– Слушай, извини, я немного занята. Что ты хотел?
– Приглашаю тебя пообедать! У тебя же будет обеденный перерыв? Давай встретимся в «Слоне» и закажем пасту. Как ты на это смотришь?
Я вздохнула.
– Положительно смотрю. Проблема в том, что у меня не будет обеденного перерыва. Меня вообще через два часа не будет в городе. Я уезжаю по делам. Так что извини, увидимся, когда я вернусь… Тогда и сходим в «Слона», ладно?
– Но ты ведь скоро вернешься? – забеспокоился Алеша. – Ты далеко уезжаешь?
Поглядывая на «девятку», я перестроилась в правый ряд и притормозила на светофоре, давая браткам возможность не отстать. Не хочу их нервировать – мне лишние неприятности ни к чему…
– В деревню, – честно ответила я, входя в поворот.
– В какую еще деревню?! – изумился Алексей. – Зачем?
– В деревню Волчьи Ямы.
– Какие ямы?..
– Волчьи, волчьи… деревня такая на левом берегу Волги. Все, мне пора, извини. Приеду – позвоню.
И я поспешно отключила связь. Мне нравится Алексей Львович – он красивый мужик, отличный партнер в постели, с ним приятно выйти куда-нибудь «в свет»… но с тех пор, как я с ним познакомилась, у меня порой возникает ощущение, будто у меня теперь две тетушки… «Куда уезжаешь?», «Когда вернешься?», «А там не опасно?», «Только не забывай повязывать шарфик и води осторожно…»
Да, блин, там опасно. Там, может быть, даже немножко стреляют… Но это – моя работа. И если ты меня любишь, как иногда говоришь, то тебе придется с этим мириться…
Я оставила машину во дворе своего дома и поднялась в квартиру. Тетушки не было – она оставила мне записку, что ушла в гости с ночевкой к Элизе Францевне. Это была старая подруга Милы – такая же театральная маньячка, как и тетя. Проживала она аккурат через дорогу от оперного театра. Вот и хорошо – значит, тетя не будет скучать в мое отсутствие.
Я сварила себе кофе, сделала пару бутербродов и уселась за кухонный стол. Включила настольную лампу, взяла лупу, разложила на чистой поверхности стола письма, которые дала мне Серебрякова, и погрузилась в их изучение.
Минут через пятнадцать я откинулась на спинку стула. Кажется, я начинаю разбираться в этой загадочной истории…
Передо мной лежали десять писем. Девять были написаны косым дерганым почерком, с жуткими орфографическими ошибками, под ними стояла подпись «Жанна». Одно письмо, адресованное этой самой Жанне, написала сама Нинель Васильевна Серебрякова. Вся переписка была давней – велась она лет пятнадцать-двадцать назад.
Я разложила бумаги в хронологическом порядке.
Самое старое письмо – двадцатилетней давности, судя по дате, – было адресовано Иннокентию Серебрякову.
«Любимый, – писала неизвестная мне Жанна, – эту маляву тебе отнесет мой адвокат. Он продажный и на все согласен ради бабла. Он мне советует во всем сознаваться, каяться и валить на тяжелое детство. Мол, я сирота и вообще целка-пионерка, а кислотой в эту мокрощелку плеснула, потому как на меня затмение нашло. Не верю я ему – сознаешься, и закатают по полной. Не мог бы ты найти мне нормального законника вместо этого фуфела?
Ты ведь знаешь, любимый мой, – я облила эту тварь кислотой не потому, что затмение нашло, а потому, что я тебя больше жизни любила и сейчас люблю.
Как красиво мы с тобой жили! Рестораны, бары, курорты – все было. Помнишь в городе Сочи темные ночи? Я каждую ночь вспоминаю. Особенно тут, в заплеванной камере. Красиво жили – но недолго. Променял ты меня на дуру крашеную. Ты ж ей победу в конкурсе красоты сам оплатил, это всем известно. Так что ничего красивого в ней нету – так, кости одни. И если бы мне судьба-судьбинушка дала второй шанс, я бы еще разик в ее морду кислотой плесканула. Ни о чем я не жалею, любимый мой. Ни о молодости шальной моей. Ни о тюрьме, где сейчас тебя вспоминаю.
Помоги мне, Серебряк. Вытащи меня отсюда. Целую тебя, как ты любишь. Твоя Стюардесса по имени Жанна».
Второе письмо было написано через месяц после первого. Тон его разительно изменился – теперь Жанна ни в чем не упрекала бывшего возлюбленного, а только просила, чтобы он нашел ей хорошего адвоката и помог скостить срок. Я так поняла, что женщина нервничала в ожидании суда. Из письма становилось ясно, что короткий роман с Серебряком – лучшее, что было в жизни Жанны. Фамилию ее я так и не выяснила, зато сделала вывод, что девушка родом из деревни Грачи Тарасовской области. Похоже, Жанна приехала в областной центр поступать в техникум, но проучилась совсем недолго – огни большого города сбили деревенскую дуреху с пути и толкнули в объятия местного авторитета. На момент переписки Жанне было лет восемнадцать-девятнадцать, не больше. Девушка боялась зоны и старалась вызвать в бывшем возлюбленном хотя бы тень былой привязанности. Судя по всему, безрезультатно.
Несмотря на юный возраст, Жанна не показалась мне невинной овечкой. Скорее Стюардесса была этакой криминальной красоткой девяностых – настоящей подругой бандита. Она осторожно намекала на какие-то известные Серебряку обстоятельства – я думаю, их связывали и общие дела, в которых девушка принимала участие. Жанна считала себя частью криминальной элиты Тарасова и просто не могла поверить, что любимый сбросил ее со счетов.
Третье письмо было важным – уже на зоне Стюардесса обнаружила, что беременна. Причем даже не сама поняла, а выяснилось это случайно – во время медосмотра. Несмотря на всю свою лихость и криминальные замашки, Жанна была просто юной дурехой и проморгала такое важное обстоятельство.
Поскольку Стюардессе уже исполнилось восемнадцать, ее отправили на взрослую зону. Почти сразу же ее изнасиловали бывалые зэчки, а потом одна из «королев» взяла Жанну под свое покровительство. Девушка жаловалась, что кормят очень плохо – «жрать нечего, все крадут», работа тяжелая и непривычная – они там шили солдатскую форму. Да уж, зоны девяностых – это отдельная тема…
Настроение девушки поминутно менялось – от слезливых просьб Стюардесса переходила к угрозам «все рассказать», упрекала «любимого», что он бросил их – свою «жену» и свою «кровиночку». Фантазировала, каким красавцем вырастет их сыночек и как сильно будет похож на отца…
В следующем письме никаких закидонов и просьб не было – ровным холодным тоном Жанна извещала Серебряка, что у них родилась дочь. Девочку назвали Машей.
Беременность здорово помогла Жанне – ее положили в больничку, а после родов молодую мать перевели на «легкий труд». Стюардесса подала прошение о помиловании, а вскоре попала под амнистию. За ворота зоны она вышла с двухлетней дочкой на руках.
Следующее письмо было адресовано самой Жанне и написано ровным каллиграфическим почерком Нинель Васильевны. Листок был измят и даже порван на сгибе – как будто его комкали и много раз перечитывали.
«Здравствуй, Жанна. Пишу тебе «здравствуй», потому что я вежливый и воспитанный человек. На самом деле я хочу, чтобы ты исчезла с лица земли и больше не тревожила моего брата. Зачем ты переслала мое письмо Иннокентию? Ты что, не понимаешь, что я веду с тобой переписку от его имени? До тебя еще не дошло, что Кеша не хочет тебя видеть – ни тебя, ни твое отродье? Я прекрасно знаю, какой образ жизни ты вела, когда познакомилась с моим братом. Не надо лгать, будто ребенок от него! Ты неизвестно от кого нагуляла, а теперь требуешь денег? Удивительная наглость!
Но мой брат – добрый человек. Ты получишь деньги, но при одном условии. Ты уедешь из Тарасова и больше никогда не будешь путаться у нас под ногами. В противном случае мой брат устроит тебе такие неприятности, что по сравнению с ними зона покажется тебе раем. Деньги тебе передам я лично. Позвони мне завтра в полдень, я скажу, где мы встретимся. Не вздумай приходить к нам домой!
Убирайся в глушь, откуда ты вылезла, и живи там долго и счастливо. Кеша скоро женится на хорошей девочке, и она родит ему настоящих наследников. А ты живи как знаешь. Денег тебе дадим достаточно. Хватит, чтобы купить дом в деревне. Если дать слишком много, ты никогда не уберешься отсюда. Все, поговорили. Жди звонка».
