Свист длился почти секунду, но Энди, казалось, устремился вперед после первой наносекунды. Он летел как пуля, выпущенная из ружья. В воде его руки и ноги работали как отлаженный механизм. Мне всегда казалось, что он обладал более острым слухом, чем другие дети, и слышал начало свиста раньше, чем они. Мама рассказала мне о рефлексе Моро, о том, что его имеют маленькие дети, но с возрастом он исчезает. Однако дети с внутриутробным алкогольным синдромом иногда сохраняют его даже в подростковом возрасте. У Энди он имелся до сих пор. И в бассейне этот рефлекс был очень кстати.

Мама со смехом смотрела на состязание, подперев кулаками подбородок. Я не понимала, как она может смеяться, когда прошло так мало времени после пожара. Сама я сомневалась, что смогу когда-нибудь смеяться снова.

– Привет, Мэгс. – На трибуне внезапно появился дядя Маркус.

Он протиснулся на место между мной и отцом одного мальчика из команды Бена.

– Привет. – Я подвинулась к маме, чтобы освободить ему место. – Не знала, что ты здесь.

– Просто решил зайти. К сожалению, я не видел старта твоей команды. Как они выступили?

– Как обычно.

– Похоже, и Энди обрел привычную форму. – Дядя Маркус посмотрел на дорожку, по которой плыл Энди, на несколько футов обогнав всех остальных. – Привет, Лорел.

– Привет, Маркус, – сказала она, не отводя глаз от Энди, как будто больше ее ничто не интересовало, но я знала, что это не так. Мама всегда немного странно вела себя с дядей Маркусом. Довольно холодно. Всегда коротко отвечала ему, как будто он ее утомлял. Однажды я спросила ее об этом, но она сказала, что это лишь мое воображение и что она ведет себя с ним так же, как и с остальными. Однако это была неправда. Я полагала, что она не могла простить дяде Маркусу, что он выжил после столкновения с китом, а мой отец погиб.

Дядя Маркус всегда был вежлив с ней, делая вид, что не замечает ее поведения. Несколько лет назад я начала думать о том, как хорошо было бы, если бы мама и дядя Маркус поженились. Но она, казалось, совсем не хотела ни с кем встречаться и менее всего со своим деверем. Иногда они вместе с Сарой ходили в кино или в гости, и этим все ограничивалось. Я думала, что она так сильно любила папу, что не могла представить на его месте другого мужчину.

Чем старше я становилась, тем больше думала о том, что у нее в жизни должно быть нечто большее, чем внештатная работа школьной медсестры, ежедневные пробежки трусцой и постоянная работа в качестве мамы Энди. Однажды я сказала ей об этом.

– Кто бы говорил, – возразила она. – Почему ты сама не встречаешься с парнями?

Я ответила, что хочу сосредоточиться на учебе и что у меня еще будет возможность найти парня в колледже. И вообще старалась пресекать разговоры на эту тему. Чем меньше, тем лучше. Если бы мама следила за моими оценками и знала, насколько сильно они ухудшились в этом году, то, вероятно, кое-что бы просекла. Иногда хорошо иметь мать, которая обращает внимание только на одного из своих детей.

Состязание перешло в финальную стадию, и я встала вместе со всеми зрителями. В первом ряду около бассейна я заметила Дон Рейнольдс. В команде пловцов не было ее детей, она пришла сюда только для того, чтобы увидеть Бена. Я проследила за направлением ее взгляда. Бен был одет в оранжевые бермуды с экзотическим рисунком. Голая грудь с черным пушком. Слегка располнел, но хорошо виден рельеф мускулатуры под загорелой кожей.

– Вперед, «Пираты»! – кричала Дон, держа у рта микрофон, хотя даже не смотрела на плывущих детей. Она была так неестественна, что я почувствовала неловкость.

А что, если взять и подойти к ней после соревнований? Я могу спросить ее, как идут дела с фондом, чем можно помочь. Я знала, что мама вложила в этот фонд три тысячи долларов, а я – пятьсот из тех денег, которые откладывала про запас, хотя маме сказала, что дала только сотню. Энди снял тридцать долларов со своего банковского счета. Но денег все равно было недостаточно. Мне хотелось сделать что-то большее.

Состязания подходили к концу. Энди плыл впереди всех, чего и следовало ожидать. Секретное оружие.

– Давай, Энди! – пронзительно крикнула я.

Мама подняла в воздух сжатые в кулаки руки, ожидая победного финиша, а дядя Маркус издал пронзительный свист.

Энди коснулся рукой бортика, и трибуны взорвались аплодисментами, как было два дня назад в Доме собраний, но братишка повернулся и продолжил плыть с той же невероятной скоростью. Мама рассмеялась, а я застонала. Он никогда не понимал того, что заплыв окончен. Тогда Бен наклонился над водой, схватил его своими длинными руками и вытащил из бассейна. Я слышала, как он прокричал в лицо Энди: «Ты выиграл!» и что-то еще вроде: «Теперь можешь остановиться».

Мы снова сели. Энди отправился к своей скамейке и, увидев нас, улыбнулся и помахал руками.

Дядя Маркус снова наклонился вперед:

– У нас кое-что есть для тебя, Лорел.

Мама с усилием взглянула на него:

– Что?

Дядя Маркус вытащил из кармана своей рубашки сложенную газету и протянул ее мне, чтобы я передала маме.

– Один из мальчиков был в Мэриленде и прочел это в «Вашингтон пост».

Я заглянула через мамино плечо и прочла заголовок:

«Мальчик-инвалид из Северной Каролины спасает друзей».

Мама покачала головой и рассмеялась.

– Неужели у них там не хватает собственных новостей? – Она посмотрела на дядю Маркуса: – Я могу оставить это себе?

– Это твое.

– Спасибо.

Дядя Маркус глубоко вздохнул, потом понюхал мое плечо.

– От других женщин пахнет духами, а от тебя пахнет хлором, Мэгс, – поддразнил он меня.

Он был не первым мужчиной, который говорил мне это. Приятно, что он сказал «женщины», а не «девочки».

Этот бассейн стал мне вторым домом с тех пор, как его построили. Тогда мне было одиннадцать. До этого я могла плавать только летом в заливе или в океане.

Это папа научил меня и Энди плавать.

– Дети, которые живут у воды, должны плавать как рыбы.

Сначала он научил меня, поскольку Энди не сразу стал жить с нами. Вот одно из моих ранних воспоминаний. Тихий день на океане. Самый обычный день. Мы просто купались. Папа держал меня на плаву. Бросал в воздух, крутил до тех пор, пока я не стала задыхаться от смеха. Полное блаженство.

Когда я стала немного постарше, Энди присоединился к нам в воде и привык к ней так же, как и я. Отец сказал, что Энди вряд ли сможет плавать так же хорошо, как я, но Энди опроверг его прогнозы.

Не могу припомнить, чтобы мама играла со мной в воде. В моих ранних воспоминаниях она была похожа на тень. Когда я вспоминала свое раннее детство, она находилась на краю воспоминаний, неясная, как дым, так что я даже не была уверена, есть она там или нет. Сомневаюсь, что она когда-нибудь брала меня на руки. В воспоминаниях только руки отца обвивались вокруг меня.

– Как голова Бена? – спросил дядя Маркус.

– Лучше, – сказала я. – Хотя он все еще принимает обезболивающие.

– Знаешь, кого он мне напоминает?

– Кого?

– Твоего отца.

Он произнес это тихо, как будто не хотел, чтобы услышала мама.

– Неужели?

Я постаралась представить Бена и отца, стоящих рядом.

– Да, точно. – Дядя Маркус положил локти на колени и посмотрел на Бена. – Рост, телосложение. Джейми был примерно такого же роста. Карие глаза. Одинаковые темные, вьющиеся волосы. Лица разные, кто спорит. Но эта… мускульная сила или как ее назвать. Все, что нужно Бену для полного сходства, это тату на руке и…

Он передернул плечами.

Мне нравилось, когда он говорил о моем отце. Мне нравилось, когда о нем говорили все, за исключением преподобного Билла.

Мне было пять или шесть лет, когда я спросила отца, что означает слово «сочувствие». Мы сидели на палубе плавучей базы, болтали ногами и смотрели на дельфинов. Я провела пальцами по буквам его татуировки.

– Это означает чувствовать то, что чувствуют другие люди, – сказал он. – Ты помнишь, как поцеловала мне больной палец вчера, когда я ударил его молотком?