– Софья Мироновна, вам придётся открыть квартиру. Если не хотите надолго покидать сына, можете пригласить кого‑то из родственников поприсутствовать от имени хозяев.

Шахурина не занимала пост грозного народного комиссара, лично контролировавшего производство каждого нового самолёта для фронта. Несмотря на строптивый характер и сверхуважительную причину – её сын тихо отходил в двух шагах от собеседников, сломленная мать вынужденно согласилась с предложением. Вместе с генералом она проследовала к дому, где в машинах их поджидали следователь Шейнин и бригада гебешных оперативников. Понятые из домовой обслуги тоже перетаптывались возле подъезда. Поднялись в квартиру, и жена наркома послала за родственницей. Пока за ней ездили, два Льва – Влодзимирский и Шейнин – начали перекрёстный допрос, правда, весьма лояльный к несчастной женщине, прилагавшей колоссальные усилия, чтобы преодолеть отчаяние и внятно отвечать на вопросы.

– …Софья Мироновна, мы с утра беседовали с Алексеем Ивановичем, и нам теперь известно мнение товарища Шахурина, что «вальтер», из которого стрелял Володя, не имеет отношения к вашей семье. Поэтому наш первый вопрос: «Где он взял боевое оружие с патронами»? – начал чекист.

– Откуда мне знать, Лев Емельянович?

– Алексей Иванович – сутками на работе. Вы значительно больше видитесь с сыном. Постарайтесь, пожалуйста, вспомнить, с кем подросток общался в последнее время? Или… не привёз ли он пистолет из Куйбышева[2]? Или… каким иным путём мог его добыть?

– Товарищ генерал, ей‑богу, не имею об этом ни малейшего представления. Когда мы возвращались из эвакуации в Москву, я сама собирала багаж всей семьи – пистолета там точно не было… С тех пор чужие в доме не появлялись… а в гости к Вовочке приходили только одноклассники.

– Кто именно? – вступил в разговор Шейнин.

– Чаще – Микояны – Ваня и иногда Серёжа. Потом дважды или трижды Лёня Реденс… Ещё Петя Бакулев, Артём Хмельницкий… Но эти, пожалуй, только по разу. Последним вчера зашёл Ваня… Наверное, около часа они в Володиной комнате сидели.

– А о чём говорили? Вы слышали?

– Нет.

– Очень жаль! – посетовал Влодзимирский. – А скажите, у вас есть родственники, привозившие с фронта оружие?

– Нет.

– Софья Мироновна, давайте на время оставим пистолет, хотя этот вопрос крайне важен. Расскажите теперь, что мучило Володю в последнее время? Как думаете, отчего он совершил столь необъяснимый поступок? – снова вклинился Шейнин.

– Лев Романович, он в Ниночку, конечно, сильно влюбился. Я это видела. И переживал её предстоящий отъезд, однако при мне виду не подавал и отметал все мои попытки говорить на эту тему. Вообще‑то нервная система у Вовочки не совсем в порядке – ужасно вспыльчив и самолюбив… но он очень хороший. Знаете, как ребята его любят и уважают!

– И всё же, такие поступки неожиданно не совершаются. Они вызревают. Неужели вы, Софья Мироновна, не замечали, что с сыном творится неладное? Или необычное?

– Лев Емельянович, я уже сказала, что в последнее время он был чересчур нервным, но в остальном… нет, пожалуй, ничего не замечала.

Зашёл оперативник и доложил о приезде родственницы Шахуриной. Генерал благосклонно выслушал информацию и свернул допрос.

– Ну, хорошо, давайте дождёмся результатов обыска и, если понадобится, побеседуем снова… И ещё, Софья Мироновна, мы понимаем, что вам нельзя сейчас надолго отлучаться из больницы, но нам также необходимо осмотреть Володину комнату на даче. Если не возражаете, мы проследуем туда с вашей родственницей.

– Да‑да…

– Тогда всё на сегодня. Желаю удачи, и… чтобы сына спасли.

– Спасибо, товарищи. Так я пошла?

– Конечно. Всего доброго. – С матерью умиравшего попрощался и прокурорский дознаватель Шейнин.

После разговора с Шахуриной следователи разделились: Шейнин поехал к матери Нины – Раисе Михайловне, а Влодзимирский направился в наркомат иностранных дел (НКИД) для встречи с послом Константином Александровичем Уманским. Беседы с родителями погибшей ничего не прояснили, но комиссара госбезопасности это не смутило – следствие только начиналось, и вся информация ожидалась позже.

* * *

В этот же день 7‑А класс 175‑й школы сдавал экзамен по геометрии. В ожидании своей очереди одноклассники разбивались по несколько человек, группируясь в тупиковых коридорах и под лестницей. Там, едва не шёпотом, обсуждали смерть Уманской и безнадёжное состояние Шахурина. В учительской тоже витал дух вчерашней трагедии. Педагоги не свирепствовали, и экзамен хорошо сдали почти все ученики класса по списочному составу. Не сдали только двое. Точнее, не сдавали – Нина к тому времени уже покинула землю, и её холодное тело застыло в морге 1‑й Градской, а Володя, не приходя в сознание, умирал в огромной одноместной палате кремлёвской больницы на углу Грановского и Воздвиженки.

* * *

Спустя сутки Шахурин скончался. Опустошённые, едва не потерявшие от горя рассудок, родители погибших занялись похоронами. В орготделе ЦК партии, ведавшем процедурами сановных захоронений, покойным детям отвели места на Ново‑Девичьем кладбище. Более высокому рангом наркому выделили участок земли под могилу, а для Нининого праха подготовили нишу в монастырской стене. Неожиданно для Шахуриных из секретариата могущественного кадровика Маленкова спустили указание: кремировать сына. Спорить с этим решением не имел права даже народный комиссар. Нину определили хоронить 6 июня, а прощание с Володей назначили двумя днями позже.

* * *

5 июня, в 13 часов дня, нарком Меркулов вошёл в кремлёвскую приёмную Берии, где ожидали вызова «на ковёр» нарком вооружений Устинов, начальник Главного артиллерийского управления Красной армии (ГАУ) Яковлев и заместитель Берии по вопросам вооружений Кирпичников. Чекист едва успел поприветствовать генералов оборонной промышленности, как дежурный секретарь в чине полковника распахнул предбанник.

– Лаврентий Павлович ждёт вас, товарищ народный комиссар.

Дверь в кабинет Меркулов открыл самостоятельно и увидел, что член ГКО что‑то пишет, склонив голову к столу. Негромко поздоровавшись, Всеволод Николаевич приостановился у входа в ожидании распоряжений шефа, успевавшего в военное время и возглавлять оборонный комплекс, и руководить наркоматом внутренних дел, и надзирать за своей прежней вотчиной – госбезопасностью – незадолго до того выделенной Сталиным из НКВД[3].

– Чего стоишь? Проходи, садись, докладывай… Видишь – дела отложил – тебя жду, – услышал он голос шефа.

Бесшумно ступая по ковру, Меркулов приблизился к огромному столу и сел на посетительское кресло.

– Лаврентий Павлович, у нас много новостей по делу об убийстве Уманской. Есть неважные, а есть оч‑чень интересные. Начну с неудач. Как вы знаете, Шахурин‑младший вчера умер и показаний уже не даст. Это слегка осложнит следствие. Но замечу – при обыске на даче найден весьма любопытный материал – наши сотрудники обнаружили две толстые тетради с дневниками погибшего и рукописные протоколы, свидетельствующие, что Владимир Шахурин возглавлял тайную и, я бы сказал, антисоветскую, организацию, в которую входили его одноклассники – дети высокопоставленных родителей.

– Постой… не понял. Какую антисоветскую организацию?… Какие дети высокопоставленных родителей?

– Вместе с Шахуриным учились: племянник Иосифа Виссарионовича – Леонид Реденс, два сына товарища Микояна – Вано и Серго… потом сыновья товарищей Кирпичникова, Хмельницкого… Все они в эту организацию и входили… кроме Вано Микояна.

– Не шутишь?

– Никак нет. Так вот… они создали структуру с полным подчинением Шахурину и, судя по содержанию дневников, тот строил далеко идущие планы по захвату власти в стране.

– Сколько ему было лет?

– Пятнадцать.

– И как же пятнадцатилетний Шахурин собирался захватить власть?

– Товарищ Берия! Не сегодня он собирался власть захватывать, а когда вырастет… но вот планомерную подготовку к этому уже начал!

– Интере‑есно… Очень интересно.