не пользовался тут популярностью. Я навернул супу, раздумывая, что же мне делать дальше. Вряд ли стоило рассчитывать на поддержку Машуриной семьи. Отец, который есть, но которого вроде и нет. Мать, зовущая меня зайчиком и считающая дочь ошибкой природы. Брат, который, убедившись, что платить мне нечем, сделает – что? Отдаст меня на суд капитана? Вышвырнет из города? Сошлет на принудительные работы во благо местного общества? Скормит каннаму или вампирам?
Хлопнула дверь, и я невольно вздрогнул. К счастью, это была всего лишь хозяйка.
– Вот, это тебе, – шлепнула она на стол аккуратную стопку одежды. – Динешу давно мало стало, а младшим перешить все руки не дойдут. Обувки подходящей я, правда, не нашла. Ну, так тебе вроде гулять по окрестностям и не полагается, а? – совиный глаз подмигнул мне из-за толстого стекла очков. – Можешь прямо тут переодеться, я шторку задерну. А потом мы твоими волдырями займемся – как раз отвар лудоневый дойдет…
Я подождал, пока половинки цветастой занавески не сомкнутся за столь же пестрыми юбками, по-солдатски бодро стащил шорты и впрыгнул в чужие штаны. Динешевы тряпки пришлись мне почти впору и, хотя были здорово поношенными, в общем, напоминали привычные джинсы и олимпийку. Даже капюшон имелся. Возясь с мудреными застежками и шнурками, я гадал, сколько же еще братьев у Машуры и где в данный момент находились наследники моего нового прикида. Я также обеспокоился местонахождением самой Машуры, которая уже довольно долго ходила за сидром. Дверь, ведущая из кухни, была не заперта. Мама-сова грохотала горшками за занавеской, мурлыча себе под нос то ли рецепт примочки, то ли местный шлягер. Интересно, что она сделает, если я не захочу в депот? Схватится за скалку?
Недолго думая, я запихал в рот последний пирожок, сунул волчок в карман Динешевых брюк и выскользнул за дверь. Выход наружу был рядом, но воспользоваться им я не спешил. Идея полета или прогулки по ветвям храмита на сытый желудок и волдыри меня не слишком привлекала. Я решил попробовать отыскать Машуру, а заодно исследовать внутренность «осиного гнезда». Эта идея оказалась еще менее удачной. Мне понадобилось не более трех минут, чтобы окончательно заблудиться. Все помещения, на мой взгляд, выглядели совершенно одинаково: маленькие, с мягко загибающимися белыми стенами и круглыми окошками. Анфилада смежных комнат, видимо, вилась, как спираль в ракушке улитки, вокруг центрального холла с лестницей и шестом. Во всяком случае, какую бы дверь я ни дергал, все время попадал именно туда. Я уже начал чувствовать себя Алисой в Стране чудес, которую бросил вероломный кролик, как вдруг до меня дошло, что лесенка и шест ведут не только вверх, но и вниз. В «осином гнезде» был еще один этаж!
Я свесил голову в дыру, но увидел только круглый холл, пустой, ровно освещенный оранжевыми лампами и неотличимый от того, в котором я сейчас находился. Обновив Динешевы штаны на шесте, я очутился на нижнем уровне. Тут одинаковые двери так же шли по кругу. Только одна из них выделялась окошком с подъемным щитком и табличкой, на которой было крупно выведено вязью: «Не беспокоить! В случае форс-мажора используйте условный стук!» Очевидно, я только что обнаружил Чиду. Я уже хотел было ткнуться в соседнюю комнату, когда услышал слабый звук, доносившийся будто бы из-под ног. Тут я обратил внимание на то, что шест и лесенка уходили еще глубже вниз. Неужели в «гнезде» есть еще один ярус? Вот жесть! И «сова» еще жаловалась на нехватку комнат!
Я шагнул к краю шахты. Оттуда тянуло свежим воздухом, запахами вечера, леса и почему-то водорослей. Ах да! Озеро или море, которое я разглядел из кабины «сушки», было, должно быть, совсем рядом. Странные хлюпающие звуки стали отчетливей. Я бухнулся на колени, заглянул в круглое отверстие и – нашел Машуру. Девушка сидела на балкончике, скорее напоминающем корзину воздушного шара, только вместо шара он крепился стропами к днищу «осиного гнезда». Ноги свисали наружу между прутьями решетки, руками она обхватила эти самые прутья и уткнулась в них головой. Плечи Машуры и хохолок на макушке легонько вздрагивали. В сочетании с жалобными звуками и сморканием это подсказывало один конкретный вывод.
Трус внутри меня призывал взять ноги в руки, на цыпочках отчалить в направлении депота и добровольно забаррикадировать дверь изнутри. Я всегда считал слезы самым страшным оружием женского пола. Сжав зубы, вызвал перед внутренним взором картину Машуриных воздушных антраша вокруг каннама с махайрой и оседлал шест.
