Литмир - Электронная Библиотека

Со времени отъезда Жеки и Снегиря в Зеленогорск прошло два с половиной часа. Даже учитывая преклонный возраст «Москвича» и время на лобзание двойняшек, можно предположить, что Лавруха объявится в Питере в ближайший час. Я хорошо знала его, он не станет задерживаться, потому что его ждет картина. Он очарован ею так же, как и я. Он не станет терять времени… Нужно возвращаться домой и спокойно дожидаться Лавруху. Я вытащила пакет с картиной из ящика стола, направилась к выходу…

И снова столкнулась с Маричем. Из галереи он так и не ушел.

Черт бы тебя побрал, дашь ты мне покой или нет?

– Ну? – Я была больше не в состоянии изображать любезность. – Что еще не слава богу?

– Я думал, вы поинтересуетесь судьбой покойного.

– Я уже поинтересовалась судьбой покойного. – Это была чистая правда: бригада, увозившая Быкадорова в морг, сообщила мне, что он будет сожжен и похоронен в городском колумбарии, если, конечно, родственники не возражают. Я не возражала и даже уточнила, куда можно внести деньги.

– А ваша подруга?

– Вряд ли она будет на похоронах.

– А вы?

– Я буду.

Уж не отправишься ли ты на похороны, чтобы убедиться, что Быкадоров ничего не унес с собой в могилу?…

– Я вот что хотел сказать, Катерина Мстиславовна. – Марич опустил глаза, и морщинка между бровями предательски дрогнула. – Может быть, мы выпьем с вами кофе где-нибудь, если вы не возражаете?

– В другой раз, Кирилл Алексеевич, – сказала я, искренне надеясь, что никакого другого раза не будет. – Сейчас начало шестого, галерея закрыта. Я больше вас не задерживаю.

Стараясь сохранять спокойствие и нести пакет как можно беспечнее, я закрыла галерею.

– Я провожу вас. – Положительно Марич никак не мог расстаться со мной.

– Не стоит. Я живу недалеко, за углом.

Я ускорила шаг, давая понять незадачливому капитану, что аудиенция закончена.

– Еще один вопрос, Катерина Мстиславовна… Это ваш натуральный цвет?

Я даже опешила.

– Какой цвет?

– Цвет волос, я имею в виду… Никогда не видел таких рыжих волос…

– Бедняжка, ничего-то вы не видели, – я не удержалась от шпильки. – Это мой натуральный цвет, капитан…

* * *

Похороны были назначены на два.

За полчаса до церемонии мы со Снегирем уже мчались по проспекту Непокоренных в сторону городского колумбария. На почти идеальной, недавно реконструированной трассе Лаврухин «Москвич» выжимал восемьдесят.

– Н-да, – глубокомысленно заметил Лавруха, переключая скорости. – О времена, о нравы! Единственная приличная дорога в городе, и та – в крематорий.

Вчера, вернувшись из Зеленогорска, он ухватился за картину и больше с ней не расставался. Он обзвонил нескольких своих приятелей, серьезно занимавшихся реставрацией, и договорился об экспертизе. Вечер прошел без происшествий, если не считать демарша Пупика, который наотрез отказался расставаться с доской. Кот ходил вокруг картины кругами, пытался потереться об нее и лишний раз лизнуть поверхность.

– Изменник! – прикрикнула я на Пупика.

– Ничего не поделаешь, ваши отношения никогда не были гладкими. – Некоторое количество самогона, влитого в глотку, сделало Лавруху философичным. – Ты ведь тоже многое себе позволяла…

– Лавруха!

– Я только хотел сказать, что и коты имеют право на адюльтер.

– Ценная мысль… Сколько займет экспертиза, ты как думаешь?

– Первоначальная – несколько дней от силы. Что ты собираешься предпринимать, Кэт? Не выставишь же ты ее в «Валхалле» в самом деле?

Снегиревский пассаж о галерее заставил меня вспомнить визит Марича. Я рассказала о Мариче Лаврухе, и это привело его в мрачное расположение духа.

– Не нравится мне, что он возле нас крутится.

– Ничего удивительного, – я даже не знала, кого хочу убедить больше: Лавруху или саму себя. – Он просто расследует обстоятельства дела, только и всего.

– Вот именно. Только какого дела?

– О смерти…

– Но ты же сама сказала, что со смертью как раз все ясно: безвременная кончина, обширный инфаркт. Что-то здесь не то.

Я и сама знала, что не то… И потом – фраза Марича о нескольких работах, авторство которых не установлено. И его замечание насчет моих рыжих волос… Гольтман был крупным коллекционером, значит, не следует исключать того, что его коллекция описана и снабжена каталогом. И если доска действительно принадлежала Аркадию Аркадьевичу, то сохранилось и ее описание. И, возможно, фотография. Марич мог видеть эту фотографию, а мое сходство с написанной девушкой просто неприлично… Засветив картину, мы с Лаврухой обязательно подставимся и, взявшись за руки, сразу же вольемся в ряды соучастников грабежа.

– А может, ты ему просто понравилась как женщина? – высказал осторожное предположение Лавруха.

– Не смеши меня, Лаврентий!

– Отчего же? Ты еще о-го-го, рыжая-бесстыжая…

– Оставим мои прелести в покое.

– Слушай, а может, Жека права? Ну ее, эту картину… Отдадим ее в надежные руки родной милиции.

Я посмотрела на Лавруху так, как будто видела его впервые.

– Сейчас это невозможно. Ну как ты представляешь себе сцену передачи? «Извините, товарищ капитан, рядом с телом была картина, но я как-то совсем о ней забыла. А теперь случайно вспомнила… Горю желанием передать ее правосудию…»

– Почему бы и нет?

– Я не могу, – честно призналась я и наклонилась к Снегирю. – Ты ведь и сам не можешь, правда? Не так часто в руки простых смертных попадают загадочные вещи подобного уровня… И вдруг нам удастся установить авторство…

– Давай рассуждать здраво, Кэт. Если эта картина принадлежала крутому мэну из Павловска, он наверняка тоже занимался ее экспертизой…

– Еще не факт. А вдруг это подлинник? Ты представляешь себе, сколько он может стоить?..

– Тогда это просто хищение в особо крупных размерах… Ты будешь великолепно смотреться в зале суда.

– Короче, Лавруха… – Нытье Снегиря стало утомлять меня. – Ты со мной или нет?

– С тобой. – Снегирь вздохнул. – Жека права: ты авантюристка.

Больше к вопросу о законности наших действий мы не возвращались. По дороге в крематорий Лавруха сказал мне, что картина благополучно отдана на экспертизу, в надежные руки Вани Бергмана, закадычного снегиревского дружка. Бергман проводил исследования нескольких картин для Эрмитажа и слыл крупным специалистом в области реставрации.

…Церемония прощания с Быкадоровым прошла скромно. Кроме меня и Лаврухи, в зале оказался лишь представитель социальной службы – совсем не густо для такой феерической личности, как Быкадоров. Я подумала о его теле, которое так хорошо знала и которое лижут сейчас языки равнодушного пламени – ничего себе последнее объятие… На секунду мне стало муторно, и я оперлась о руку Снегиря.

– Здравствуйте, – услышала я за своей спиной тихий голос.

Ну конечно же, Марич, что-то давно его не было!

– Вы не даете мне соскучиться по вас, капитан, – сквозь зубы процедила я. – Хотя бы сегодня могли оставить меня в покое.

– Долг службы, – и здесь вывернулся Марич. – Вы не представили меня своему спутнику.

– Лаврентий Снегирь, – с достоинством произнес Лавруха. – Художник.

– Вот как? А ваша очаровательная спутница вчера вас похоронила, – тотчас же сдал меня капитан: очевидно, он подслушал мой трогательный спич перед шведкой в галерее. Что ж, хотя бы английский он знает. Очко в пользу Кирилла Алексеевича.

– Что вы говорите? – Лавруха нежно погладил меня по щеке.

– Пришлось, – покаялась я. – Ты же знаешь, как любят художников после их смерти. Иначе я не сбагрила бы ей три картины.

– Она у нас большая затейница, – в голосе Снегиря послышалось одобрение.

– Я вижу… Не очень-то вы разборчивы в средствах, Катерина Мстиславовна.

Что есть, то есть, капитан. Но это вполне укладывается в вашу схему. Я уже заклеймена как мелкая прохиндейка и мошенница…

Спустя час урна с прахом Быкадорова была установлена в крошечном отсеке, и мы, в молчании постояв возле нее несколько минут, направились к выходу.

11
{"b":"21980","o":1}