— Ты пьян, Голлер, — невозмутимо проронил комиссар. — Отправляйся-ка домой и хорошенько проспись.

— Прибереги этот совет для себя. — Лицо вахмистра исказила гримаса. — Теперь-то я не дам тебе покоя. Твердо обещаю. Мы связаны одной веревочкой. С тех пор, с Парижа. Раньше эта ниточка болталась сама по себе, а нынче натянулась, да так, что того и гляди лопнет. — Утомленный, Голлер упал в кресло и замолчал.

Грауман хотел было выставить вахмистра за дверь, но, вспомнив поговорку: «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке», решил выведать у Голлера все до конца.

— Выкинь из головы то парижское дело, — доброжелательно сказал он. — Тогда были другие времена, другие обстоятельства. Мы действовали по приказу свыше, ни больше ни меньше. Я — как офицер, ты — как денщик.

— Верные слова, я — как денщик, — подтвердил Голлер и недовольно поморщился. — Только сейчас ты пытаешься представить все так, будто считал меня тогда своей ровней. В твоих глазах я был всего лишь холуй. Бывая у обер-лейтенанта Бонгарда, ты всякий раз умолкал, когда я входил в комнату.

— Военные тайны, — пояснил Грауман.

— Обер-лейтенант Бонгард никогда не прекращал разговоры при моем появлении.

Грауман усмехнулся.

Голлер бросил на него злобный взгляд.

— Обер-лейтенант Бонгард был…

— …Человеком, — подхватил Грауман, с трудом удерживаясь от насмешки. — Давай оставим эту тему, в настоящее время есть куда более важные дела. Прошлое кануло в Лету.

— Да здравствует настоящее время, — двусмысленно произнес Голлер и поднял стакан. — Настоящее… и обер-лейтенант Бонгард.

Вахмистр выбрался из глубокого кресла и, покачиваясь на нетвердо державших его ногах, приложил стакан к губам. Виски ручейками сбегало по его подбородку на рубашку. — Мир его праху! — глухо крякнул он и снова упал в кресло. Минуту Голлер сверлил комиссара осоловелым, злым взглядом, затем нагнулся вперед и прошептал:

— Его убили!.. Через шесть лет после войны.

Грауман отпрянул назад, он не переносил запаха алкогольного перегара.

— Не мели ерунду, — махнул он рукой. — Бонгард погиб в результате несчастного случая, в Альпах…

— В Швейцарии! — уточнил Голлер. — В озере!

— Трагический случай, — скорбно заключил Грауман.

— Как и тот, в Париже, — съязвил Голлер. Спьяна ему мерещилось, что комната и сидевший напротив комиссар куда-то поплыли. Он судорожно вцепился в подлокотники кресла. Издалека до его сознания доносился голос Граумана, уверявшего, что случай с парижским ювелиром — дело рук Бонгарда.

Голлер стряхнул с себя пьяное оцепенение.

— Бонгард невиновен! — тихо сказал он. — Я видел все от начала до конца. Из своей комнаты. Ты убил ювелира. И я — свидетель! — Помолчав, он продолжал: — Ты мог бы просто припугнуть его. Так делали многие, кто хотел кое-что вытряхнуть из французов.

Грауман ухмыльнулся:

— Как ты, например.

— Но я при этом никого не убивал. — Шатаясь, вахмистр подошел к окну и глубоко вдохнул холодный воздух. — Глядя на тебя, блевать тянет! — выкрикнул Голлер. — Но глаз с тебя я теперь не спущу.

Он покачнулся и оперся на подоконник. Из своего кресла Грауман внимательно следил за вахмистром и не прерывал его, давая выговориться.

Ночной воздух взбодрил Голлера. Он вновь почувствовал прилив сил и медленно отошел от окна.

— Все украдено, — тяжело вздохнул он. — Все! То дельце после войны — твоя работа. Драгоценности, которые вы перетащили в Швейцарию, ты прихапал. — Голлер остановился перед полотном Ренуара. — Будь я проклят, если не видел эту картину у ювелира!

Он прошелся по комнате, тупо разглядывая антиквариат.

— Вы понимали, что война не вечна и надо позаботиться о своем будущем. Для себя-то вы войну выиграли!

— Еще одно слово, Голлер, и я вызову наряд полиции.

Грауман оттолкнулся от ручек кресла и вплотную подошел к вахмистру. Он достаточно узнал, и теперь пришла нора ставить точку.

Комиссар открыл дверь и крикнул экономке, чтобы она приготовила кофе.

Когда Грете внесла в кабинет поднос с чашками и кофейником, мужчины чопорно сидели в своих креслах. Стаканы были наполнены, а бутылка — полупустой, хотя полицейские и не выглядели пьяными.

Экономка расставила принесенное на столике и, не говоря ни слова, вышла. Кабинет наполнился ароматом кофе.

— Отлично заварен, — похвалил Голлер, с шумом отхлебывая душистый напиток.

Грауман, не скрывая своего отвращения к незваному гостю, демонстративно молчал.

Вахмистр допил третью чашку, пружинистым движением поднялся и, пересев в рабочее кресло комиссара у письменного стола, схватил папку с делом.

— Не иначе — совершенно секретно, — с иронией сказал он.

— В отличие от некоторых полицейских я, к сожалению, по окончании работы не всегда могу позволить себе отдых, — мрачно сообщил Грауман.

— Великий криминалист у себя дома за письменным столом разгадывает тайну ограбления банка, — продолжал насмехаться Голлер. — И что же ты тут понаписал обо мне?

Грауман понимал, что пьяного вахмистра едва ли убедит довод о необходимости сохранения тайны до окончания расследования. Поэтому он уклончиво ответил:

— Тебя касается лишь один протокол, который мне прислали из комиссии по расследованию убийств.

— И всего-то? — удивился вахмистр. — Происходит покушение на полицейского, а его коллеги составляют протокольчик и на этом умывают руки.

— Ты знаешь, что твое дело расследуется.

— Расследуется, — рассмеялся Голлер и резко отодвинул кресло от стола. — Во всяком случае, вы до сих пор не обнаружили преступника. На мое счастье, это был касательный выстрел. Чего ради вам из кожи лезть из-за какой-то царапины? У вас ведь как принято: нет убийства — и вы преспокойно закрываете дело, будто ничего и не было: есть убийство — вы заходите в тупик.

— У меня стопроцентное раскрытие дел, — с обидой заявил Грауман.

— А на Грюне Эк?

— Не беспокойся, я поймаю налетчика.

— Поймаю налетчика, — передразнил комиссара Голлер. — Ты так уверенно говоришь, словно уже напал на его след.

— Все возможно, — протянул Грауман и многозначительно постучал по папке.

— И кто он?

— Что это тебя так интересует?

— Может, я хочу перейти в уголовную полицию, и ограбление банка, которое произошло почти у меня на глазах, станет моим дебютом.

— Разумеется, — вскинул брови Грауман. — Как это я мог забыть! Ты ведь был на месте преступления за десять минут до налета!

— Так арестуй меня, — предложил Голлер. — Тогда преступник окажется у тебя и руках. — Он захихикал: — Звучит неплохо: налетчик на банк — вахмистр сто тридцать второго участка. — Неожиданно его лицо посерьезнело. — А как же в этом случае объяснить покушение на мою жизнь?

Грауман не ответил. Он давно и безуспешно ломал голову, пытаясь установить связь между налетом на банк и нападением на вахмистра.

— Может быть, тебе все же дать охрану? — спросил комиссар.

Однако вахмистр отверг это предложение, объяснив свои отказ тем, что Грауман, таким образом, получит возможность легко контролировать каждый его шаг.

— Нет никакой гарантии, что после сегодняшнего разговора ты не начнешь собирать против меня компроматы.

Грауман широко зевнул.

— Ты становишься скучным, Голлер, давай заканчивать. Я устал. Нам не о чем больше говорить. Теперь мы знаем, как нам следует относиться друг к другу.

— С величайшей осторожностью, — откликнулся Голлер. — Оставь для себя свои елейные речи. Они тебе пригодятся, когда ты будешь докладывать, что не можешь раскрыть дело на Грюне Эк.

Грауман хитро улыбнулся и скрестил руки на груди.

— Этой декларацией господин вахмистр выказал себя мыслителем, — заметил он. — Я почти не знаю начальников, которым нравится, когда нижние чины думают, и тем более когда превосходят своих начальников в этом отношении.

— Я здесь нахожусь как частное лицо.

Грауман пропустил замечание вахмистра мимо ушей.

— Давай провожу тебя, — сказал комиссар и подтолкнул Голлера к двери. Проходя мимо письменного стола, Грауман незаметно выключил магнитофон. У него вошло в привычку записывать на пленку все важные разговоры, которые велись в его домашнем кабинете.