– Когда-нибудь тебе захочется больше узнать об отце. Может быть, когда сам станешь отцом, может быть, чуть раньше. Поэтому я все и храню. Письма, фотографии, разные мелочи. Можешь все смотреть, когда захочешь.
Но Николя смотреть не стал. Больше десяти лет он держался от коробки подальше, словно взгляд, брошенный на нее, уже сам по себе мог снова вызвать застарелую глухую боль и ощущение разверзающейся пропасти. В сентябре две тысячи первого, когда Орели заронила в его душу первые сомнения по поводу причин смерти отца, он попытался просмотреть содержимое коробки. Но тогда он еще был к этому не готов.
Николя отважился на это только пятью годами позже, когда открыл настоящее имя отца, Федор Колчин. У него внутри словно что-то щелкнуло. Он тогда жил уже с Дельфиной на улице Пернети. В двадцать два года он покинул наконец семейное гнездо, и это принесло облегчение обоим – и ему, и Эмме. Он упаковал свои вещи и в радостном возбуждении, смешанном с ностальгией, шагнул за порог родного дома. Комплект ключей он оставил себе, нацепив их на общую связку, но старался всегда предупреждать о своем приходе, чтобы не вторгаться в личную жизнь матери. В этом вопросе она всегда была довольно скрытной. Случалось, у нее появлялись любовники, но сын сталкивался с ними очень редко. Когда же его закружил вихрь успеха, это и вовсе перестало его волновать.
На исходе той дождливой недели в октябре две тысячи шестого, когда он примчался к матери с расспросами о загадочной фамилии Колчин, он снова позвонил в дверь квартиры на улице Роллен: ему срочно понадобилось открыть коробку цвета морской волны. Было обеденное время, и Эмму он дома не застал: видимо, она завозилась с учениками в коллеже Севинье. Николя сбросил мокрые туфли у входа. Он еще не отошел от шока, который испытал, увидев в своем свидетельстве о рождении имя Федор Колчин. Теперь же он пытался сложить воедино кусочки пазла отцовской жизни и смутно чувствовал, что ему обязательно нужно просмотреть содержимое коробки и получить ответы на кучу вопросов, иначе он никогда больше не будет в ладу с самим собой.
Незадолго до этого, в ту же дождливую неделю, они с Ларой забежали выпить кофе в кафе неподалеку от редакции журнала, где она работала, и Николя показал ей свое свидетельство о рождении. Изумленная Лара засыпала его вопросами. Почему мать от него это скрывала? Разве она не могла ему сказать еще в девяносто третьем, когда исчез отец? Николя объяснил, что мать тогда считала его слишком маленьким. Она ждала, пока не настанет время и он сам не спросит. Да и Теодор не хотел говорить с женой на эту тему.
– Но к чему все эти секреты? – не унималась Лара. – Кто и что хотел скрыть? И от кого? Похоже, здесь примешивается стыд и чувство вины.
Лара покраснела от волнения. В окно кафе барабанил дождь.
– Это классическая семейная тайна, которую хранили годами, а теперь она вернулась как бумеранг.
Николя жестом ее остановил. О чем она говорит? Куда ее занесло? В конце концов, все это выглядит весьма банально: юная девушка, забеременев, спешно выходит замуж, чтобы у ребенка, который родится без отца, было имя. Лара застыла, не донеся круассан до рта.
– Без отца? Отец есть у любого ребенка, Николя. Кроме разве что Иисуса Христа. Но мы сейчас говорим не о Деве Марии! Мы говорим о том, кто переспал с твоей пятнадцатилетней бабушкой в Ленинграде, в СССР, в тысяча девятьсот шестидесятом году! В те времена у молодежи было мало развлечений, и, чтобы найти себе парня, нельзя было, как сейчас, просто отправиться в ближайший бар, это ты понимаешь?
Николя слушал ее с ужасом. Он никогда об этом не задумывался и совсем позабыл о холодной войне и о коммунизме. А потому сейчас, на улице Роллен, с опаской открывая коробку цвета морской волны, он уверял себя, что там нет ничего, что мать ему не рассказала бы, и в глубине души боялся не новой информации, а собственных чувств. Боялся, что, едва он разворошит прошлое, его просто захлестнут эмоции. Целых тринадцать лет он избегал всего, что напоминало об отце, старался от этого отгородиться и подавлял в себе желание снова его увидеть. Он научился жить без него. А теперь, стоя перед коробкой, он понимал, насколько ему не хватает Теодора Дюамеля, Федора Колчина. Ему всю жизнь не хватало отца, этого прекрасного чужака.
Мать строго все рассортировала и снабдила этикетками: «Статьи», «Фотографии», «Важные документы», «Письма», «Заметки». Николя начал с пожелтевших статей из «Юго-запада».
Парижский предприниматель Теодор Дюамель, тридцати трех лет, на борту своего катамарана «Hobie Cat 16» вышел из Рыбацкого порта в Биаррице и взял курс на Гетари. Пришвартовавшись в Гетари около 10 часов утра, он провел час с друзьями, чемпионом Австралии по серфингу Мерфи Нэшем, который остановился в Гетари, и его супругой. Затем Теодор Дюамель повернул назад в Биарриц, но домой не вернулся. Его супруга Эмма Дюамель и одиннадцатилетний сын Николя до сих пор ждут его и очень беспокоятся. Полиция и жандармерия безрезультатно прочесали побережье в Англе и в Андае.
Эта статья не была снабжена фотографией, зато в следующей напечатали немного размытое черно-белое фото, сделанное в Париже явно на каком-то ужине, судя по бокалу шампанского в руке отца.
НА ПЛЯЖЕ В АНДАЕ НАЙДЕН КАТАМАРАН. Черный «Hobie Cat 16», принадлежащий предпринимателю Теодору Дюамелю (33 года), который с 7 августа считается пропавшим без вести, найден вчера на пляже в Андае разбитым на куски. Его официально опознала супруга предпринимателя, Эмма Дюамель (34 года). Жандармерия заявила, что тело на данный момент не найдено. По свидетельству других судовладельцев, Теодор Дюамель был опытным мореплавателем и серфингистом и прекрасно знал все опасные зоны в этом регионе. Седьмого августа метеорологический прогноз был благоприятным, текущие условия нормальными. Парижский предприниматель с семьей каждый год отдыхал в квартире с видом на Берег басков. Им очень нравилось это место, и в особенности общество серфингистов. По мнению друзей, Дюамели составляли счастливую пару, их сыну Николя одиннадцать лет. Версию самоубийства супруга Теодора Дюамеля исключает.
Николя прочел свидетельство о смерти, опубликованное в «Фигаро» в разделе «Новости дня» в десятую годовщину гибели отца, уже в две тысячи третьем:
Десять лет тому назад, 7 августа 1993 года, Теодор Дюамель пропал в море в окрестностях Гетари. Сегодня его имя будет выбито на надгробной плите в семейном склепе на кладбище Пер-Лашез, в секторе 92.
Месье Лионель Дюамель и мадам Лионель Дюамель†, его родители, мадам Теодор Дюамель, его супруга,
Николя Дюамель, его сын,
мадам Эльвира Дюамель, его сестра.
Николя бегло просмотрел заметки и письма. Когда он увидел знакомый косой почерк отца, у него возникло такое чувство, будто его ударили. Уже много лет прошло, а буквы словно только что написаны любимым отцовским «Монбланом». В этих листках было что-то завораживающее, в них ощущался сильный характер необыкновенно притягательной личности. Как удивительно: эти строки всегда останутся на бумаге, и их всегда можно будет прочесть, а отец пропал бесследно…
Ему на глаза попались какие-то непонятные списки имен, мест и дат. Целые параграфы были зачеркнуты и переписаны наново. Николя очень внимательно их прочел, водя по бумаге указательным пальцем, но так ничего и не понял. Пачку писем Эмма перевязала красной ленточкой. На них значилась ее девичья фамилия и старый адрес в Шестом округе. Наверное, это были их с отцом первые любовные письма. Ему не хотелось приоткрывать завесу их интимной жизни. Дальше шли счета и расчеты всех видов, причем некоторые на астрономические суммы. Цифры, прописанные в налоговых декларациях, тоже впечатляли. Он никогда не думал, что отец зарабатывал столько денег и при этом все время настаивал на отсрочке платежей. Он прочел бесчисленные обращения в Государственное казначейство, в которых отец подробно объяснял, почему не может расплатиться в срок. Все письма были написаны безукоризненным стилем, с безупречной орфографией, что вовсе не составляло сильную сторону отцовской натуры. И Николя понял, что под диктовку Теодора их писала мать.
