Наутро ученый вновь был в саду. Никаких признаков жилья или чьего-либо присутствия он не обнаружил, хотя тщательно обошел всю территорию. Правда, ему показалось, что цветы поменялись местами и ковер изменил свой узор. Лишь вокруг Амазонки по-прежнему траурной лентой стояли фиолетовые ирисы. С наступлением вечера вновь явился юноша и опять потребовал его ухода.
Завороженный волшебным садом, не в силах оторваться от фигуры своей возлюбленной, вновь и вновь Актеон возвращался, а с заходом солнца покидал чудесный сад.
Однажды, накануне полнолуния, дикая фантазия мелькнула в голове ученого: «Я никогда не был в саду ночью, что происходит там под покровом тьмы? Каким образом цветы меняют узоры, словно в калейдоскопе? Пусть это грозит мне смертью, но я узнаю. Если мне суждено умереть, то пусть это случится у ног моей страшной возлюбленной».
Полная луна встала из-за горы и потоки холодного света излились на склоны, мыс и бухту. Ее спокойные лучи боролись с бешеным северным ветром. Море обрушивало исполненные гнева валы на землю, и протяжное эхо в ущельях слилось в сплошной стон. Над садом вспыхивали мириады сверкающих брызг, и, сорванные ураганом, мелькали лепестки цветов.
Актеон, потрясенный разрушением, торопливо шагал по дорожке, когда у его ног вонзилась золотая стрела.
— Остановись! — раздался тихий голос рядом с ним.
Он огляделся — никого не было. Преодолев себя, старик продолжал путь. Вторая стрела, слегка оцарапав плечо, ударилась в землю, но он не остановился.
И вот перед ним предстала Амазонка. Никогда еще он не видал ее столь прекрасной. Влажный камень стал почти прозрачным в лунных лучах, и застывшую суровость на лице воительницы сменила легкая и нежная улыбка.
Она оживала на глазах. Мраморные покрывала вдруг затрепетали под порывами ветра, обнажая грациозную светящуюся фигуру, белоснежные плечи, вздрагивающую грудь. Не помня себя, Актеон шагнул к ней. «Один поцелуй за всю жизнь!» — шептали его губы. В эту минуту ему казалось, что его любовь может сотворить любое чудо. И вдруг ирисы зашевелились. Он увидел, что клумба кишит змеями. Одна из них обвилась вокруг ног красавицы и зашипела. «Садовник!» — вспомнил Актеон. Он чувствовал на себе тяжелый повелевающий взгляд. Кто это? Амазонка или грозная богиня, готовая наказать дерзкого Актеона, увидевшего ее наготу? Он протянул к ней руки. Мраморный лук выпустил стрелу и сломался. Сильный удар опрокинул Актеона на землю, забрызгав его кровью белизну камня.
Но утро следующего дня наступило для Актеона. Он открыл глаза и увидел, что находится на горе под «Горящим деревом». Это было невероятно, но он не ошибался. Тот же изрубленный ствол, устремленная поза, изогнутые ветви. Но самое поразительное, что Актеон опять был ребенком. Да, да, ребенком, но с душой прожившего свой век мужчины. Еще но отдавая полностью себе отчета в чудесном превращении, он склонился к корням дерева. Пальцы его вдруг нащупали угол каменной плиты. Мальчик вырыл ее и очистил от земли. На ней оказался мелкий шрифт, выбитый в древние года. Для Актеона он не представлял тайны, и строчку за строчкой он прочел все, что было написано.
«Много лет вели греки войну с амазонками и, наконец, вторглись в их владения. Армия их была разбита, а раненая царица попала в плен. Умирая, она поклялась богиней Артемидой, что пока будет жива хоть одна амазонка, греки не узнают покоя. И ее слова сбылись. Последняя амазонка вела битву, равной которой еще не знали. Она врывалась ночью в города и поджигала их. Она вызывала на поединок лучших юношей Греции. Под покровом тьмы герои шли сражаться один на один с воительницей, стыдясь обращаться за подмогой, и никто не возвращался живым, Наконец, она попала в ловушку, как зверь, погубив многих охотников и была пленена. Опасаясь гнева богини Артемиды, жрецы присудили не убивать ее, а заключить ее душу в дерево. С благословления богов Олимпа и усилиями волшебников приговор был совершен на сем месте».
Актеон перевел дух. Тяжелые шаги послышались позади него. Его брат с топором направлялся прямо к дереву.
— Не убивай, — раздался отчаянный крик ребенка. — Не убивай дерево! Не убивай!
Послушайся этого голоса и ты, мой друг, если в твоих руках топор, а душа еще спит.
