Артур чувствовал эту ее раздвоенность, будто возникшую трещину. Сам-то он не видел за собой никакой вины, лишь дивился хитрому стечению обстоятельств. Кстати, эта степень хитрости, невероятность происшедшего, видимо, больше всего озадачивали Людочку, болезненно привлекали ее внимание. Артур старался поставить себя на ее место, но у него это плохо получалось. Поклонник Александра Дюма, Артур имел свой чеканный ответ в форме риторического вопроса: разве герои писателя стали бы ломать голову, избежав очередной опасности? Да у них бы от этого очень быстро крыша поехала бы! Наиболее близок к тому, что сегодня мы называем комплексами, был Атос, но его опасения относились только к нему самому, когда он был не уверен, не роняет ли он себя в своих же глазах. Для мужчины есть только один страх – страх потерять свое лицо.

Артур рассказал про Людочку Феликсу. Тот знал, что она уезжала к родителям в Буденновск. Пришлось рассказать и о том давнем случае на улице Казакова, где произошла встреча с Шамилем-студентом. Последний сюжет произвел на Феликса куда большее впечатление, чем чудесное Людочкино избавление. В юности он прочел несколько книг в жанре фантастики (беллетристику он не любил и уже многие десятилетия читал только прессу) и хорошо запомнил Рея Брэдбери.

– И грянул гром! – возгласил Феликс после рассказа Артура. – Это же «эффект бабочки», скажи! Слышь, Порт-Артур! Ну, полный пейджер! А? Как там, помнишь? Бабочку нечаянно раздавили, и все будущее пошло к псам свинячим!

– Похоже, – раздумчиво отвечал Артур, скользя взглядом по книжным полкам. – В нашем случае бабочку спасли… Только я бы все же уточнил: это не «эффект бабочки». Строго говоря, «эффект бабочки» – это специальный термин, который придумал Эдвард Лоренц. И пришел к теории хаоса. Он поставил такой вопрос: может ли взмах крыльев бабочки в Бразилии вызвать торнадо в Техасе? Хаос и чувствительность к начальным условиям идут в комплекте.

– Вот именно – хаос! – повернул тему Феликс. – Терпеть ненавижу! Порядок – вот наша сила! Всем стоять смирно! Смотреть в глаза! Шаг вправо, шаг влево – побег. Прыжок на месте – провокация. Молчать, я вас спрашиваю!

Артур кивал в такт восклицаниям Феликса. Феликс остановился, ожидая реплики Артура.

– По-твоему, хаос – это когда все кругом безобразия нарушают? – начал Артур. – Нет, брат Феликс. Все гораздо серьезней. Смотри, – Артур достал с полки книгу, – видишь? «Синергетика». Наука изучает сложные динамические системы. Динамический хаос в том числе. Системы, которые не находятся в состоянии равновесия. Что она говорит? А вот что – вблизи равновесия нет развития. И когда-нибудь эта несложная, в общем-то, мысль дойдет до хозяев жизни. Они все стараются установить свой порядок, еще не понимая, что новый порядок, новая организация рождаются от хаоса. Не буду говорить тебе о бифуркациях и странных аттракторах, скажу только, что сложная нестабильная система в итоге переходит к этапу самоорганизации… самоорганизации, андестенд? То есть возникает новый порядок. Вот тебе и хаос!

– Да-а-а, – протянул Феликс, закладывая руки за голову. – Опасные вы люди, жуки-теоретики! То, понимаешь, будущих бандосов между делом спасаете, то науку выдумываете, как все развинтить. А чего ты в эту энергетику полез?

– Синергетику, – поправил Артур. – Ну, как сказать? Это же, фактически, неравновесная термодинамика. Современная наука. За нее Илья Пригожин Нобелевскую премию получил. Она всякие системы описывает. Лазеры, например. А я ими в ФИАНе занимался.

– От этой науки не только мухи, люди дохнут.

– И бабочки, – вставил Артур.

– Люди! Сначала бабочки, потом люди. Хуже, чем от террористов. Вот скажи, – вернулся к предыдущей теме Феликс, – ты бы отпустил террористов? Отпустил бы?

– В той ситуации? Наверное.

– А я бы нет!

– Проблема, – вздохнул Артур.

– Ситуация… проблема… – язвительно сказал Феликс. – Накрыть всю больницу беглым артогнем, а потом еще танками проехаться. Вот и вся проблема!

– Как в девяносто третьем? Из танков по парламенту?

Феликс тогда получил большую шишку на голове и легкое сотрясение мозга в схватке с милицией на Крымском мосту. Он очень досадовал, что ему не случилось участвовать в сражении за белый дом парламента, и тайно завидовал Артуру, которого рикошетной пулей ранило в ногу в Останкине. Рана от пули – это, конечно, более круто, чем шишка на голове от удара резиновой дубинкой, «демократизатором», как ее тогда называли. Поэтому Феликс притормозил в споре с Артуром и свернул на дорогу компромисса:

– Тогда раздолбать автобусы в поле из вертолетов. Там заложников меньше, – сказал он, морщась от собственной мягкотелости.

Артур вообще не хотел спорить, зная наперед все, что скажет Феликс. Легко рассуждать, когда это не касается тебя лично. Посмотрел бы он на Феликса, если бы кто-то из его близких оказался в заложниках. Справедливость суждений склонна заискивать перед частным интересом. Нет интереса – и ты излучаешь самоуважение и уверенность, а вот если он есть – совсем другое дело.

Спор увял, едва начавшись, Феликс прилип к телевизору, а Артур принялся вспоминать состоявшуюся днями раньше их поездку с Людочкой на дачу к Косте.

Людочка, вернувшись, еще догуливала отпуск, Артур же мог денек-другой вообще не появляться на работе, тем более что зарплату не платили уже два с половиной месяца. По его мнению, вероятность того, что его хватятся на службе, асимптотически стремилась к нулю.

Костя… прошел без малого год, как мы расстались с ним и другими героями на Немецком кладбище в Москве. Они пришли туда к установленному каменному надгробию на могиле Ивана Францевича. «Тайну цареву добро хранити, дела же Божии открывати славно» – было написано на черной гранитной плите.

Много тайн унес с собой Иван Францевич Миллер, он же – Жан-Франсуа, он же – Джанфранко, которого кое-кто называл Великим Хизром Европы, бывший советский офицер, сталинский комбриг, человек, волею случая, труда и удачи посвященный в вековые исторические проекты, терпеливо реализуемые сменяющими друг друга поколениями. «Терпелив, ибо вечен» – эти слова не относятся к суетному представителю публики. Семя скрывается в земле и лишь спустя время обнаруживает себя всходами, возрастает и дает урожай.

Вот и интересовавший Костю неотамплиерский проект объединения Европы дал устойчивый и заметный побег в виде пока ограниченного Европейского союза. Намеченное неодолимо реализуется, не обращая внимания на скептиков, позитивистов и просто недорослей. «Давайте создадим Соединенные Штаты Европы – давайте создадим континентальную Федерацию», – призывал на масонской мирной конференции в Париже в 1849 году Виктор Гюго. За профессией писателя и поэта скрывалось звание Великого магистра Сионского ордена, ордена, который стоял за спиной более известного ордена тамплиеров. «Всему свое время, и время всякой вещи под небом». Цель почти достигнута, еще несколько шагов, но время бросает новые вызовы, что-то меняется и надо менять тактику, надо просчитывать дальнейшие шаги, надо учитывать новые турбулентности в общем потоке времени. «Меняется эпоха! – предупреждал Иван Францевич перед смертью. – Коммуникации преображают мир и изменяют ментальность».

Он был солдатом, начавшим свой путь еще в жестком кавалерийском седле с деревянными «лавками» на войлочной подкладке. Он понимал, как трудно ему приспособиться к потоку новых технологий. Факты грядущего дня были уже не его фактами… он умер на утренней заре.

Знакомая Костина дача под Москвой на станции «Удельная» утопала в яркой зелени. Кое-где живая стена была сбрызнута мелкими белыми цветами. Сверху на торопливую зелень важно взирали вечные сосны.

В саду стоял стол, и с дороги через штакетник едва можно было разглядеть фигуру сидящего за столом человека. Он сидел, подперев рукой подбородок, и читал, откладывая прочитанные листы в сторону. От солнца его закрывала яблоня, а от жары – легкий любопытный ветерок, который обследовал углы дачного участка. Ветер поглаживал загорелую голову с седеющими висками, потемневшие от ультрафиолета руки с проступившими венами. Эти руки некогда были наполнены редкой силой, а теперь они, на пару со старой выцветшей майкой, лишь отчасти давали представление о прошедшей молодости.