«Посмотрим, кто кого»? – решил арестант и включился в «гляделки» с надзирателем.

Увидев, что Серго не подпиливает решётку, тюремщик потерял к нему интерес и захлопнул глазок. Снова оставшись один, мальчишка вдруг почувствовал, что время остановилось – стало безумно скучно и тесно. Тогда он походил по камере, но это быстро надоело, и он лёг на кровать.

«Интересно, что сейчас происходит дома»? – Едва успев задать себе этот вопрос, Серёжа вдруг понял, что обманули не только его с Ваней, но наверняка и маму.

«…Значит, она ещё не догадывается, что с нами случилось. И отец тогда тоже может не знать! Но когда‑то же им должны сообщить… Скорее бы это случилось! Папа сходит к товарищу Сталину, заступится за нас – и мы на свободе!…»

На улице темнело. Свет из окна уже совсем перестал проникать в одиночку. С потолка слепила какая‑то непередаваемо‑яркая лампа. Вошёл контролёр и предложил сводить Сергея в туалет. Он обрадовался – появилась возможность ещё раз осмотреться вокруг. После похода тюремщик объявил отбой, приказав раздеться и лечь в кровать. Серёжа подчинился и вскоре почувствовал, что его клонит ко сну. Но мешала лампа. Казалось, прямо в глаза направлен прожектор – свет проникал даже через закрытые веки. Снова звякнул глазок, и мальчишка спросил, приподнявшись:

– Скажите, пожалуйста, как здесь выключить свет?

– Ты чего там бухтишь? – проворчал чекист, открыв дверь.

– Да я хотел узнать, как свет погасить?

– Никак – это не положено.

– Но мне так не уснуть!

– Захочешь спать – заснёшь.

И вправду, не прошло и десяти минут, как усталость сморила. Во сне Серёжа видел дом и родных.

* * *

День 23 июля подходил к концу. Из восьми арестованных и доставленных во внутреннюю тюрьму НКГБ членов тайного преступного сообщества «Четвёртая Империя», четверо уже прошли унизительную процедуру приобщения к миру арестантов и заняли места в одноместных камерах, где им предстояло провести первые трое суток тюремного карантина. Однако в стране, где без очереди нельзя было попасть никуда, своего черёда приходилось ожидать и в неволе. Арманд Хаммер и два Лёньки – Барабанов и Реденс – потеряв счет часам и думам, по‑прежнему были замурованы в отстойники, в ожидании, когда их наконец пропишут в неволе.

* * *

За день до ареста школьников Меркулов провёл с подчинёнными часовое совещание. Учитывая многочисленность обвиняемых, он поручил вести допросы всем членам следственной бригады. Опираясь на задачи, сформулированные Влодзимирским ещё в докладных записках, предстояло решить вопрос тактического поведения с каждым юношей в зависимости от характера. Чекисты посчитали целесообразным подсадить к заключённым «наседок» – штатных сотрудников органов, играющих роли «арестантов», или обычных заключённых, согласившихся сотрудничать с госбезопасностью. Задач у наседок было две: выведать у неопытных сокамерников как можно больше информации, связанной с делом и при случае, выступить свидетелями, опираясь на сведения, полученные из разговоров с подопечными.

* * *

Петю Бакулева, жившего возле 1‑й Градской больницы, взяли днём позже. Около четырёх часов он вернулся на побывку из колхоза. Пока приводил себя в порядок, бабушка подала обед. Едва он начал есть, как в прихожей раздался звонок. Открыв дверь, парень увидел молодого мужчину спортивного телосложения.

– Это квартира Бакулевых?

– Да, а что?

– В домоуправлении идёт проверка, и в ваших документах не обнаружили отметки об оплате квартиры за последние два месяца. Вы бы подошли с квитанциями разобраться на месте.

– А можно завтра? Родители со вчерашнего дня на работе и появятся поздно вечером.

– Мы через полчаса закрываемся, а документы нужны очень срочно. Поищи, пожалуйста, сам.

– Хорошо – пойду, взгляну.

Поняв, что от настойчивого дядьки не отвертеться, Петя быстро разыскал квитанции и отправился с провожатым в домоуправление, оставив недоеденной окрошку. Возле подъезда стояла серая «эмка». Увидев Бакулева, пассажир автомобиля едва различимо спросил:

– Эй, мальчик. Где здесь живут Бархударовы?

Петя и не расслышал толком, что ему сказали.

– У тебя хотят что‑то разузнать. Подойди поближе, – посоветовал атлет.

«Поближе» Петю упаковали в машину и повезли на Лубянку. Щупленький «генерал‑полковник» совсем затерялся между двумя оперативниками. Ему было очень страшно.

Вернувшись вечером домой после суточного дежурства в госпитале, чета врачей Бакулевых всю ночь и следующий день провела в поисках сына. Ни в моргах, ни в милиции Петю не нашли. В домоуправлении начисто открестились от визитёра, о котором рассказала бабушка. Приёмная НКГБ отозвалась стандартным ответом, что сведениями о школьнике Бакулеве не располагает. Родители передумали, казалось, всё, но не сообразили позвонить кому‑то из одноклассников, а молва об арестах школьников до них ещё не докатилась.

На следующий день за профессором Бакулевым спешно прислали из «кремлёвки» – только что доставленному с фронта раненому командарму требовалась срочная операция. Приехав в больницу, Александр Николаевич наотрез отказался заниматься генералом.

– Алексей Андреевич! Вы должны меня понять! Пропал Петя! Никому до этого нет дела! Ни милиции, ни органам! Я совершенно в разобранном состоянии, и не могу работать. Уж будьте так любезны, пока не прояснится его судьба, увольте меня от операционного стола, – твёрдо заявил Бакулев начальнику лечсанупра Кремля Бусалову.

– Александр Николаевич, не паникуйте, пожалуйста. Очень прошу вас начать подготовку к операции, а я тем временем сделаю всё возможное, чтобы прояснить местонахождение вашего сына.

Через 15 минут великому хирургу сообщили об аресте «генерал‑полковника» Петра Бакулева и тем самым спасли жизнь другого, всамделишного генерал‑полковника – профессор Бакулев выполнил очередную ювелирную операцию.

* * *

Прошло трое суток, и ребят перевели в двухместные камеры.

– …Ну что парень, давай знакомиться, – сосед протянул Феликсу руку. – Меня зовут Анатолий. Но вообще‑то все кличут – Толян. Фамилия – Сверчков.

– А я – Феликс. Феликс Кирпичников.

– Понял, Феликс… И сколько же тебе годков?

– Пятнадцать… месяц назад исполнилось.

– Давно чалишься?

– ?…

– Ну, сидишь давно?

– А?… Сижу давно… Уже четвёртые сутки.

Анатолий залился непритворным смехом.

– Ну, ты даёшь… Давно! Да ты, почитай, ещё вольный! Ещё полгода домашними пирожками серить будешь… Хотя… в таком возрасте попасть под следствие на Лубянку надо уметь… Тебя, конечно, в первый раз загребли?

– Угу.

– Правильно, на малолетку – не похож, да и место, куда приземлился, большого выбора не оставляет: ты либо оружием баловался, либо политический… Или что?… Немчура тебя заслала мосты подрывать?

– …

– Ладно, о делах горьких потом потрём. Пока тебе надо освоиться, понять – что к чему, а что – почём… Ты попал, считай, в самый лучший цековский санаторий на побережье Крыма… В двухместной камере, да не вдесятером… на чистых простынях… Где ещё такое сыщешь? Кормят тоже от пуза, правда, без разносолов. Слушай, а может, у тебя покурить найдётся?

– Я не курю.

– Жаль…

– А это что?

– Параша. Отлить или похавозить захочешь – крышку открой и гадь на здоровье.

– А меня в первые дни на оправку в туалет водили.

– Ну, это в карантине – там параш нет… Да, не гоняй ты! – одёрнул Толян новичка, увидев, что тот думает о своём.

– «Гонять» – это что?

– Гонять – это вспоминать, как дома сладко… Здесь жизнь тоже вовсю кипит. С утра могут на допрос дёрнуть. Потом – книг море, а ты, пожоже, до них охочь. А можем – в шашки.

– Что, выдают?

– Догоняют и добавляют – сами из хлеба сделаем… вертухаев не спросим.

– «Вертухай» – это кто?

– Вертухай по тюрьме водит и в глазок зырит. Так… первый урок тюремного ликбеза я тебе дал, а по ходу поезда и дальше обучу. Теперь рассказывай, каким ветром тебя сюда занесло? Что‑то ты больно соплив для Лубянки.