О своей новой книге Николя ничего не сообщал в «Твиттере», зато по поводу «Конверта» был неиссякаем. Он обожал рассказывать, как испытал чувство гордости и как не поверил своим глазам, в первый раз увидев свое имя на обложке. Как правил корректуру вместе с прелестной Ребеккой, в которую были влюблены все сотрудники издательства. Она была настоящим профи, преданным работе, и когда мило склонялась над страницами с красной ручкой в руке, сквозь водопад каштановых волос порой просвечивал светлый затылок. Ему тогда нравилось самому обсуждать обложку вместе с Алисой Дор и Мари-Анн, талантливым арт-директором. Николя быстро понял, что Алиса относится к Мари-Анн с подлинным пиететом. Это она придумала логотип издательства с переплетенными вишенками. Они пересмотрели множество вариантов обложки, и он подумывал показать их подписчикам. Ему очень хотелось описать тот незабываемый день, когда его роман появился в книжных магазинах, ту ни с чем не сравнимую радость, которую он испытал, увидев его на полках. Но потом он решил, что писать не стоит. Это было только его счастье и больше ничье. Он помнил, как входил в книжные магазины, словно в трансе, только для того, чтобы увидеть свой роман среди других книг. Если кто-то снимал его с полки и рассматривал обложку, он приходил в волнение. Если же роман покупали – это был уже экстаз. В то время безумие в средствах массовой информации еще не развернулось, и он часами бродил по книжным магазинам, высматривая потенциальных покупателей и украдкой переставляя свой роман в первый ряд. Однако прошло несколько месяцев, и в этом уже не было нужды. Роман возглавлял рейтинги продаж, и ничто не могло этому воспрепятствовать. И писать о нем в «Твиттере» тоже не было смысла: это давно сделали за него многочисленные подписчики.
В «Галло Неро» наступил час обеда. Постояльцы заняли места под желтыми тентами возле сверкающего бассейна. Официанты ловко и бесшумно сновали между столиками. Среди знакомых клиентов отеля Николя заметил новые лица. Приехали две американки, блондинки неопределенного возраста. Их округлые скулы и подтянутые виски обнаруживали вмешательство ботокса и скальпеля пластического хирурга. Они без конца хохотали, и их визгливый смех пробирал до костей, как тявканье гиен. «Oh my God!» – то и дело слышалось от их столика. Позади них устроилось семейство итальянцев, точная копия вчерашних персонажей из «Vanity Fair». Те же манеры, та же показная доброжелательность. На фотосессии объявили перерыв, и вся команда отправилась перекусить. Они возобновят работу не раньше вечера, когда спадет жара. Нельсон Новезан заказал вино и склонился над тарелкой. Лицо его выглядело более опухшим, чем обычно. Нынче он обедал в компании своей подружки.
Николя уселся за свой столик рядом с Мальвиной и внимательно оглядел присутствующих. Интересно, почему все они выбрали именно это место? Судя по всему, беспечный покой, царивший в «Галло Неро», не могли бы нарушить никакие события, как бы скандальны и омерзительны они ни были. Здесь безраздельно правили солнце и сапфировое море.
Николя принялся рассказывать Мальвине, как звонил матери и как трубку поднял некто Эд. Ситуация, конечно, не самая простая, но ему стало легче, когда он понял, что с матерью все в порядке и она не заболела. Он упрекал себя за то, что долго не интересовался, что у нее происходит, и, по существу, выключился из ее жизни. Хотя телефон и искажает голоса, Эд показался ему довольно молодым. Мальвина на это только улыбнулась. Николя обиделся: он ждал от нее большего понимания.
Рядом с их столиком расположились месье Вонг и мадемуазель Минг, которые явно пытались вовлечь их в беседу на своем ломаном английском. Вот этого Николя сейчас хотелось меньше всего. Может, они все-таки помолчат и оставят его в покое? Пусть только попробуют заговорить о его будущей книге… Он их со скалы сбросит! Он был все еще оглушен утренними событиями. Непонятный, сюрреалистический разговор с Дагмар Хунольд… Странная грубость тетки… Оторопь от новости, что у матери завелся молодой любовник и она с ним нежится на какой-то яхте в Сен-Тропе… Жуткий разнос, устроенный Лоранс Тайефер, шок от которого еще не прошел…
Наколотые ботоксом американки продолжали орать во всю глотку, и он был готов их придушить.
– Вы ведь живете в Париже? – пропищала мадемуазель Минг.
Ее круглое, как луна, лицо вздрагивало и мерцало, когда она шевелила головой. Определить ее возраст не представлялось никакой возможности: она вся была как фарфоровая.
– Да, – ответила Мальвина, поняв, что Николя то ли занят, то ли в прострации, а потому сам не ответит.
– Ах, Париж, – изумленно подвыл в унисон месье Вонг. – Париж – это прелестно, да!
И оба шелковых кимоно снова почтительно поклонились.
– А вы живете… – вежливо спросила Мальвина.
Мадемуазель Минг прострекотала несколько непроизносимых слов. Мальвина бросила отчаянный взгляд на Николя, ища поддержки, но он находился в другом измерении, в мире, от которого у нее нет ключа. Она это знала. Когда он в таком состоянии, общаться с ним бесполезно. Она не догадывалась, что разум его в этот момент заполняли женщины. Женщины дня… Алиса с ее надеждами… Дагмар с ее пренебрежением… Роксана с ее агрессивностью… Лоранс с ее презрением… И женщины ночи… Безмятежно спящая Мальвина… Сабина с ее сообщениями… Язычок Кассии… Он предпочел бы сейчас оказаться где-нибудь далеко отсюда, вырваться из идиллического плена западни класса люкс с ее богатыми клиентами, за которыми прислуга ухаживает, как за детьми. Единственной отрадой в этой ситуации была мысль о Сабине. От ее сообщений и фото у него внизу живота разгорался настоящий пожар. Сейчас она была его утешением, хотя и умозрительным. При одном воспоминании о нежном золотисто-розовом треугольнике он ощущал восхитительный ожог запретного наслаждения.
Официант ожидал заказа. Мальвина выбрала соте из овощей, приправленное пряными травами и цветами[19], с моцареллой из молока буйволицы, а Николя – филе барабульки с цветами кабачков, кашей из черного риса и артишоками. Новезан за соседним столиком все пил и пил розовое вино, и Николя ужасно захотелось пересесть к нему, выпить вместе с ним, не говоря ни слова, не пускаясь ни в какие объяснения, и надраться до бесчувствия. Он ощутил признаки надвигающейся усталости, излишества проведенной почти без сна ночи давали о себе знать: в горле пересохло, глаза словно засыпало песком. Мальвина прилагала все усилия, чтобы понять, что хочет сказать мадемуазель Минг, жестикулируя пухленькими ручками. Месье Вонг пытался им помочь, подпрыгивая на стуле и издавая все те же непроизносимые звуки.
– Мне кажется, они спрашивают тебя, был ли ты в Китае, – шепнула Мальвина.
– Да на что я им сдался! – вздохнул Николя.
Она бросила на него испепеляющий взгляд. Ценой огромного усилия он выдавил из себя, что да, он был в Шанхае, Пекине и Гонконге, и даже попробовал описать свой рекламный тур, но быстро сообразил, что они не поняли ни слова, хотя и старательно кивали. Тогда он стал говорить медленно, как для пятилетних малышей с отставанием в развитии, и они притихли. Принесли заказанный обед, и все молча занялись едой, пока мадемуазель Минг, от нетерпения подрагивая двойным подбородком, не начала снова махать руками.
– Я больше не могу, – прошептал Николя на ухо Мальвине.
– Держись, хотя бы из вежливости, – ответила она.
И оба сосредоточили внимание на мадемуазель Минг, которая все время указывала на Николя пальцем. Они никак не могли понять, чего она хочет. Месье Вонг сопел и пыхтел как паровоз, силясь помочь, но выходило только хуже. Вдруг послышался пронзительный рев. Все головы повернулись к британской мамаше, которая стоически тащила куда-то свое визжащее и лягающееся чадо. Когда визг затих, мадемуазель Минг снова начала показывать пальцем на Николя, размахивая при этом руками, как жирная кудахчущая курица крыльями.
