Ты покончил с племенами,
Где ты станешь воевать?
Да! Где ты станешь воевать?
Ты победил королей,
Где ты станешь воевать?
Ты покончил с племенами,
Где ты станешь воевать?
Да, да, да, где ты станешь воевать?
Но песня раздражала короля. Он не покончил с племенами и не победил всех королей. Как насчет Собузы с его свази на севере и педи‑суто, живущими еще дальше? А на юге есть еще Факу, король пондо, но его владения граничат со сферой влияния короля Георга, и потому обращение с ним требует такта и дипломатии.
Итак, Чака, желая охладить немного пыл своего войска, решил послать его на север. Сразу же после окончания празднеств воины под командой Мдлаки выступили в поход. «Войском» именуются здесь младшие полки: дивизия Белебеле, состоявшая из ветеранов, была предназначена, как мы видели, для кампании против Бедже и действовала совместно с Айзексом и его мушкетерами.
Воинам предписывалось подчинить северные племена главенству зулусов и пополнить национальные стада; завоевание новых территорий в их задачу не входило. Экспедиция не имела успеха: Собуза укрылся в горной крепости, откуда его оказалось невозможно выбить. Далее к северу в знойном, малярийном Бушвельде[128], тянувшемся вдоль реки Олифантс, в стране бапеди и суто, армия очутилась без провианта. Она разбила лагерь на берегу широкой и бурной реки, через которую невозможно было переправиться, и питалась саранчой, гусеницами и тому подобной «мелкой дичью». Малярия и дизентерия скосили третью часть личного состава.
Мдлака счел целесообразным отступить с теми воинами, которые еще не заболели, и поднялся по течению реки Олифантс на запад, в более возвышенную местность. Особенно сильно пострадал полк Ин‑Дабанкулу, он почти весь был выведен из строя. Мдлака оставил с ним всех больных, обеспечил надежную охрану и обещал прислать скот, какой удастся захватить. Это все, что он мог сделать при создавшихся условиях.
Продвигаясь вверх по течению реки на запад, в средний вельд, зулусская армия вдруг встретила на своем пути ужасное видение. Внезапно ее атаковало множество желтокожих людей, скачущих на диких животных. Это были гриква – потомки европейцев и готтентотов – во главе с Барендом Барендсом, охотившиеся на слонов. Атака сопровождалась громом и молниями – гриква стреляли из ружей для охоты на слонов. Жуткое впечатление от грохота и вспышек усугублялось черными клубами порохового дыма.
Зулусы были захвачены врасплох, но не покинули поля боя. Они уже знали, что такое ружья и кони, и сначала приняли гриква за европейцев. Когда зулусы бросились в контратаку, гриква отошли, перезарядили ружья, а затем снова двинулись вперед и открыли огонь. Мдлака вспомнил свой разговор с Чакой и отвел полки на пересеченную местность, где противник не мог особенно рассчитывать на лошадей. Гриква и в самом деле прекратили бой и вскоре оказались вне пределов досягаемости зулусов. На этот раз Мдлаке не удалось испробовать методы борьбы, предложенные Чакой. Но четыре года спустя те же гриква – численность их составляла тысячу человек – были уничтожены в боях с матабеле под командой Мзиликази.
Когда Мдлака, выполняя свое обещание, направил один из своих полков со скотом больным воинам Ин‑Дабанкулу, те находились уже в самом плачевном состоянии, Не успел Мдлака оставить их, как суто почувствовали прилив воинственности и вышли из своих убежищ в горах. Они полагали, что могут атаковать армию больных зулусов с некоторыми шансами на успех. Все же они колебались, пока болезни не вывели из строя почти всю охрану, оставленную Мдлакой. Тогда они спустились к лагерю полка Ин‑Дабанкулу и учинили ужасную резню.
Полк, посланный Мдлакой на выручку, оказал помощь оставшимся в живых. Они потянулись вслед за войском Мдлаки, которое теперь возвращалось домой, но периодически отклонялось от своего пути, чтобы дать возможность всем остаткам полка Ин‑Дабанкулу соединиться с основными силами.
Восемнадцатого марта 1827 года войско возвратилось в Булавайо (туда прибыл из Дукузы и сам Чака), и командование доложило королю о ничтожных результатах похода, длившегося почти три месяца.
Чака был очень недоволен исходом экспедиции, а еще больше его угнетала унизительная мысль о том, что какие‑то презренные суто почти уничтожили Ин‑Дабанкулу в их собственном лагере. Он не мог представить себе, к каким опустошениям могут привести малярия и дизентерия, ведь до этого его воины отличались идеальным здоровьем. Он решительно отказался верить донесениям о том, что они были выведены из строя болезнями, и предпочитал думать, что причиной всему голод. Но в том, что они голодали, виноваты сами воины, ибо, будь они мужчинами, они научились бы жить во вражеской стране.
– Почему враги живут и остаются здоровыми? – спросил Чака у оставшихся в живых Ин‑Дабанкулу, выстроившихся перед ним. – Потому, что у них есть еда. Только ваши беспомощность и трусость помешали вам выбить педи‑суто из их убежищ в скалах, где вы нашли бы сколько угодно провианта. Я не говорю о свази – это настоящие воины, к тому же они засели на вершинах неприступных гор, и справиться с ними невозможно. Но педи‑суто, которые живут в своих норах с жиряками и их блохами, вообще не могут считаться бойцами. Скалы и пещеры, где они укрываются, не настолько грозное препятствие, чтобы его не могли преодолеть решительные воины. В худшем случае в вас стали бы бросать камнями, но это детская игра. Она не идет ни в какое сравнение с убийственной тактикой свази, которые скатывают целые глыбы с длинных и крутых склонов. Было бы безумием атаковать свази, занимающих такие позиции, но было трусостью не нападать на педи‑суто. И эта ваша трусость привела к голоду, который ослабил вас. А потом педи со своими жиряками вышли из нор, чтобы поглядеть на вас, и не испугались, убедившись, что вы больше не зулусы. Они осмелели, как смелеют жиряки в отсутствие людей, напали на ваш лагерь в открытой местности и перебили большую часть войска, словно это была толпа женщин. У меня глаза болят от горя, когда я смотрю на тех самых Ин‑Дабанкулу, которые громче всех кричали, требуя, чтобы я повел их по тропе войны. Ваш полк просто пузырь, наполненный воздухом и словами. Теперь, когда ни того, ни другого не осталось, он сжался настолько, что на вас тошно глядеть: гордый полк превратился в роту, в жалкий пучок общипанных перьев. И все это напрасно!
Затем Чака повернулся к Мбопе, державшему королевский каросс из глянцевитых леопардовых шкур.
– Дай мне каросс, чтобы я мог спрятать свою голову и глаза и не видеть тех, кто опозорил зулусов. А потом уведи этот ни к чему не пригодный сброд, и пусть их всех побьют камнями. Тот, кто боится копья, от копья и погибнет, а кто боится камней – умрет от них. Уведи всех.
– Байете! – приветствовала его обреченная рота. Чака же накрылся с головой кароссом. Не произнеся больше ни слова, осужденные, печатая шаг, отправились на казнь.
Мдлака сделал все возможное, чтобы защитить своих воинов. Он взял на себя ответственность за все, в чем они могли провиниться, и прямо сказал Чаке, что следует покарать главу заблудшего семейства, а не безвинных детей, только выполнявших приказы отца, в данном случае его, Мдлаки. Но все было напрасно. Чака находился в дурном настроении. Не говоря уже о судьбе полка Ин‑Дабанкулу и провале похода в целом, он был крайне раздражен тем, что Баренд Барендс и его гриква смогли уйти, потеряв всего лишь трех человек. Кроме того, он все еще переживал гибель Мгобози.
Вместе с Мгобози не стало смягчающего влияния, которое он оказывал на Чаку. А незадолго до этого умер Мбикваан; в свое время Чака сделал его вождем, или королем, мтетва. Это был тот самый добрый человек, которого Чака некогда послал к белым. Именно он проводил их в ставку своего повелителя, когда они впервые проникли в страну зулусов. Таким образом, Чака лишился и сдерживающих советов этого человека. Из всех тех, с кем дружил Чака, когда служил в армии мтетва, оставались еще только Нгомаан, ставший премьер‑министром, и Пампата. Нанди же находилась в своем краале и была поглощена тем, что тайно нянчила внука.
