Рывком поднявшись, он схватил Мортена за запястье и, с силой дернув на себя, заломил его руку за спину. Прислонив фейри к мраморному полу, Марк надавил коленом на его позвоночник.

Едва узнавая свой голос, он сказал:

— Нет во мне жалости к тебе.

На ощупь, найдя спицу, он с размаху воткнул её в его затылок.

Темная кровь стала растекаться по полу. Серебро, как и огонь, одно из самых смертоносных орудий для фейри, сделало свое дело. Мортен с расширенными от страха глазами наблюдал за тем, как Марк, наклонившись к нему, сказал:

— Прости меня, Мортен.

Затем он ушел.

А фейри лежа на полу и истекая кровью, глядел на то, как черная бабочка, размахивая крыльями, опустилась на его ладонь:

— Помоги... мне... Рамония, — прошептал он.

Но существо, в сердце которого находилась лишь тьма, — осталось неумолимым.

***

Неясный ропот, колыхающийся от ветра листвы, разносился по границам Королевского Двора.

Легкое дуновение весеннего ветра ласкало её кожу.

— Тебе стоило остаться с остальными, в особняке, — в который раз повторял Дмитрий.

Мэрит, покосившись на него, недовольно фыркнула:

— Эта битва такая же моя, как и твоя.

Парень, сбивая темп толпы движущейся к воротам Королевского Двора, оттащил Мэрит в сторону.

— Я хочу кое-что сказать тебе, — глубоко вдохнув, он спросил: — Помнишь, ты говорила мне, что не знала о том, что люди могут быть так жестоки?

— Да, — выдохнув, ответила она.

— Ты права. Люди лгуны, и я не исключение. В твоей жизни, Мэрит, ещё появятся люди, толкающие тебя в спину, будут люди, которые станут утверждать, что любят тебя, хотя на самом деле, их слова не будут аргументированы поступками. Я много врал сестре, уповая на ложь во спасение и только много лет спустя понял, что вранья во спасение не существует. И главное: я не хочу лгать себе, поэтому я скажу, а ты, пожалуй, прими как данность.

Он усмехнулся. Сглотнув комок в горле, охотник дотронулся до её порозовевшей щеки и произнес:

— Я люблю тебя, Мэрит.

***

Вокруг было так темно, что казалось - света не существует вовсе.

Реальность была далека от неё. Сознание старательно ускользало, как зыбучий песок из рук.

Она шла вперед. Не зная дороги и не имея понятия, что ждет её дальше. Это было неважным.

— Внутри тебя пустота, — послышался знакомый голос.

Её голос.

— Внутри меня пустота? — переспросила она.

— Внутри тебя тьма. Она и есть пустотой.

И вдруг всё погрязло в бездну боли. Кристина слышала лишь собственный крик агонии. Голова раскалывалась, и казалось, ещё чуть-чуть и она захлебнется собственной кровью, которой её рвало.

Её окутывал холод. Она лежала на полу и чувствовала лишь агонию. Неужели боль существует и после смерти? Неужели именно так выглядит ад?

Привкус металлической крови во рту заставлял чувствовать себя живой. Взглянув вверх, она увидела фигуру, наклонившуюся над ней. Это была девушка с алебастровой кожей, алыми губами, темными, как ночь, волосами и красными глазами.

— Я лишь облик тьмы, живущей в тебе. Я и есть ты. А ты - есть я, — произнесла девушка, выглядевшая как она.

Кристина протянула руку к ней, прося о помощи, но её клон отступил назад. Девушка никогда не представляла себе, как выглядит её обращение в хоста. Но сейчас предстоял шанс выяснить это.

Руки её клона начали врастать в туловище и превращаться в крылья, лицо стало деформироваться и обращаться в птичье. Птица подошла к ней и, повертев головой, начала вглядываться в её глаза.

— Мне больно, — прошептала Кристина. Привкус крови стал таким привычным, что она уже и не ощущала его.

Птица ничего не ответила. Лишь её глаза излучали жалость и сочувствие.

— Я умерла? — спросила она.

Её руки всё ещё помнили металлический материал оружия, которым она себя убила. Помнила она и пустой взгляд родственницы.

— Твой разум всё ещё жив. Но хочет ли жить твоя душа? — спросил ворон.

«Не хочет», — подумала Тина и закрыла глаза. Отпустить, сдаться и уйти. Вот, чего она хотела на самом деле.

— Это твой выбор.

И девушка, правда, готова была заснуть вечным сном, но голос, подобный тихому эху, раздался в её собственной темноте:

— Прошу, Кристина, открой глаза.

Она не хотела, но голос требовал. Требовал с такой отдачей, что веки сами распахнулись.

Тьма ускользнула. Она очнулась, но вновь окунулась в боль. Забвение дарующую спокойствие или боль, которая никогда не отступит? Что ей выбрать?

— Я всё ещё внутри. Не забывай, — услышала она слова ворона.

***

— Я пойду с тобой! — визжала девочка, хватая брата за рукав.

Денис раздраженно вздохнул. Обхватил Катю за талию, он усадил её перед собой. Указав ей жестом руки — замолчать, он подошел к шкафу и вытащил обмундирование, которое так ни разу и не надевал. Это был плащ с множественными потайными карманами и штаны с ножнами, прикрепленными к голеням. На шею он повесил армейский жетон с кредо своей династии «помни о смерти».

Денис, застегнув пуговицы плаща, взглянул на сестру. Её яркие зеленые глаза полыхали огоньком надежды. Братья Князевы возмещали в своей сестре всё то, чего сами не могли иметь в её возрасте. Во вполне уже сознательном возрасте Катя всё ещё оставалась маленькой девочкой. Капризной и избалованной братьями. Но была в ней неотъемлемая черта взрослого — волевой характер, такой, каковым должна обладать охотница за нечистью.

— Это настоящий бой, Катерина. Там не место детям, — Князев погладил сестру по волосам.

Сглотнув комок в горле, он отвернулся от сестры и направился к двери.

Застыв на пороге, Денис полуобернулся к девочке и прошептал:

— Не делай глупостей.

Выйдя, он направился по коридору в комнату Марты. Постучав и услышав разрешение войти, Денис отворил дверь.

Стоя у зеркала Марта совала ножи в ножны. Взглянув на Дениса, она хмуро улыбнулась ему. Протянув руку парню, Марта положила в его ладонь армейский жетон. Денис взял отличительный значок. Подойдя к девушке сзади, он откинул её светлые волосы и помог застегнуть жетон. На металлической основе украшения красовалась гравировка: «держись уверенно, ври искусно».

— Язык фейри... — протянул Денис.

— Не все династии поменяли свое кредо после «кровавых» дней.

— Ты боишься?

— Там будет моя сестра. На другой стороне. Там мои родители и близкие мне люди.

— Не зазорно бояться причинить вред родным людям.

Марта развернулась к нему. Достав нож из ножен, она приставила его к его носу и произнесла:

— Но я охотница. Я та, кто борется за справедливость. Разве не это наш долг? Защищать невинных? — девушка перешла на шепот. — Даже от близких мне людей.

***

Для Мирославы Королевский Двор всегда ассоциировался с чем-то мрачным, с чем-то, что всегда приносит боль.

Будь-то могила её младшего брата в Королевском саду или прах старшего в склепе. Всё здесь напоминало ей о боли, о пролитых слезах и невысказанных вовремя слов.

Но сейчас Королевский Двор казался ей домом, к которому она однажды забыла дорогу и вот наконец-то вспомнила.

— Сражаясь, я не ощущаю себя живой, — однажды сказала она Вьюге. — Убивая кого-то, я убиваю себя.

И сейчас в шуме битвы при Королевском Дворе, когда две стороны баррикад столкнулись лбом ко лбу, ей пришлось окунуться в ту атмосферу, в которой она больше никогда не побывает. Это был последний раз, когда Мирослава Вьюжина убивала себя.

— Он в замке, — услышала она глухой голос Артёма.

Взглянув на Радова, Мира всё поняла.

Он держал в руках кинжал. С рубином на рукоятке. Это оружие принадлежало его семье, оно передавалось от поколения к поколению.

— Артём...

— Это должен сделать я, Мира. Дети всегда расплачиваются за грехи своих родителей.

Прежде чем попасть в эспланаду*, заполненную недругами и соратниками, он наклонился к девушке и поцеловал её: