— Поеду я, пожалуй, на разведку, — поздним вечером вторника сказал Богун Высочану. — Если Хмель действительно уже неподалеку, то и переговоры эти ни к чему.
Семен не стал возражать, но предложил вместо обычной казацкой одежды одеть стальной панцирь.
— Так будет надежнее, — заметил он, — риск то большой. Может, придется вступить в схватку с каким-нибудь разъездом ляхов.
Взяв с собой несколько самых надежных казаков в качестве охраны, полковник скрытно переправился через Буг, стараясь обойти стороной польский лагерь. Казацкие кони сами выбирали дорогу так как, хотя на небе была полная луна, ее периодически закрывали набегавшие облака, погружая все вокруг в непроглядную темень. Богун надеялся, что польский лагерь уже остался в стороне, как вдруг навстречу показался разъезд во главе с хорунжим Рогальским.
— Стой! Кто идет? Пароль? — потребовал хорунжий, тщетно пытаясь разглядеть, кто перед ним.
Богун выехал вперед, назвав пароль, полученный у одного из захваченных в плен поляков, но на беду оказалось, что он уже сменен. В это же время из-за облаков выглянулалуна, отразившись на стальном панцире полковника и осветив его лицо, хорошо знакомое многим полякам.
— Да это же сам Богун! — закричал Рогальский. — Бей их! Он с размаха нанес удар шестопером по голове казацкого полковника, но тот инстинктивно уклонился и удар пришелся по панцирю. Сжав острогами бока своего серого в яблоках аргамака, Богун вырвался и окружения. Казаки выстрелили из пистолетов и поворотили своих коней назад.Преследуемые разъездом раздосадованного Рогальского, казацкие кони летели к Бугу, казаки пригнулись в седлам, спасаясь от ружейного огня. Уже почти доскакав до своего берега, конь Богуна провалился в одну из незатянувшихся полыней. Оказавшись в холодной воде, Богун все же сумел освободиться от тянувшего его ко дну панциря, выбрался из проруби сам и помог выбраться на крепкий лед своему коню.
Из-за того, что разведка закончилась неудачей, пришлось переговоры продолжить.
Инструктируя ротмистра Гулевича, польный гетман сказал:
— Ходят упорные слухи, что близко уже сам Хмельницкий. Соглашайтесь на все условия этих хлопов, сто дьяблов им в печень. Пусть только оставят пушки в Мурах, а сами убираются восвояси.
— Но как же так, — удивился ротмистр, — неужели ваша милость позволит им вот так безнаказанно уйти после всех тех жертв, что мы понесли при осаде.
— Ваше дело, пан ротмистр, — хищная улыбка зазмеилась по губам польного гетмана, — заключить соглашение. А об остальном я сам позабочусь.
Ротмистр внимательно взглянул в лицо собеседника и, догадавшись, что у того есть план, как не дать казакам безнаказанно уйти от возмездия, понимающе кивнул головой. Оставляя Винницу, Богуну пришлось бы пройти через Старый и Новый город, расположенный рядом с островным замком, и тут было не сложно устроить хорошо подготовленную засаду.
Когда на переговорах Гулевич внезапно пошел на столь серьезные уступки, Богун сразу заподозрил, что Калиновский готовит ему ловушку, но торопить события не стал, испросив время до вечера подумать. Между тем, в город прибыл еще один из крестьян, обошедший по широкой дуге лагерь поляков. Он клялся и божился, что войска Хмельницкого по слухам уже недалеко и гетман спешит на помощь осажденной Виннице.
Ободренный Богун возобновил переговоры и поставил Гулевичу дополнительное условие — чтобы Калиновский со всеми хоругвями отошел на милю от Винницы, когда казакибудут покидать город. Поляки это условие не приняли, и тогда полковник заявил, что в таком случае они лучше все до одного погибнут в бою, но Винницу не сдадут.
Переговоры были прерваны и боевые действия возобновились. Противники шли на взаимные хитрости, не приносившие, впрочем, особого успеха ни одной из сторон. Однако, если казакам каждый день шел на пользу, то в польском лагере моральный дух солдат заметно снизился. Между Калиновским и Лянцкоронским давно сложились напряженные отношения, достигшие из-за неудачной осады Винницы, своего апогея. Лянцкоронский, старше польного гетмана лет на пятнадцать, превосходил его знатностью рода и в сенате занимал более высокое место. На этой почве между обоими командующими происходили стычки, о чем знали и их подчиненные. Войска же, не расседлывавшие коней почти месяц, непомерно устали и солдаты требовали отдых. Неизвестно, как бы дела шли дальше, но 20 марта из глубокой разведки возвратился сын Калиновского Самуэль, коронный обозный. Из доклада, представленного им отцу, следовало, что его отряд в районе Липовцов был разбит уманским полковником Иосифом Глухом, спешащим с 10 — тысячным войском на помощь Богуну, а от Чигирина к Виннице торопится полтавский полковник Мартын Пушкарь, который тоже уже на подходе.
Созвав 21 марта военный совет, Калиновский сообщил о результатах разведки.
— Панове, — обратился к присутствующим Лянцкоронский, — полагаю, что в создавшейся ситуации у нас не остается другого выхода, как немедленно отступить к Бару.
Остальные офицеры поддержали брацлавского воеводу.
— Другого выхода и я не вижу, — согласился польный гетман. — Мы отступим, но не сразу. Если мы просто свернем лагерь и станем отходить, этот дьявол Богун перейдет в контратаку и будет цеплять нас до подхода Глуха, как борзая медведя. Начинаем последний штурм!
Этот блестящий ход Калиновского спас его изрядно поредевшее войско от полного разгрома. В то время, как пехота штурмовала винницкие валы, обоз снялся с места и сопровождаемый конными хоругвями направился к Бару. К вечеру польская пехота отошла к островному замку и под покровом темноты стала догонять основные силы Калиновского. Первые лучи восходящего светила утром следующего дня озарили опустевший островной замок, в котором не осталось ни одного поляка. Когда весеннее солнце поднялось к зениту, в Новый город ворвались первые казацкие разъезды Иосифа Глуха, но преследовать было уже некого, тем более, что на Буге начался ледоход.
24марта Калиновский возвратился к Бару, потеряв за время боев на Брацлавщине восемь тысяч солдат и почти всю артиллерию. Но так как здесь не оказалось достаточных запасов продовольствия и фуража, польному гетману пришлось отойти к Каменцу, где и расположиться на отдых. Таким образом, стратегическое наступление поляков на Украйну, начатое 19 февраля завершилось неудачей, а войска Хмельницкого, выйдя на линию разграничения, были готовы к вторжению в пределы Малой Польши.
Глава четвертая. Накануне
Хмельницкий, получив донесение о захвате Калиновским Красного и гибели Нечая, некоторое время не предпринимал особых мер, полагая, что это мог быть лишь малозначительный конфликт в приграничной зоне, после которого польный гетман, оставив в Красном свой гарнизон, возвратится к Бару. Однако уже через несколько дней он понял, что Калиновский намерен утвердиться на Брацлавщине, превратив ее в плацдарм для развития дальнейшего наступления в предстоящей военной кампании. Этого гетман не мог допустить, поэтому поручил генеральному есаулу Демьяну Многогрешному общее командование над полками в приграничной зоне с задачей выбить поляков за линию разграничения. Сам же он, дождавшись подхода подкреплений с Левого берега, в середине марта выступил вслед за генеральным есаулом.
Все же непредвиденное зимнее наступление Калиновского внесло существенные коррективы в планы Хмельницкого. Прежде всего, далеко не все полковники были готовы к весенней военной кампании, так как сборы начались, по меньшей мере, на месяц раньше, чем намечалось. Казаки разошлись на зиму по домам и собрать их было не так просто. Во-вторых, если раньше, едва узнав, о начале подготовки к походу против поляков, население валом валило записываться в казаки, то в этот раз мобилизация проходила медленно и с неохотой. Пополняя по ходу движения казацкие полки, Хмельницкий неторопливо двигался к урочищу Гончариха, как называлась обширная открытая местность в бассейне Случа и Южного Буга между Межибожем и Староконстантиновым. Он не особенно торопился, так как прибытие Ислам Гирея ожидалось не раньше начала июня.
