Наш хозяин предполагает, что Альберт, когда составлял свой список, знал, что его отец помог бы Альберту, если б его вызвали свидетелем защиты. Его отец мог понять Альберта, ибо у них было одно дело и похожий опыт: их обоих терроризировало гестапо. Как и Альберта, Хоэнзинна-отца арестовывали неоднократно. Местное гестапо не могло смириться с тем, что после освобождения из Дахау он сохранил свой статус авторитетного коммерсанта и противника партии.

После того как Хоэнзинна-отца отпустили из гестаповской тюрьмы в Зальцбурге, Герман Геринг пожаловал в гости. Во время визита он, всемогущий рейхсмаршал, спросил хозяина, как было в Дахау, и доверчивый Хоэнзинн рассказал все как видел. “Геринг вообще-то был шокирован! – сообщает Хоэнзинн-младший интересничающим тоном. – Но то была не его забота. Нужно помнить, что такие люди, как Геринг, занимались в первую очередь войной. Им приходилось много о чем другом беспокоиться – о фронте, например. А еще были преступники, которые как раз все это и устроили, – Гиммлер и прочие. Лагерные коменданты – эти были главные преступники!”

Сидя в машине на пути обратно во Фрайбург, я не могу выкинуть из головы последние слова Хоэнзинна. Герман Геринг, человек, который принес само понятие концлагеря на немецкую почву, был шокирован тем, что происходило в Дахау?

В 1933 году, будучи главнокомандующим прусской полиции и гестапо, Герман создал первые концентрационные лагеря в Германии. Они родились в период после поджога рейхстага (27 февраля 1933 года) в качестве места, где было необходимо разместить тысячи внезапно возникших политических заключенных. Вину за поджог удачно свалили на конкурентов в борьбе за власть – коммунистов. Лагеря и дальше продолжали функционировать подобным образом – в качестве грубого, но важного инструмента избавления от политических противников (или вообще любого, кто не соглашался с идеологией режима) и консолидации власти. Герман, хорошо знавший историю бурских войн, позаимствовал идею лагерей у британцев, а именно у лорда Китченера, который учредил лагеря еще во время Второй бурской войны.

Я пытаюсь оценить позицию Хоэнзинна, хотя она и кажется такой неправдоподобной. У Германа и правда дел было невпроворот: он был рейхсмаршалом, президентом рейхстага, главнокомандующим люфтваффе, уполномоченным по “четырехлетнему плану”, главой собственной промышленной империи под названием Reichswerke Hermann Göring AG и вдобавок имперским лесничим и имперским егерем. Правда и то, что Геринг еще в 1934 году передал бразды правления гестапо Гиммлеру вместе с контролем за концлагерями.

Правда и другое: Геринг был участником режима, существенной чертой которого было жесткое разграничение власти, внутрипартийные конфликты и атмосфера секретности, здесь не было недостатка в параноиках, которые остервенело защищали свои полномочия от всякого внешнего посягательства. Постоянно сталкивавшиеся друг с другом Гиммлер и Геринг вели непрекращающуюся и беспощадную борьбу за власть. Все, что связывало их, – ничего не значащие любезности. Сделай кто-нибудь из них малейший шаг навстречу, это немедленно было бы использовано против него же. Поэтому Гиммлер и не вздумал бы делиться какой-либо информацией о делах СС с Германом, а Герман никогда не стал бы посвящать Гиммлера в положение люфтваффе или экономики.

И все же трудно представить, что Герман при всем своем всемогуществе и политической опытности мог не знать из каких-то других источников, что в действительности происходило в лагерях. Имея в личном подчинении ведомство прослушки телефонной связи, Forschungsamt, он не мог не знать о делах Гиммлера. Его собственный брат Альберт часто делился с ним своим недовольством. С другой стороны, Альберту не нужны были документальные подтверждения или прослушка разговоров, чтобы понимать, что необходимо что-то делать.

1923 год – значимая дата для семьи Герингов. В этом году случились две свадьбы, выпуск из университета, похороны, развод, провалившийся путч и изгнание. Первое бракосочетание произошло 3 февраля в Стокгольме между Германом и его шведской возлюбленной Карин фон Канцов – еще одной женщиной, как понятно из имени, аристократического происхождения.

После войны в Германии начался период политического и общественного брожения. Улицы заполонили разочарованные бывшие герои войны – солдаты с судьбой как у Германа. И посреди катаклизма Герман – человек, который когда-то не питал к политике и политикам ничего, кроме презрения, – вдруг сам превратился в политика. Он вступил в ряды берлинского фрайкора (полувоенных отрядов, формировавшихся повсюду в Германии после Первой мировой) и сделал так, чтоб его голос услышали. Хотя его речи воспринимались на ура, на том этапе до карьеры политика Герману было еще далеко. Фрайкор развалился после беспорядочного и неудачного Капповского путча 1920 года, и о политических устремлениях пришлось на время забыть.

В отсутствие дела жизни, в отсутствие кайзера и кайзеровской армии Герман оказался предоставлен сам себе. Однако посреди всего разброда и шатания судьбе было угодно вмешаться, чтобы вновь поставить его на ноги и вернуть на знакомое место – за штурвал самолета. Агентом судьбы выступил голландский гений авиастроительного дела Антон Фоккер. Фоккеру в тот момент позарез требовались пилоты уровня Геринга – люди, способные извлечь максимум из его самолетов, чтобы впечатлить перспективных заказчиков из Скандинавии, в тот момент самого быстроразвивающегося рынка. Летом 1920 года Герман оставил место консультанта при Фоккере, поддавшись более свободолюбивой стороне своей натуры. Он взял в помощники четырех бывших сослуживцев-истребителей, и вместе они стали показывать северянам самые отчаянные летные трюки, которыми прославились во время войны. Их снова заметили, их лица снова появились на обложках.[46] Герману удалось вернуть себе гордость.

С приближением скандинавской зимы Герман стал подумывать о постоянном месте со стабильным доходом. Он нашел работу в Стокгольме, в шведской авиакомпании Svenska Lufttrafik, где ему нужно было катать богатую и знаменитую публику. В одну слишком непогожую шведскую ночь Герману пришлось заночевать в замке своего зажиточного пассажира, графа Эрика фон Розена. Именно здесь, в средневековом замке фон Розена Роккелстад-слотт, так напоминающем Маутерндорфский и Фельденштайнский замки его детства, наш тевтонский рыцарь нашел свою нордическую принцессу Карин фон Канцов.[47] Несмотря на мужа и даже восьмилетнего сына, принцесса с рыцарем мгновенно увлеклись друг другом. Любовь сказала свое слово: в декабре 1922 года Карин развелась с Нильсом фон Канцовом, своим мужем-офицером, и вскоре отправилась на юг, чтобы в Мюнхене воссоединиться с новым кавалером.

После свадьбы случился выпуск из университета. Проведя три семестра, ассистируя профессору Крелю в изучении устройства кранов и подъемников, Альберт в 1923 году закончил курс со степенью инженера-механика и суммарной оценкой “очень хорошо”.[48] Теперь он был волен уехать из Мюнхена, рассадника национал-социализма, на востоке, в Вольфене, его ждало место на заводе компании I. G. Farben.[49] Это та самая компания, которой было суждено оставить огромное пятно на всемирной истории в качестве поставщика газа “циклон Б” в нацистские лагеря уничтожения. Но, когда там работал Альберт, единственное, в чем можно было обвинить I. G. Farben, – это раскрашивание мира своими многочисленными красителями.

Радость уступила место горю: 15 июля 1923 года в шестьдесят четыре года от воспаления легких скончалась Фанни Геринг. Повзрослевшие, обзаведшиеся женами и закаленные войной братья снова встретились у могилы на семейном участке. Только на это раз они не обнимались. Они стали расходиться политически и идейно. Альберт прекрасно знал о политических симпатиях своего брата, его знакомстве с этим австрияком с усами щеточкой, его членстве в Национал-социалистической партии. Несколько лет спустя в Австрии Альберт скажет своему другу Альберту Бенбассату: “Знаешь, у меня есть брат в Германии, который водится с этой сволочью Гитлером, и если он будет продолжать в том же духе, ничем хорошим это для него не кончится”.[50] Этот конфликт интересов приведет к двенадцати годам молчания между братьями. Как объяснял потом Герман, “мы перестали разговаривать из-за того, как Альберт относился к партии. Никто ни на кого не злился. Просто пошли каждый своим путем, как и должно было быть”.[51]