Наблюдавшие эту картину с противоположного берега казаки, отдавая честь своим погибшим товарищам, обнажили головы, а затем в скорбном молчании полк за полком двинулись в направлении Староконстантинова.
Когда поле берестецкого сражения осталось далеко позади, Богун, собрав полковников и старшину, заявил, что слагает с себя гетманские полномочия.
— Сейчас, — предложил он, — всем лучше разделиться на небольшие группы под командой куренных атаманов и разойтись в общем направлении к Любару. Так проще будет находить и продовольствие и фураж. Что касается полковников и старшины, то нам надо прежде всего выяснить, где сейчас Хмель. Он нужен войску, как воздух. Кроме него, никто организовать отпор ляхам, если они пойдут на Киев, не сможет. Отыщется гетман, войско собрать будет не трудно.
Возражений никто не высказал, все понимали, что винницкий полковник прав. Хотя большинство из них были уверены, что Хмельницкий бросил их под Берестечком на произвол судьбы и присоединился к хану, опасаясь за свою жизнь, винить его в этом никто не осмелился. Ведь, в конечном итоге, единственное условие короля о капитуляции, на которое осажденные согласились, это как раз и была выдача ляхам запорожского гетмана.
Сейчас, когда завоевания казаков за три года кровопролитных сражений, оказались утраченными, все распри и взаимные претензии должны были быть отброшены в сторону.Ничто так не объединяет, как общий страх, а опасаться было чего — под угрозой оказалось само существования Запорожского Войска.
Какое-то время, Дорошенко, Серко, Верныдуб и еще с десяток сопровождавших их казаков ехали вместе, сделав остановку на ночлег в каком-то неглубоком байраке. С рассветом они продолжили путь, но вдруг, когда солнце поднялось к зениту, Серко, всю дорогу хранивший молчание, остановил Люцифера и сказал Дорошенко:
— Что ж Петро, настало время нам с тобой прощаться.
Дорошенко также натянул поводья, остановив своего коня, и с удивлением посмотрел на побратима.
Тот, без слов поняв его взгляд, продолжал:
— Твой путь отсюда лежит на Чигирин, а мой на Сечь.
— Как же так, — не понял молодой полковник, — ты отказываешься от продолжения борьбы с ляхами? Ведь гетман непременно отыщется и продолжит войну. Пусть мы проиграли под Берестечком, но есть у нас еще самопалы за плечами и сабля на боку.
— Ты, Петро, прав, — с необычной мягкостью ответил Серко. — Конечно, проиграть одно сражение, еще не значит проиграть всю военную кампанию. Тут дело в другом…
Он помолчал немного, глядя в глаза Дорошенко, затем продолжил:
— Я повидал немало запорожских гетманов, начиная с твоего деда. Были среди них талантливые военачальники, были и не очень. Одни были удачливые, другим везло меньше. Кто-то был умнее, кто-то нет. Но все они никогда не отделяли себя от казацкой массы. Так повелось еще с времен Байды Вишневецкого, запорожский гетман — лишь первый среди равных.
— Никто из них, — голос полковника стал жестче, — не окружал себя трехтысячной татарской гвардией, никто не опасался своих же братьев по оружию, тем более товарищей. Конечно, не раз казаки выдавали гетманов врагам, некоторых за ошибки даже убивали. Что ж, в этом и состоит суровая правда законов товарищества: если гетман властен над жизнью своих воинов, то и они имеют такое же право строго спросить его за допущенные просчеты. На этом и основана запорожская демократия — власть должна быть ответственна за свои поступки.
Серко умолк, достал из широких алых шаровар резную трубку, набил ее из вышитого кисета, высек огонь кресалом, раздув трут, затянулся ароматным дымом. Петро наблюдалэту сцену молча, не совсем понимая, к чему клонит его старший товарищ.
— Гетман по традиции избирался ежегодно всей Сечью на общей раде. Хмель уже три года не выпускает булаву из рук и, судя по всему, даже для проформы не созывает раду,решая все вопросы только со старшиной. Он превратился в тирана, которому все позволено, басурманы для него стали дороже нас с тобой. Нас он боится, потому и льнет к хану.
— Но разве у него не было оснований опасаться выдачи под Берестечком? — с горечью спросил Петро. — Разве кто-то возвысил голос против общего мнения отдать гетмана на растерзание ляхам?
— Будь Хмель с нами, — отмахнулся Иван, — никто б его не выдал. Но он предпочел последовать за татарами. Я в это время находился неподалеку и видел, что, когда татары внезапно ударились в паническое бегство, Хмель несколько минут колебался, словно не мог решиться, как поступить. Потом они с Выговским обменялись несколькими фразами и оба поскакали вслед за ханом.
— Но, может, он просто хотел уговорить хана вернуться обратно, — нерешительно произнес Дорошенко.
Серко саркастически хмыкнул:
— Только не пытайся меня убедить, что ты веришь в эту чушь. Не сумев убедить хана, он имел и время, и возможность десятки раз вернуться в табор. Но он этого не сделал,дальше всего убегают обычно от своих. Конечно, сейчас Хмель будет всем рассказывать, что хан его не отпускал, требовал выкуп и так далее. Но все это ложь. Хмель просто выжидал, чем закончится дело под Берестечком, а в скором времени объявится. И опять будет искать союза с ханом, уже дважды предавшим его, и опять станет расплачиваться с татарами тысячами православных душ. Нет, я не хочу в этом больше участвовать, потому и отправляюсь на Запорожье.
Оба полковника внимательно посмотрели друг другу в глаза, затем крепко обнялись и троекратно расцеловались.
Сбив шапку на затылок, Дорошенко долго смотрел, как маленькая группа всадников, среди которых выделялся черный Люцифер его побратима, на рысях уходила на юг к Черному Шляху. Затем, тронув острогами коня, он вместе с Верныдубом и еще несколькими казаками, продолжил путь.
Глава вторая. Белоцерковский мир
Как это ни парадоксально звучит, но качества истинного полководца проявляются не столько в самой битве, сколько при победе в сражении. Слова как-то брошенные в лицо Ганнибалу в приступе гнева командующим его конницей: «Боги дали тебе талант одерживать победы, но не научили пользоваться их плодами» с полным основаниям можно отнести и к Яну Казимиру.
Сразу после разгрома казацкого лагеря, король собрал военный совет, сообщив собравшимся, что он с кварцяным войском уходит из Берестечка на отдых во Львов.
— Как это возможно, ваше величество? — удивился князь Вишневецкий. — Прекращение нашего наступления в самый решающий момент всей кампании позволит Хмельницкому вновь собрать войско и выступить против нас.
Остальные члены военного совета тоже с нескрываемым недоумением на лицах переглянулись между собой.
— У наших наемников кончается срок контракта, — замялся Ян Казимир. — Они все равно без жалованья воевать не будут. А деньги реально можно получить только во Львове, да и то хватит ли их, чтобы заплатить всем, еще вопрос.
— Это похоже на бегство, — не удержался воевода русский.
— Князь обвиняет своего короля в трусости, — вспыхнул Ян Казимир, — а кто еще два дня назад отказался перейти Пляшевую и захлопнуть ловушку, в которую попали эти изменники? Это по вине князя они из нее выскользнули.
Вишневецкий побагровел, бледный лоб его покрылся испариной, а рука непроизвольно потянулась к эфесу сабли, но он быстро опомнился и, бросив взгляд в сторону Лянцкоронского, который виновато опустил глаза, взял себя в руки. На колкость Яна Казимира он ничего не ответил, лишь желваки заиграли на его утомленном лице.
Поняв, что незаслуженно оскорбил знаменитого воина, король смягчился:
— Конечно же, наступлениебудет продолжено, от дальнейшей борьбы с изменниками мы не отказываемся. Пан коронный гетман, — повернулся он к Николаю Потоцкому, — со своим войском немедленно выступит к Белой Церкви. Его хоругви будут усилены немецкой пехотой, срок контракта с немцами у нас истекает не скоро. Все желающие могут присоединиться к нему. Великий князь литовский уже на подступах к Киеву и, когда он возьмет город, оба наши войска соединятся. Таким образом, мы очистим всю Украйну отмятежников.
