Я узнаю ее.

В конце концов, ее… о, господи, дай мне силы это пережить!.. ее любил Влад, а я чувствовала Влада как никто. И потом – духи. Чертов «Ангел». Но если и это не сработает, если и это… Дня через три-четыре сюда приедет он сам. И тогда я точно узнаю ее. Она, беби, будет рядом с ним. И тогда в их безоблачном горнолыжном (порнолыжном, твою мать, порнолыжном!) ландшафте нарисуюсь я. Я явлюсь им как бог из машины, с пистолетом «макаров» в руке. Можно только представить, как вытянутся их физиономии, как затрясутся их поджилки, как они наложат в штаны; кусок дерьма – не я. Куски дерьма – они. Собственно, вот для чего мне был нужен пистолет, вот зачем. Посмотреть на сладкую парочку сквозь его дуло, а дальше…

Я понятия не имела, что будет дальше. Что будет, то и будет. Пробьемся касками, как говорит Шамарина.

А сейчас я отправлюсь в «X-files».

…Я сразу узнала ее.

Хотя она вовсе не была похожа на беби. Мое усталое, измотанное арьергардными боями за Влада воображение рисовало платиновую блондинку модельной внешности, со стертым среднестатистическом лицом карманной Клаудии Шиффер, с самовлюбленными ключицами и мозгом пересмешника. Беби должна была обожать трахаться под Кенни G, жрать шоколад под «Пет Шоп Бойз» и грустить о быстротечности времени под Дженнифер Лопес. Беби должна была повсюду искать зеркала, подкрашивать губы, даже заходя в сортир, и задалбывать окружающих тем, какой волнительный писатель Паоло Коэльо. Беби должна была быть женственна до состояния студенистости, но при этом мастерски превращать в желе своего любовника, как только он отказывал ей в какой-нибудь девичьей прихоти. И хотя платиновые блондинки модельной внешности бывают совершенно разными, я хотела видеть беби именно такой.

Полной, абсолютной, восхитительной дурой, чтобы сказать (если не Владу, то хотя бы себе самой): и на эту кретинку ты меня променял?..

Я сразу узнала ее, я сразу узнала этот запах, он доминировал над всем: над карликовыми побегами «Хьюго Босс», над чахлым подлеском «Мабуссен», над поваленными стволами «Органзы», над песчаной почвой «Самарканда».

«X-files» был переполнен: множество молодых и не очень лиц, покрытых мимолетным зимним загаром, множество компаний. Беби же сидела за столиком в углу у окна, в абсолютном одиночестве. Именно из этого угла и тащило «Ангелом». За те десять минут, что я наблюдала за ней, к беби подкатилось не меньше четырех типов. Очевидно, с подогретой алкогольными парами жаждой познакомиться. Но всех четверых беби каким-то образом спровадила.

Что ж, я буду пятой.

Прихватив в баре кофе и рюмку коньяка, я направилась в вонючий «ангельский» угол.

– Вы позволите? – спросила я, остановившись у столика. И чуть было не добавила «беби», но вовремя спохватилась. – Вы позволите присесть?

– При условии, что вы не будете ко мне приставать, – лениво процедила беби.

Однако!..

– Не буду.

– Тогда прошу.

Ей действительно было двадцать. Никак не больше, ни на день. И она была не блондинкой, а самой натуральной брюнеткой. Короткая, почти экстремальная, мальчишеская стрижка венчалась концептуальной буддистской косичкой, а в правом ухе болталась сережка в виде креста. Туда же, в правое ухо, был воткнут наушник от плеера. Сам плеер лежал на столе в компании зажигалки «Zippo», стакана с молочным коктейлем, рюмки водки и двух пачек «Мальборо». Из пепельницы уже торчало штук десять окурков: беби выкуривала сигареты до самого фильтра. Так в двадцать лет курила я сама.

По «X-files» свободно перемещались массы сизого дыма, в нем было шумно и тепло, но не настолько, чтобы сидеть здесь в майке. А беби сидела в майке. Уж не для того ли, чтобы каждый желающий мог по достоинству оценить ее воинственно торчащую грудь, ее провокационно выпирающие соски? Уж не для того ли, чтобы каждый желающий мог полюбоваться ее шикарными татуировками: растительный орнамент на правом предплечье и кельтский узор, опоясывающий левое. Шею беби стягивало с полдюжины дешевых бус, которые можно купить в любом магазинчике, торгующем псевдоэтнической лабудой. И еще… еще бандана на запястье.

Бандана добила меня окончательно.

Некоторое время я рассматривала беби, я жадно пожирала ее глазами, нисколько не стыдясь своей жадности.

– Что-то не так? – поинтересовалась наконец беби. – У меня что, сопля из носа торчит?

– Нет. – Я смутилась. – Все в порядке. Сопля не торчит.

– О’кей.

Слово «о’кей» я ненавидела ничуть не меньше, чем междометия «йоу» и «бла-бла-бла», но слетевшее с губ беби, оно почему-то не вызвало у меня протеста.

А самым странным оказалось то, что беби вообще не вызвала у меня протеста.

Ее нельзя было назвать ни красивой, ни даже хорошенькой, но… Она была ослепительна.

Ослепительна. Именно так. Высокий упрямый лоб, резко очерченные скулы, широкие, почти мужские брови и глаза цвета гречишного меда. Глаза были особенно хороши. Глаза и губы по-детски пухлые, смугло-розовые. Даже крохотная болячка в правом уголке нисколько их не портила.

– Что вы слушаете? – спросила я.

– А-а… Одних мощных людей.

– Что именно? – Я проявила завидную настойчивость, я была готова на все – лишь бы беби не сорвалась с крючка.

«Раммштайн», «Гуано Эйпс», хор балканских цыган, на худой конец – Земфира со товарищи, какая разница, что слушает беби?

Но ее ответ меня поразил:

– Джазовые ребята. «Сингерс анлимитед».

«Singers Unlimited»! Я обожала «Сингерс анлимитед», я заслушала до дыр три их диска, их изощренный и прозрачный джазовый вокал заставлял мое сердце биться быстрее, а ноздри трепетать. Я почти не расставалась с ними, пока не появился Влад. А когда он появился – я рассталась не только с ними, я рассталась со всем. Без всяких сожалений.

«Singers Unlimited», надо же!.. Встретив Влада, беби и не подумала от них отказаться, наверняка она не отказалась и от всего остального, что было в ее двадцатилетней жизни. В этом и заключалась вся разница. Вся пропасть между нами.

– «О, Джинджи…» – напела я беби начало песни на почти безукоризненном английском.

И беби впервые взглянула на меня со жгучей заинтересованностью.

– Круто! Впервые вижу в России человека, который знает «Сингерс анлимитед». – Она широко улыбнулась, и на щеках у нее проснулись и сладко зевнули ямочки. – А еще что-нибудь можете?

Я тут же выдала кусок из «Прелюдии к поцелую».

– Вы меня убили, – констатировала беби.

– Я случайно. Это была шальная пуля.

– Вы мне нравитесь, – вынесла вердикт беби. – Вы клевая телка.

– Польщена.

– Меня зовут Александра. Можно – Сашка. Можно – Шурик. Как хотите, я на всё откликаюсь. А вас?

– Елена, – я на секунду задержала дыхание, – Елена Викторовна.

– Ну, – беби дернула себя за мочку уха, – какая же вы Викторовна, не смешите! Я буду звать вас…

– …Только не Ленком. Когда меня называют Ленок, я покрываюсь прыщами.

– Как насчет Алены?

– Терпимо. Но Лена все-таки лучше.

– О’кей. Лена так Лена. Курите? – Беби королевским жестом пододвинула ко мне пачку «Мальборо».

– Нет. Бросила.

Гречишный мед ее глаз подернулся тонкой корочкой сочувствия:

– Почему?

– Как почему?.. Бросила, и все. Две пачки в день – это было чересчур.

– Да нет. Две пачки – это нормально.

– Кому как… И потом – возраст… Цвет лица. Хрипы в легких…

– Вот фигня. – Сочувственная корочка стала ощутимо толще. – У вас обалденный цвет лица… А с тех пор, как бросили, – не тянуло снова закурить?

– Тянуло. Еще как!

– Никогда не поздно отказаться от вредной привычки воздержания от табака. Вам ведь нравилось курить?

– Очень. – В этом я не признавалась даже Владу.

– Видите! – тут же уличила меня беби. – В жизни не так уж много удовольствий, чтобы вот так, за здорово живешь, отказаться хотя бы от одного из них.

Интересно, почему такая простая и ясная мысль до сих пор не приходила мне в голову?