– Это еще что такое? – пробормотал Звягинцев себе под нос и почти тотчас же получил ответ. На столе, рядом с машинкой, лежал листок бумаги, заполненный разболтанным ундервудовским шрифтом: «УЕХАЛ В ГОРОД ОТВОЗИТЬ РУКОПИСЬ. БУДУ ЗАВТРА К ВЕЧЕРУ. ПРИВЕТ ДЕДУ. ВАСИЛИЙ».

Звягинцев озадачился еще больше. С одной стороны, ему польстило, что Васька не забыл старика (привет был адресован ему, Василий давно называл Звягинцева дедом, и об этом знали все), с другой стороны…

Какую это рукопись собирался отвозить в город Васька? Последняя, законченная, благополучно отправилась в Москву две недели назад вместе с семейством заводчиков чау-чау, которым Василий так задурил мозги, что они взяли рукопись – лишь бы отвязаться от него.

Рукопись называлась «Танго мертвеца» (Васька обожал подобные леденящие душу названия).

Сразу же после отъезда собаководов Василий засел за новый опус с рабочим названием «Кровавое воскресенье». Он написал всего лишь пятьдесят страниц, в то время как обычный объем его страшилок составлял четыреста. Только Звягинцев был в курсе его графоманской статистики, Васька даже читал ему несколько глав из новой книги. Они не виделись около двух дней, но написать за это время триста пятьдесят страниц физически невозможно. Даже при Васькином прилежании.

Интересно, какую рукопись он повез в город?

Пока Звягинцев предавался размышлениям на эту тему, девушка Ахмета покинула гостеприимный филиал публичного дома, а Ахмет успел полностью одеться.

– Так где Василий? – спросил Звягинцев у черкеса.

– Ты жэ читал. Уехал твой Василий.

– Когда?

Видно было, что вопрос застал Ахмета врасплох.

– Вчэра, навэрное.

– Ты-то видел, как он уезжал?

– Нэт. Нэ было мэня. Он с утра с Казбэком был. Потом нэ знаю…

– Он мне что-то сказать хотел. Несколько раз в дверь ломился. Ты не знаешь?

– Нэт.

Может быть, именно это и хотел сказать Васька, когда осаждал дверь его номера? Что он уезжает отвозить рукопись, что…

«Интересно все-таки, какую рукопись повез в город Васька». Эта мысль гвоздем засела в голове у Звягинцева: за то время, что они были знакомы, Васька покидал «Розу ветров» только один раз, и этот отъезд обставлялся с соответствующей помпой. А теперь вот так, буднично: «Привет деду» – и даже не поинтересовался, нужен ли Звягинцеву табак для старенькой трубки (все, кто отправлялся вниз, обязательно привозили своему секьюрити табак, а сам Пал Палыч совсем недавно посетовал Ваське на то, что табак кончается).

Звягинцев присел на корточки перед столом и выдвинул ящики.

– Э-э, – возмутился было Ахмет. – А гдэ ордэр на обыск?

– Где-где… В Пентагоне.

Васька всегда печатал свои опусы в двух экземплярах. Первый оставлял себе (чтобы, не дай бог, не покусились на авторские права!), а второй отправлял по назначению. Это было своего рода незыблемым ритуалом. Рукописи занимали два ящика: за все время сочинительства начинающий беллетрист Василий Сикачинский накропал восемь романов. «Кровавое воскресенье» должно было стать девятым.

В ящиках Звягинцев насчитал все восемь первых экземпляров, включая «Танго мертвеца».

Вот только «Кровавого воскресенья» нигде не было. Ни пятидесяти страниц, ни одной. Ни первого экземпляра, ни второго.

Это страшно не понравилось Звягинцеву.

Безалаберный в жизни, Васька был педантом во всем, что касалось рукописей. Первый экземпляр должен лежать там, где должен. И этот порядок вещей неизменен.

Но первого экземпляра «Кровавого воскресенья» не было.

Звягинцев вдруг подумал о том, что вчера было именно воскресенье.

Почему он об этом вспомнил?..

Отъезд Васьки выглядел тухловато, его нельзя было ничем объяснить. Да еще важная новость, с которой Васька рвался вчера к нему в комнату… Все-таки нужно было открыть. Теперь Звягинцев пожалел, что не сделал этого. Чтобы отогнать от себя невесть откуда взявшиеся мрачные мысли, Звягинцев снова воззрился на Ахмета: с Васькой он разберется потом.

– Ну ладно, с этим все понятно. Уехал в город и тэ дэ, – Звягинцев произнес это вслух и вдруг отчетливо понял, что Васька никуда не мог уехать. – А где все остальные-то?

– Влад сам знаэш гдэ. И Юрик тожэ.

Звягинцев вздохнул: значит, Позднякова так и не нашли. Впрочем, это и так ясно. Если бы поиски увенчались успехом, его бы выдернули из номера – живого или мертвого.

– А Иона?

– К нэму гости.

– Понятно. Ты когда последний раз видел Ваську?

Ахмет наморщил безмятежный лоб и задумался.

– Вчэра утром. Он обещал Казбэку снаряжение подобрать.

– Это еще кто такой?

– Плэмянник. Отдыхает здесь.

– Ну и как? Подобрал Васька ему снаряжение?

– Конэчно!

– А потом куда он делся?

– Слушай, Палыч! Ну что ты ко мнэ пристал? Я сам только к утру вэрнулся. Кромэ записки, ничэго нэ видел.

Мысль о Васе Сикачинском почему-то не давала покоя Звягинцеву, она терзала его не очень здоровое, заплывшее жиром сердце.

– Значит, Влад и Юрик все еще роют… А где твоего племянника найти?

– Нэ знаю… Катаэтся, навэрное.

– Ну хорошо. Выздоравливай, Ахметка! Пошел я…

…Последующие два часа Звягинцев безуспешно пытался разрешить загадку Васькиного внезапного уезда, больше похожего на бегство. От этого можно было отмахнуться, но две вещи настораживали его: во-первых, исчезновение обоих экземпляров рукописи. И во-вторых – его отчаянные попытки пробиться к Звягинцеву на протяжении вчерашнего дня.

Он ненавязчиво, чтобы, не дай бог, не вызвать нездорового ажиотажа, опросил всех, кого можно было опросить. Большинство сходилось на том, что видели Ваську в самых разных местах вплоть до шести вечера. Портье Сергей, который дежурил вчера, вспомнил, что еще утром Васька взял у него ключ от «Каменного мешка» («И так и не вернул, сволочь, а это уже почти должностное преступление»). Сергей сменился в полночь, и на вахту заступил Иван. А вчера утром Васька приходил с каким-то мальчиком, кажется, племянником Ахмета…

Звягинцев отправился в гостиницу, к Ивану. Собственно, с Иваном уже можно было не говорить, когда он неожиданно увидел то, что совершенно не рассчитывал увидеть.

Ключ от «Каменного мешка», мирно висящий на своем месте.

Звягинцев хорошо знал этот ключ: несколько раз Васька таскал его в «Каменный мешок», чтобы хотя бы попытаться подобрать Звягинцеву снаряжение («Стыдно, Палыч, жить в горах и даже не иметь понятия о том, что такое лыжи!»). Но ничего из этой затеи не вышло.

Звягинцев не спускал глаз с ключа: педант Серый сказал ему, что ключ Васька не вернул, хотя портье дежурил до полуночи. Из «Розы ветров» вышли вчера только две машины: грузовичок «Газель» и джип кого-то из постояльцев. Но обе они покинули базу до восьми вечера.

Конечно, можно предположить, что Васька решил спуститься к «Приюту орла» – большому курорту, расположенному несколько ниже «Розы ветров». Оттуда даже ходил рейсовый автобус. Но это вообще выглядело самоубийством: ночью, на лыжах, в полной темноте…

Ни «Газель», ни джип еще не вернулись. Но если все-таки Васька и уехал на них, то кто повесил ключ от «Каменного мешка» на свое место?..

«Это старость, – подумал Звягинцев, – самая настоящая старость. Мерещится черт знает что и абсолютно на пустом месте: болезненная мнительность, какие-то странные фобии. Или это вылезает подсознание, оскорбленное и ушибленное многолетней работой в милиции? Или все те мелкие делишки, которые ты вел всю жизнь, теперь мстят тебе, вгрызаясь беззубым ртом в подсознание?

Кой черт, Пал Палыч Звягинцев, ты же никогда не был аналитиком, лавры всех этих умников в следственных кабинетах и хлыщей, прикуривающих свои сигареты от зажигалок жертв преступлений…

Нужно провериться у психиатра».

Но для того, чтобы провериться у психиатра, нужно было спуститься вниз, в большую жизнь. В ту жизнь, которая забрала у него единственного сына. А этого Звягинцев не хотел категорически.

А пока нужно найти этого самого Казбека, племянника любвеобильного черкеса. И Звягинцев отправился к бугельному подъемнику, ведущему на спуск для новичков. У подъемника в соломенном кресле-качалке и такой же соломенной шляпе сидел Арик Штиллер.