Немного придя в себя, я сообразила, что движение здесь левостороннее, только на шоссе не было ни разделительной полосы, ни каких-либо других дорожных знаков. Тут вообще обходились практически без светофоров, указателей и сигналов. Водители без всякого предупреждения поворачивали налево или направо – туда, где был просвет, а иногда и туда, где его не было. Один раз какая-то машина вдруг понеслась прямо на нас и только в самый последний момент чудом свернула в сторону. Нанятый мистером Кадамом водитель громко хохотал каждый раз, когда я ахала от ужаса.

Но человек привыкает ко всему, и скоро я настолько освоилась, что стала обращать внимание на окрестности, мимо которых мы проносились, и впервые заметила огромное количество пестрых рынков и рыночков, не говоря уже о разносчиках, предлагавших всякую всячину. С прилавков, выставленных перед домами, или прямо с лотков и тележек продавали марионеток, драгоценности, ковры, сувениры, специи, орехи, всевозможные фрукты и овощи.

Казалось, в этом городе все что-то продают. На огромных щитах над дорогой крутили рекламу карт таро, наладонников, салонов экзотических татуировок, пирсинга и росписи по телу хной. Весь город был одной живой, спешащей, пестрящей, гудящей, снующей и наводненной туристами сценой, запруженной людьми всех классов, возрастов, обликов и состояний. Казалось, здесь не то что яблоку, а ореху негде было упасть!

Но наконец, изнурительная поездка через шумный город подошла к концу, и мы выехали на магистраль. Только теперь я смогла слегка ослабить судорожную хватку – разумеется, не потому, что водитель сбросил скорость, ибо на самом деле он помчал еще быстрее – а потому, что движение стало менее плотным. Какое-то время я пыталась проследить наш путь по карте, но при отсутствии дорожных указателей это оказалось не так-то просто сделать. И все-таки я заметила, что водитель пропустил важный поворот на другое шоссе, ведущее прямо к тигриному заповеднику.

– Туда, налево! – замахала рукой я.

В ответ он пожал плечами и махнул рукой, беспечно отметая мое предложение. Тогда я выхватила словарь и лихорадочно зашуршала страницами, ища слова «налево» или «не туда едем». Наконец я нашла выражение «кхараби раха», обозначавшее «неправильная дорога» или «неверный путь». Но водитель только ткнул пальцем на дорогу перед собой и сказал:

– Быстрая дорога.

Я сдалась. Пусть делает, как знает, в конце концов это его страна! Наверное, он знает про здешние дороги больше, чем я.

Часа через три мы остановились в небольшом городке под названием Рамкола. Впрочем, назвать это место даже городком было бы преувеличением, потому что он мог похвастаться только неизменным рынком, заправкой и пятью домишками. Зато прямо за городком начинались настоящие джунгли, и я впервые увидела полноценный указатель:

Водитель вышел из машины и начал заправлять грузовик. Не отрываясь от своего занятия, он махнул рукой на рынок через дорогу и сказал:

– Поесть. Хорошая еда.

Я взяла с сиденья рюкзак и пошла посмотреть, как там Рен. Он развалился на полу клетки. Услышав мои шаги, тигр открыл глаза и зевнул, однако и не подумал подняться.

Войдя на рынок, я потянула на себя скрипучую облупившуюся дверь. Мелодичный перезвон колокольчиков объявил о моем приходе.

Из задней двери вышла индианка в сари и улыбнулась мне.

– Намасте. Любить пищу? Поесть?

– О! Вы говорите по-английски? Да, я бы хотела пообедать.

– Вы сесть тут. Я делать.

Клонившееся к горизонту солнце подсказывало, что хотя для меня сейчас было время обеда, для местных уже наступил час ужина. Женщина указала мне на стоящий возле окна маленький столик с двумя стульями, а затем исчезла. Я осталась одна в маленькой прямоугольной комнатке, набитой какими-то продуктами, сувенирами с изображениями соседнего заповедника и всякими необходимыми вещами, вроде спичек и инструментов.

Где-то в глубине дома играла индийская музыка. Я расслышала звуки ситар и даже узнала перезвон колокольчиков, но остальные инструменты остались для меня загадкой. Бросив взгляд на дверь, за которой скрылась женщина, я услышала звяканье посуды. Насколько я могла понять, этот зальчик находился в парадной части большого дома, а семья жила в задней половине.

Женщина вернулась неожиданно быстро, неся четыре глубокие тарелки с едой. Следом за ней шла девочка, и в руках у нее было еще больше посуды. От еды поднимался пряный незнакомый аромат.

– Пожалуйста, кушать и наслаждаться, – сказала женщина.

Хозяйка снова скрылась в задней части комнаты, а девочка осталась в зале и все время, пока я ела, деловито расставляла товары на полках. Столовых приборов мне не подали, поэтому я взяла по щепотке от каждого блюда пальцами, вовремя вспомнив, что делать это нужно только правой рукой. Как хорошо, что мистер Кадам не забыл упомянуть об этом во время полета!

Таким способом я опознала рис басмати, лепешку наан и цыпленка-тандури, но еще три блюда так и остались для меня загадкой. Я посмотрела на девочку, кивнула и спросила:

– Ты говоришь по-английски?

Она кивнула и подошла к моему столу. Потом сложила пальцы щепотью и сказала:

– Немножко по-английски.

Я указала на треугольный пирожок с пряной овощной начинкой.

– Как это называется?

– Самоса.

– А это и это?

Девочка по очереди указала на обе тарелки.

– Расамалай и байган бхарта.

Она смущенно улыбнулась и снова вернулась к полкам.

Насколько я поняла, расамалай оказался шариками козьего сыра в сладком сливочном соусе, а загадочный байган бхарта – пюре из баклажанов, лука, гороха и помидоров. Все это было невероятно вкусно, но слишком много для меня одной. Когда я поела, женщина принесла мне коктейль из йогурта, козьего молока и свежего манго.

Я поблагодарила и стала потягивать напиток, поглядывая в окно. Смотреть было особенно не на что: заправка и два человека, о чем-то разговаривавших возле нашего фургона. Один из них был поразительно красивым молодым человеком, одетым во все белое. Он стоял лицом к магазинчику и что-то говорил своему собеседнику, повернувшемуся ко мне спиной. Этот человек на вид был гораздо старше и чем-то напоминал мистера Кадама. Мне показалось, что мужчины о чем-то спорили. Чем дольше я на них смотрела, тем сильнее мне казалось, что это действительно мистер Кадам, однако пожилой человек слишком горячо спорил с юношей, а я никак не могла представить себе мистера Кадама в таком гневе.

«Да уж, вот странно!» – подумала я, пытаясь разобрать хоть что-то через открытое окно. Пожилой человек несколько раз произнес «нахи маходайя», на что молодой твердил «авашьяк» или что-то похожее. Пролистав свой словарь, я очень быстро нашла «нахи маходайя». Это означало или «ни в коем случае», или «ни за что». Разобраться с «авашьяк» оказалось труднее, потому что я не знала, как пишется это слово, однако через какое-то время отыскалось и оно. В словаре значилось: «необходимо» или «насущно», иными словами, «нечто, что должно произойти».

Я подошла к окну, чтобы лучше видеть. Как раз в эту минуту молодой человек в белом поднял взгляд и увидел, что я смотрю на них из окна. Он тут же замолчал и отошел в сторону, спрятавшись от меня за бортом грузовика. Мне стало стыдно, что меня поймали за подслушиванием, но любопытство оказалось сильнее смущения, и я стала пробираться к двери через лабиринт стеллажей. Надо же было убедиться, мистер Кадам там стоит или нет!

Взявшись за расшатанную дверную ручку, я повернула ее и распахнула дверь. Она громко скрипнула ржавыми петлями. Я прошла по грунтовке к грузовику, но никого не увидела. Обойдя грузовик кругом, я посмотрела на Рена, который внимательно следил за мной из своей клетки. Тигр был на месте, зато оба мужчины и водитель как сквозь землю провалились. Я заглянула в кабину. Там тоже было пусто.

Я была совершенно сбита с толку, но помнила, что еще не расплатилась за еду, поэтому снова перешла улицу и вернулась в лавочку. Девочка уже убрала посуду с моего стола. Я вытащила из рюкзака пачку банкнот и спросила: