Царь кивнул:

‑ Так же мыслю. Говорил противное, чтобы тебя испытать. Да только вот бояре иные и говорят иное.

‑ А ты присмотрись к ним, владыка. Их деды‑прадеды в поле спали, плащами укрывшись, границы наши сторожили, а они только животами трясти теперь горазды да за богатства свои трястись! Не у них наперво спрашивай ‑ у народа нашего! Спроси людей простых ‑ помогать нам братьям своим или так их бросить, на смерть верную? Все, как один, встанут ‑ не испорчены сердца их еще, как у бояр старых!

Царь еще раз кивнул. Он не собирался спорить с боярином ‑ потому, что спорить было не о чем, ведь в груди владыки Русколани билось такое же пламенно сердце, как и у любого другого мужа из народа Рос, рожденного на землях Арьяварты.

11.

Лучше мертвому в поле лечь!

"Берсеркер!" ‑ трепещите, люди:

Первобытную ярость разбудят,

Зазвенев, секира и меч!

Засверкали огнем клинки,

Поднимаются Предков тени:

Никогда, никогда на колени

Наш народ не поставят враги!

И когда мы в атаку шли,

Гром на небе ударам вторил.

Будут плакать о павших героях

Рощи нашей Родной Земли...

Светозар давно был готов ко всему. По мере продвижения своего войска он рассылал в разные стороны конных разведчиков, надеясь, что владыка Арьяварты откликнется раньше, чем венетов настигнет очередное войско Хейда. Но все сложилось совсем иначе.

Как только разведчики сообщили о стремительно приближающихся преследователях, Светозар приказал посадить на повозки всех женщин и детей, бывших при войске, и приказал всем воинам младше двадцати лет сопровождать обоз на Восход ‑ до тех пор, пока они не встретятся с воинами ариев. Вместе с обозом Светозар приказал отправить почти все продовольствие, и назначил отправление на следующее утро, чтобы воины, остававшиеся с царем венетов, могли провести ночь с женами. Сам же полководец в одиночестве объехал окрестности, думая о предстоящей битве. С одной стороны дороги, ведущей вглубь страны народа Рос, было несколько холмов, покрытых редким лиственным лесом, а с другой, на некотором отдалении ‑ серый монолит остроконечной скалы, напоминавшей часового, выставленного ледяными горами, оставшимися позади. Вряд ли Хейд не пойдет по наезженной дороге ‑ ему дорог каждый час, каждый миг. И вряд ли он станет как следует изучать окрестности ‑ наверняка повелитель вампиров считает, что венеты отступают в беспорядке. Почему‑то Светозар был уверен, что Хейд, в своем презрении к "холопам", к "взбунтовавшимся рабам" по‑прежнему недооценивает их.

Но еще Светозар твердо знал, что надежды на победу больше нет. Ничего не оставалось царю венетам, как умереть ‑ умереть вместе со всеми, кто остался вместе с ним, чтобы у женщин его народа родились новые дети. Он ударит с холмов на войско Хейда и прорвется к скале. Разумеется, враги после этого бросят все силы на него, и лишь когда он упадет мертвым ‑ они поймут, что с ним пали далеко не все венеты. А на скале можно будет обороняться долго, очень долго ‑ пока хватит сил.

Даже мысль о неизбежной смерти не пугала его. Такова участь воина ‑ отдать жизнь за дело, которое называл своим, за свой народ. А у Светозара не было ни семьи, ни дома, не было никого, ради кого стоило бы пытаться выжить. Всю свою жизнь он прожил ради людей, ради своих братьев по крови, доверивших ему право на власть ‑ и если теперь он должен был ради них умереть, он не станет жаловаться на судьбу. К этому он и шел долгие годы.

Перед глазами царя прошла вся его жизнь. Вот он ‑ охотник, потом ‑ бунтарь и вожак отряда таких же бунтарей, соратник бесстрашного Хиргарда, полководец, глава Союза Трех Народов, царь венетам. Вот куда привела его тропинка, выбежавшая из‑под мохнатых елей, могучих дубов, тонких березок его детства! Несколько дней назад Светозар похоронил свою мать ‑ и последняя нить, связывавшая его с этим миром не как царя, а как человека, оборвалась. Теперь он умрет, уступая место вождям грядущего. Потому, что таков долг Правителя. Потому, что человек по имени Светозар устал жить здесь ‑ в мире, который никогда его не понимал, в мире, отрекшемся от великих Богов седой языческой древности!

Да, здесь, на лике Матери‑Земли, у человека, следующего Правде, может быть две судьбы. Одна ‑ быть продолжателем рода, семьянином, добиваться благополучия, хорошего места в обществе, уважения окружающих. Что и говорить ‑ люди, преуспевшие в этом, это достойнейшие люди. Но есть и другая судьба, другой Путь ‑  даже люди, идущие по нему, не всегда могут сказать, в чем он заключается. Редко есть у них что‑то, кроме иззубренного в сечах меча, крепкого щита да верного друга‑коня. Не бывает у них ни дома, ни семьи. Но зато личное вырастает в них до общего, и домом их становится вся Родная Земля, а семьей ‑ Народ. Не скажу, что такие люди лучше первых. Но они тоже нужны.

‑ Светозар!

Царь повернулся на женский голос и увидел Волеславу, скакавшую к нему на коне со стороны лагеря. Разве она не должна была быть со всеми остальными женщинами в обозе?

Придержав коня, всадница подъехала почти вплотную к Светозару. Так близко, что он мог разглядеть, как трепещет от долгой скачки верхом ее грудь. И царь вспомнил, что давным‑давно считал ее самой красивой девушкой на земле.

‑ Почему ты не в обозе?

‑ Я хотела попрощаться с тобой. И попросить ‑ попросить разрешения остаться.

Она наклонила голову, избегая удивленно‑недоверчивого взгляда царя.

‑ Что?! Завтра тут будет сражение, из которого никто не выйдет живым! И женщины должны сохранить...

‑ Ты не понял, Светозар... Я хотела попросить разрешения остаться... на ночь.

Норовистый конь сделал шаг вперед, и всадники оказались совсем‑совсем рядом. Волеслава покраснела как девчонка, первый раз оказавшаяся наедине с милым, даром что была вдовою вождя, которому снес голову ее нынешний собеседник. Царь печально улыбнулся и коснулся рукою ее лба, убирая в сторону непослушную прядь растрепавшихся волос. И тогда Волеслава обхватила Светозара руками, уткнулась лицом в грудь и заплакала. Сквозь слезы она пыталась говорить, хотя царь, осторожно гладивший ее по голове, уже все понял:

‑ Я тебя люблю, Светозар... Я тебя всегда любила... Прости меня...

"Сколько же лет понадобилось, чтобы ты мне это сказала..." ‑ подумал царь. Ему было очень жалко Волеславу ‑ но не себя. Словно он давно уже смотрел на самого себя со стороны.

Волеслава перестала всхлипывать и вздрагивать, подняла голову ‑ и их лица оказались точно напротив. Ее голубые глаза завораживали... Светозар, наконец, тоже обнял Волеславу, склонился к ней и поцеловал в губы. Они долго не могли оторваться друг от друга, и умные кони стояли, как вкопанные ‑ не желали тревожить хозяев.

Но вот царь распрямился, еще некоторое время обнимая Волеславу за плечи и глядя ей в глаза. Затем он отпустил ее и коротко сказал:

‑ Прощай!

Она неверяще встрепенулась и перехватила уздечку царского коня:

‑ Нет! Не оставляй меня! Все женщины проведут эту ночь в объятиях своих мужчин...

Царь снова повернулся к ней, и она смолкла, пораженная болью одиночества, наполнявшей его глаза:

‑ Я ‑ не твой, Волеслава. Даже если ты любишь меня, ты никогда не сможешь меня понять. Я уже слышу, как меня призывают Боги... В эту ночь я должен быть один.

‑ Но разве ты не хочешь, чтобы у тебя остались на земле сын или дочь?

‑ Продолжение Рода ‑ удел обычных людей. Я родился, чтобы сражаться и умереть в бою ‑ стоит ли передавать эту тень Смерти по наследству?..

Рука Волеславы, удерживающая царского коня, разжалась, и Светозар медленно поехал прочь. Но неожиданно снова обернулся и почти крикнул:

‑ Но если Боги сохранят мне жизнь, и я вернусь живым... Я назову тебя своей женой, ты станешь царицей венетам! Я клянусь тебе, любимая ‑ если я останусь в живых, мы будем вместе, и никто не разлучит нас! Веришь?