– Товарищ сержант! Вы такой… такой… – из последних сил ворочал Воробей заплетающимся языком. – Вы самый лучший! Вы… вы сами не знаете, какой вы!.. Вы для меня – все!.. Нет, честно! Вы не смейтесь, товарищ сержант! Вы даже престать… представить себе не можете, что вы для меня сделали!.. У меня девушка есть, Оля… – Воробей полез в один карман, потом в другой, наконец выудил фотографию. – Вот… Я только ее люблю и вас! Я вас так люблю, товарищ сержант! Можно… я вас обниму?.. – Он от избытка чувств облапил неподвижного Дыгало. Тот сидел в своей каморке, откинувшись в кресле с мундштуком кальяна в руке, с обвисшими губами, уставившись на свой парадный портрет на стене расширенными во все глаза зрачками, ничего не видя и не слыша вокруг…

В серой предрассветной мгле десантники в новой камуфляжной форме-«песчанке», в броне и подвесках с боеприпасами выстроились около самолета. Дыгало подошел к своему отделению. Молча, с каменным лицом смотрел в глаза, коротко обнимал, хлопал по плечу и шагал к следующему. Лютый, Чугун, Джоконда, Стас… Обняв замыкающего строй Воробья, так же молча повернулся и, не оглядываясь, пошел прочь.

В две колонны десант поднимался по кормовому трапу. Гулко грохоча тяжелыми ботинками, пробегали в темную глубину самолета и садились на металлический пол «елочкой» – между раскинутых ног предыдущего, обняв за плечи следующего, лицом к кормовому люку. Наконец последние заняли свои места, и все замерли, напряженно глядя на квадрат мутного серого света в люке. На его фоне видны были только черные силуэты, бесконечная шеренга солдат казалась одним многоголовым, многоруким существом, неразделимым на людей. По нарастающей заревели двигатели, и одновременно начал медленно подниматься трап, перекрывая свет. Вот осталась только узкая щель, уже не различить было лиц, только сотни глаз еще светились в полумраке.

Трап с лязгом закрылся, и все исчезло в темноте.

Новобранцы спускались по трапу на раскаленную бетонку баграмского аэродрома, с любопытством оглядывались, щурясь от солнца. Поодаль стояли штурмовики-«грачи» и громоздкие «крокодилы» – вертолеты огневой поддержки с зачехленными пушками и обвисшими лопастями. Пара «крокодилов», отстреливая от хвоста искры тепловых ракет, неторопливо кружила над выжженными солнцем горами, зажавшими аэродром со всех сторон. Сбоку от взлетной полосы стояли, опершись, как на копья, на длинные острые щупы, саперы с разомлевшими от жары собаками на поводках. Из динамиков хрипло гремело «Прощание славянки», а навстречу новичкам к самолету шагала команда дембелей.

Две колонны встретились на бетонке – салаги в новеньком, необмятом еще камуфляже, в панамах с широкими полями, навьюченные амуницией, и дембеля в беретах и щегольских, ушитых в обтяг парадках, увешанные медалями, значками и золотыми аксельбантами, с пижонскими «дипломатами» и японскими магнитофонами в руках.

– Свежанины привезли! – Дембеля радостно захохотали, скаля белые зубы на бронзовых, задубевших от солнца и ветра лицах. Хотя разница была всего в пару лет, они казались старше на целую жизнь. – Вешайтесь, салаги! Сразу вешайтесь, чтоб долго не мучиться!

Новички молча, настороженно смотрели на них.

– Земляки есть? – крикнул кто-то из дембелей. – Из Питера есть кто?

– Архангельские есть?

– Ростовчане?

Две колонны на мгновение перемешались, дембеля обнимались с земляками.

– Красноярск!

– Я! – крикнул Лютый.

К нему протолкался дембель с соломенными волосами под голубым беретом.

– Откуда?

– С КрАЗа.

– А я с Ершовки! Здорово, земеля! – Дембель с силой хлопнул его по плечу. – Не бзди, прорвемся! Все нормально будет, ты понял? Я улетел, ты улетишь! На, держи. – Он торопливо снял с шеи почерневший серебряный арабский многоугольник на шнурке. – Заговоренный! Полтора года – ни царапины, ты понял? Восемнадцать боевых прошел – ни царапины! – Толпа оттеснила его к самолету. – Носи, не снимай! – крикнул он. – Только не снимай! Новые придут – земляку отдашь, понял? Тебя как зовут?

– Олег! А тебя?

– Что?

– Зовут как?

– Что? Не слышу! – показал тот.

Лютый только махнул рукой…

Салаги присели на краю бетонки на сброшенные парашюты, закурили, наблюдая, как транспортник выруливает на полосу.

Самолет оторвался от земли и тут же заложил вираж, пронесся над головами, поднимаясь по крутой спирали. Марш в динамиках оборвался.

– Три часа – и дома… – вздохнул кто-то.

– Строиться! – крикнул подошедший лейтенант.

Лютый глянул на зажатый в ладони амулет, надел на шею и заправил под воротник. Новобранцы подняли на плечи амуницию и двинулись по аэродрому, оглядываясь на удаляющийся самолет и натыкаясь друг на друга.

– Смотри! – крикнул вдруг кто-то.

Из-за горы навстречу самолету стремительно поднималась яркая огненная точка. Транспортник нырнул в сторону, пытаясь уйти от ракеты, но она попала под крыло. Самолет вздрогнул и накренился. С опозданием донесся глухой хлопок.

«Крокодилы» с двух сторон устремились к месту пуска ракеты. С подвесок, оставляя дымный след, сорвались и ушли за гору НУРСы. Оттуда донесся грохот разрывов. С другой вершины ударили пушки.

Транспортник, заваливаясь на горящее крыло и с трудом выравниваясь, развернулся и пошел на посадку. Над аэродромом завыла сирена, все пришло в движение – бежали к штурмовикам дежурные экипажи, выезжали на поле пожарные машины. Только забытые всеми салаги застыли в растерянности на полосе.

Горящий самолет, рыская из стороны в сторону, снижался. На огромной скорости чиркнул хвостом по земле – хвост отломился, из салона полетели на бетонку вещи и скомканные человеческие фигуры. Носовая часть, ломая крылья, скользила прямо на толпу новобранцев. Те бросились кто куда. Самолет, с жутким скрежетом высекая искры о бетон, настигал бегущих. В этот момент керосин в полных баках взорвался, над аэродромом взметнулся черно-красный столб огня…

Пожарники заливали пеной все еще дымящиеся обломки. Потрясенные новобранцы, с трудом сдерживая тошноту, помогали солдатам разбирать месиво из металла и обугленных человеческих тел и складывать трупы на бетон.

Лютый поднял дембельский альбом, обгоревший по краю, открыл – с фотографии, браво улыбаясь, смотрел на него земляк…

Военный городок был неотличим от таких же в России – обнесенные колючкой щитовые дома, казармы, клуб, военторг и солдатская чайная, заглубленные в землю склады, плац и стенды с аляповатой наглядной агитацией.

Поредевший строй новобранцев томился около штаба. Появился хмурый старлей, выкрикнул по списку:

– Рябоконь, Петров, Демченко, Бекбулатов! Четвертая рота!

– Пока, пацаны! До скорого! – Пиночет и Ряба помахали своим и отправились за старлеем.

На плацу остались только Лютый, Джоконда, Чугун, Воробей и Стас.

– Опять крайние! Чо ж за непруха такая? – сказал Стас.

– Жрать уже хочется, – добавил Чугун.

Наконец к ним подкатился круглолицый кудрявый прапор – колобок в мешковатых штанах.

– Ну что, залетчики? – весело крикнул он. – Раздолбаи! Алкоголики! Наркоманы! Дебоширы! Сексуальные маньяки! По вам девятая рота плачет!

В оружейке прапор вручил Джоконде СВД. Тот приладил приклад к плечу, осмотрел оптику.

– Это ты, что ли, художник?

– Так точно.

Прапор глянул на дверь и понизил голос.

– Баб голых нарисовать можешь? Вот так, с открытку, – показал он размер. – И чтоб ядреные, сиськи с арбуз, жопа как две моих!

– Зачем? – удивился Джоконда.

– Зачем! Бизнес! Половина – твоя, у меня все по-честному. А я тебя от нарядов освобожу, здесь будешь сидеть рисовать. Договорились?

– Договорились. – Джоконда, пряча улыбку, расписался в оружейном журнале.

– И вот еще что. Когда деньги получите – если сигареты или консервы там, в военторг не ходи, у меня дешевле. Только… – Он со значением приложил палец к губам. – Для своих, понял?