Но все это были лишь планы. В связи с нехваткой техники полк Пантелеева, понесший значительные потери, получил лишь четыре машины. Одну из них подполковник передал Чистякову.

День клонился к вечеру. Ремонтники занимались поврежденными самоходками. Подвезли боеприпасы, горючее, неподалеку окапывалась пехота.

– Четыре получили, а три сгорели, – подводил итог Пантелеев. – Еще три ремонтируют. Две машины в тыл отправили, повреждения слишком тяжелые. Погибших больше двадцати человек.

Вместе с начальником разведки майором Фоминым он ненадолго задержался в батарее Чистякова, одного из немногих старожилов в полку. Говорили о сложившемся положении. На их участке дела шли пока неплохо, но южнее, на подступах к Львову, наступление буксовало.

– Видимо, часть войск туда перебросят, – сказал Пантелеев. – Насчет нас приказ к ночи должен подойти. Слышал, сегодня вы неплохо действовали.

– Одна машина вместе с экипажем сгорела, – отозвался Чистяков. – Механик успел выскочить, его миной накрыло. Но хоть опознали. А от четырех человек головешки остались. Завернули в плащпалатки и вместе с танкистами похоронили.

– Кстати, как у тебя с ними взаимодействие?

– Нормально.

Пантелеев был проницательным человеком и догадывался, что у командира батареи с комбатом Болотовым дружбы не получилось. Ничего особенного в этом не было. Между самоходчиками тяжелых батарей и танкистами нередко возникали споры. Танкисты старались вытолкнуть вперед хорошо защищенные САУ с их мощными пушками.

Считали, что им безопаснее пробивать оборону (броня 75 миллиметров) и орудия шесть дюймов. При этом не учитывали, что и у самоходок достаточно уязвимых мест. При массе в сорок пять тонн двигатель был лишь немногим мощнее, чем у «тридцатьчетверок», что сказывалось на скорости (на 12–15 км в час меньше, чем у Т-34).

Кроме того, самоходные полки имели втрое (а то и вчетверо) меньше боевых машин, чем танкисты. А те немногие приданные танковым бригадам и полкам самоходки предназначались для действий на сложных участках, уничтожения укреплений и тяжелых танков противника.

Да и усиленная броня уже зачастую не спасала от новых немецких орудий, подкалиберных и кумулятивных снарядов. Старший лейтенант Чистяков свою задачу выполнил, но и цену заплатил немалую.

Одна машина сгорела, ремонт двух других обещали закончить к утру. В санчасти находились двое обожженных самоходчиков. Туда же пришлось отправить наводчика Хлебникова, которому к вечеру стало плохо после контузии.

Пантелеев направился дальше по своим делам.

– Отдыхай, Сан Саныч, – и подмигнул. – Ужин скоро подвезут.

Пока ждали ужин, познакомились с новым командиром самоходки Кузнецовым Никитой. Среднего роста, с волнистыми русыми волосами и мягкими, почти детскими чертами лица, он стоял по стойке «смирно».

– Не надо тянуться, – сказал Александр. – Ты теперь не в училище, а на передовой. Садись, рассказывай, откуда прибыл.

Оказалось, что новому командиру девятнадцать лет. На что сразу отреагировал Вася Манихин.

– Молодежь присылать стали. В прошлом году обкатанные ребята приходили.

– Помолчи, Василий. Сходи, насчет ужина узнай. Савина с собой возьми, котелки и фляжки для всех трех экипажей. У Степана Авдеева люди ожоги получили, некому идти.

– Ясно. Я для новичков харчи за счет погибшего экипажа Щукова получу.

– Не мудри. Кузнецова с экипажем уже на довольствие поставили.

– Но водку, которая ребятам погибшим положена, я все равно заберу. Помянем, как следует.

– Шагай, шагай… Значит, Никита, в боях еще не участвовал?

– Не приходилось, – почти виновато пожал плечами лейтенант.

Действительно, в 1943 году, когда тяжелые самоходные установки только появились в войсках, их укомплектовывали, как правило, опытными специалистами. Не просто самоходки, а «зверобои», оружие против «тигров» и «пантер». Экипажи состояли из офицеров и сержантов, имевших боевой опыт. Уже в первых столкновениях немецкие тяжелые танки стали нести значительные потери от огня самоходных установок СУ-152.

Сейчас, когда самоходно-артиллерийских установок стало больше (а сколько было потеряно в боях!), командирами машин ставили зачастую молодых выпускников училищ, выбирая по возможности лучших.

Оказывается, Никита Кузнецов, родом из города Чусовой, после семи классов работал полтора года на военном заводе в Челябинске. Закончил танковое училище, а затем пятимесячные курсы усовершенствования комсостава бронетанковых войск.

– Сколько же тебя натаскивали? – удивился Авдеев.

– Одиннадцать с половиной месяцев.

– Да ты академик, а не командир. Небось, все науки постиг?

Никита растерянно улыбнулся и развел руками.

– Так получилось.

– Боевые стрельбы проходили?

– В училище так-сяк. А на курсах, перед окончанием, шесть раз по мишеням стрелял. Больше на теорию налегали.

– В цель-то хоть попал?

– На «хорошо» отстрелялся.

– Ну, все! Плакали «тигры».

Вернулся с полными котелками, вещмешком и несколькими фляжками сержант Вася Манихин, который брал в помощь стрелка-радиста Лешу Савина.

– В честь прорыва шрапнель с тушенкой сварили, пропади она пропадом, – ругнулся заряжающий.

Как и большинство в армии, он терпеть не мог перловку, которой пичкали чаще всего. Правда, в придачу к перловке выдали сало, компенсацию за обед. Водки Манихин выбил двойную порцию. Долго и сварливо спорил, что вчера водку не выдавали, и своего добился.

– Чего, по двести граммов много, что ли? Сало, хлеб, консервы трофейные имеются. Прочитай, Лешка, что там написано.

Грамотный стрелок-радист, шевеля пухлыми мальчишескими губами, сказал, что в банках тунец и сосиски.

– Сосиски мы и без тебя видим, – вскрывая банку ножом, заметил механик Колесник.

В самый торжественный момент, когда разлили по кружкам водку, а новый экипаж лейтенанта Кузнецова пускал слюни, глядя на такое изобилие, явился посыльный от Болотова. Вежливо козырнув, сообщил:

– Вас, товарищ старший лейтенант, комбат на ужин приглашают.

– У нас свой ужин, не хуже, – заявил Матвей Колесник. – Друзей погибших поминаем. Пятерых ребят сегодня похоронили. Можем за них выпить?

– Конечно, – растерялся посыльный. – Только товарищ комбат очень ждут, картошки с мясом нажарили.

– За что такое высокое приглашение? – не отставал от парня Колесник. – Вы герои, вам картошка с мясом положена, а мы шрапнелью обойдемся.

Зловредный механик не мог простить Болотову пренебрежения к своему командиру и экипажу.

– Ладно, хватит человека мурыжить, – вмешался Чистяков. – Пойду, схожу на полчаса. А вы не ждите, ешьте-пейте.

– Если там слабо угостят, – крикнул вслед Матвей Колесник, – мы тебе водки оставим. Не задерживайся, будем ждать.

Комбат Болотов сидел с компанией на куске брезента. Среди присутствующих был еще один комбат, начальство, какой-то майор. Командиров своих рот Антон Герасимович Болотов на ужин не пригласил. Это Чистяков заметил сразу и козырнул майору, который был здесь старшим по званию и наверняка по должности. Скорее всего, из штаба танкового полка.

– Не тянитесь, старлей, – небрежно махнул Чистякову майор. – Не на плацу. Присаживайся.

Компания уже изрядно хватила. Налили Сане, провозгласили тост за победу. За день Чистяков крепко проголодался. Зачерпнул из банки ложку тушенки, намазал на кусок хлеба.

– Мясо с картошкой ешь, – сказал комбат. – Еще теплое. К твоему приходу подогрели. Ну, давайте за друзей-самоходов выпьем.

– А они того заслужили? – вроде в шутку спросил майор слегка заплетающимся языком.

– Заслужили, – заверил Болотов. – Воевали, как надо. Без них туго бы пришлось. Укрепления раздолбали, противотанковую батарею, «пантеру» сожгли.

Выпили. Санинструктор танкового батальона Егор Долгов подвинул Чистякову ложку:

– Ешьте, пока не остыла. Со свининой жарили.

– Спасибо, – отозвался Саня. – Я на десяток минут к вам зашел. Меня там экипажи ждут, товарищей поминать будем.