Тем не менее, оставаться дальше в наполовину сгоревшем Киеве, где не было условий для ведения нормальной обороны, Радзивилл в преддверии осени не решился, а вылазки литовского войска из города пресекались обложившими его со всех сторон казаками. Узнав о приближении основных сил польского войска к Василькову (местечко в 30 км от Киева), литовский гетман 3 сентября оставил Киев и соединился с поляками.
Тем самым основные казацкие силы были окружены с двух направлений.
Положение сложилось критическое и Хмельницкий, вынужден был предложить заключить мир. Потоцкий, люто ненавидевший казаков, со своей стороны понимал, что ему противостоит не только Войско Запорожское, но и весь южнорусский народ, который способен вести борьбу не на жизнь, а на смерть. Он мог бы дать сражение Хмельницкому и дажевдвоем с Радзивиллом одержать победу. Но какой ценой? Останутся ли у него после этой победы войска, способные контролировать весь южнорусский край, если уже сейчасу поляков остро ощущается нехватка продовольствия, фуража, а болезни выкосили несколько тысяч солдат?
С другой стороны и Радзивилл, выполнив свою задачу, не имел особого желания зимовать на разоренной Украйне, до которой литовцам, в общем, дела было мало.
С учетом всех этих соображений, поляки вступили в переговоры с Хмельницким, для чего в Белую Церковь, где разместилась ставка запорожского гетмана, была направлена комиссия во главе с Адамом Киселем.
Богдан также оказался в незавидном положении. Узнав о том, что речь идет о сокращении казацкого реестра и сужении территории Войска Запорожского, в народе началось возмущение. Когда комиссия Киселя прибыла к белоцерковскому замку, толпа окружила комиссаров и едва не расправилась с ними. Хмельницкий лично увещевал собравшихся и даже нескольких, особо буйных, убил ударами булавы.
В конечном итоге, страсти понемногу улеглись, переговоры начались. Протекали они довольно вяло, в основном из-за того, что Хмельницкий выдвигал то одно, то другое условие. Сам он в то же время тайно организовывал нападения на польские войска, оправдываясь тем, что это происходит без его ведома. Одновременно гетман поддерживал постоянную связь с Москвой, настаивая на немедленной помощи. Переговоры продолжались с конца августа и их близкое завершение не предвиделось, но в начале сентября, как в польском, так и в казацком войске, разразилось моровое поветрие. Стороны вынуждены были ускорить заключение мира, который был подписан 16 сентября 1651 года и получил название Белоцерковского. Согласно его условий, казацкий реестр сокращался до 20 000, а из трех воеводств у Хмельницкого оставалось только одно — Киевское. Владельцы поместий возвращались к ним повсеместно, а иудеи могли жить, где хотели. Понизился статус самого Хмельницкого — теперь он ставился в подчинение не самому королю, а коронному гетману. Правда, Чигирин, по-прежнему, оставался в ранге гетманской ставки. По условиям договора Хмельницкий был обязан отказаться в дальнейшем от помощи татар и впредь ему было запрещено вступать в любые переговоры с иностранными государствами.
После заключения мира литовское войско отошло в Черниговское воеводство. Потоцкий также направил часть своих сил на левый берег Днепра, чтобы прекратить повальное бегство народных масс в Московское государство. Со своей стороны и Хмельницкий вынужден был издать универсал с запретом крестьянам оставлять панские поместья и требовавший от всех, не вошедших в новый реестр, подчиняться своим господам.
Белоцерковский мир стал огромным шагом назад, фактически перечеркнув все достигнутое восставшими за четыре года и восстановив положение дел в Южной Руси по состоянию до 1648 года. Даже та относительная автономия, которая была предоставлена части территорий Малой Руси, теперь у них отнималась. Естественно, он не мог устраивать самого Хмельницкого, привыкшего к статусу независимого государя, а также и казацкую старшину, уже ощущавшую себя новой малороссийской шляхтой. Недовольны были и простые реестровики превращением их фактически в городовых казаков. Сокращение реестра вызвало возмущение тех, кто в него не попадал и не желал мириться с таким положением дел. Но, конечно, наиболее сильное недовольство условия Белоцерковского мира вызывали у широких народных масс, вновь оказавшихся в положении рабов. Народ, зачетыре года вкусивший пьянящий воздух свободы, не желал мириться с возвращением в услужение к панам.
Хмельницкий, понимая, что народные массы не примут без сопротивления своих прежних господ, поэтому 22 октября писал Потоцкому, чтобы тот запретил коронным войскам зимовать в Брацлавском воеводстве «пока мы не успокоим чернь… и чтобы не слишком надоедать простому народу..»
Однако, напрасно запорожский гетман возлагал надежды на благоразумие панов. Уже в декабре того же года польный гетман Калиновский вынужден был разослать универсал с обращением к шляхте, возвращающейся в киевское воеводство, в котором излагались начавшиеся, в нарушение условий мирного договора, факты притеснения казаков.
В октябре Николай Потоцкий с оставшимися у него изрядно потрепанными хоругвями возвратился в Малую Польшу, расквартировав войска на отдых. Свою ставку он разместил в Хмельнике, намереваясь ближе к зиме испросить у короля длительный отдых. В один из дней в начале ноября, когда он рассматривал поступившую почту, ему вдруг стало плохо: сильно сдавило сердце и помутилось в голове. В последнюю секунду своей жизни великий коронный гетман Николай Потоцкий по прозвищу Медвежья Лапа увидел склонившуюся над ним полупрозрачную фигуру казака в черной керее и услышал знакомый голос, четко прозвучавший в его угасающем сознании: «memento more»[32]…
… Далеко отсюда на Сечи, запорожский атаман Иван Серко, рассказывавший, попыхивая люлькой, какую-то небылицу собравшимся вокруг запорожцам, вдруг умолк на полуслове, несколько секунд помолчал, затем снял шапку с головы и негромко сказал:
— Минуту назад изволил почить в бозе злейший наш враг коронный гетман Николай Потоцкий. Все равно ему суждено гореть в геене огненной, так что очистим свои души отненависти и простим гетману все его прегрешения.
Казаки с плохо скрытым страхом взглянули на своего атамана и, сняв шапки, суеверно перекрестились…
Глава третья. Трудный год
С наступлением весны 1652 года всеобщее недовольство, зревшее по всему казацкому краю, вылилось в открытые выступления против поляков, а заодно и против Хмельницкого. Когда в Корсунь по приказанию гетмана прибыл полковник Громыко, чтобы привести численность Корсунского полка в соответствие с новым реестром, казаки взбунтовались и убили его за то, что Хмельницкий и старшина заключили Белоцерковский мир на невыгодных условиях. За этот бунт Хмельницкий приказал казнить избранного ими корсунским полковником Лукьяна Мозыру, но тот вышел из его подчинения и стал формировать на Левобережье свое ополчение. Русский шляхтич Хмелецкий, старинный приятель Хмельницкого, перешедший на его сторону еще под Желтыми Водами, последовал примеру Мозыры на правом берегу и призывал выступить как против поляков, так и против Хмельницкого. По Бугу и Днестру местные жители формировали повстанческие отряды и нападали на поляков. Наказной черниговский полковник Матвей Гладкий (на миргородском полку его заменил Григорий Лесницкий), узнав о готовящемся в Миргороде восстании горожан, поддержал его, и на праздник Пасхи все поляки, расквартированные в городе, были перебиты. Гладкий, бывший одно время наказным гетманом под Берестечком, вновь провозгласил себя им и стал рассылать универсалы от своего имени, поднимая народ на борьбу с поляками. Так же, как в Миргороде местные жители поступили с литовцами, остановившимися на зимние квартиры около Мглина и Стародуба. В Лубнах народ собрался на сходку, отказался подчиняться Хмельницкому и избрал себе гетмана Бугая. Разброд в Запорожском Войске вызывал новые народные волнения. Двадцать тысяч казаков, исключенных из реестра, не хотели с этим мириться и готовы были отстаивать свои права с оружием в руках.
