Вернувшись после полудня из разведки, Чака собрал зулусские полки и обратился к ним с вдохновенной речью. Он рассказал о том, что увидел у врага и чего ожидает от своих людей, и предложил добровольцам проложить путь сквозь сомкнутые ряды противника.
Мгобози, который в это время осматривал ряды воинов, не мог, конечно, упустить такую возможность броситься в самую гущу боя. Брайант пишет: «Тут из рядов выбежал Мгобози, этот храбрец, не имеющий себе равных. Он яростно, словно безумный, запрыгал, дико размахивая щитом и нанося копьем направо и налево смертельные удары невидимым врагам. На местном наречии вся эта дикая жестикуляция именуется гийя. Очистив поле боя от воображаемого противника, он остановился, широко расставив ноги, и, с трудом переводя дыхание, обратился к собравшимся: „Так копье мое проложит мне путь сквозь ряды врага, и я либо выйду ему в тыл, либо погибну. Так должны поступить все мы ради отца нашего"».
Все слышали эти слова Мгобози, и Чака не мог не поддержать своего любимца, иначе честь последнего была бы затронута. Однако король очень встревожился за своего старого друга.
Примеру Мгобози последовали другие храбрецы. На следующий день они должны были пробить брешь в строю противника и вдохновить своим подвигом остальных воинов.
В этот вечер Чака, Мгобози и Нг'обока, вождь сокулу, сидели втроем у небольшого костра и вели беседу. Чака был молчалив и печален. Он был уверен, что на следующий день Мгобози погибнет, но не мог спасти друга. Мгобози сказал королю:
– Отец мой, все мы рано или поздно умрем, и если настал мой час, ничто не может отдалить его. Лучше, гораздо лучше пасть, когда радость боя наполняет сердце, чем подохнуть в краале от старости или как больной бык. Я жил с копьем в руках, от него и погибну. Это смерть, достойная мужчины. Ты не лишишь меня ее, ведь ты не только отец, но и друг мне.
– Нет, Мгобози, но мне тяжело расставаться с тобой. Чака послал за пивом и, отпив немного, передал горшок Нг'обоке.
– Нам много не нужно, – сказал он. – Сегодня ночь Мгобози.
– Нобела предсказала мой конец, – весело болтал неуемный Мгобози, – а она кое‑что знала. В последний миг она поняла, что мне не по сердцу такая жестокость, как вбивание колышков, что я за быструю казнь. Впервые в жизни я заметил, что взгляд ее смягчился, и она посмотрела на меня, как мать. Потом она сказала, что мне нечего бояться, что я умру самой славной и завидной смертью, какая только возможна в стране зулусов, и буду осыпан почестями. А еще она сказала, что духи предков царствующего дома зулусов устроят большой праздник в честь меня, своего приемного сына, и позаботятся о том. чтобы я приятно проводил время в преисподней.
Затем Мгобози совершил необычный поступок: опорожнив очередной горшок с пивом, он отказался приняться за следующий.
– Нехорошо будет, если «ребята» увидят меня «пасущим коз» накануне битвы. К тому же благодаря щедрости моего отца я полон пивом до самой глотки. Да и не следует засиживаться в гостях дольше, чем это приятно хозяину, а я знаю, что отцу моему надо остаться наедине со своими мыслями и обдумать, как нам действовать завтра. Я жду его приказания.
– Счастливого пути, Мгобози С Холма! Счастливого пути, сын клана Мсане, который так хорошо обучал мои полки! Ты был мне самым дорогим другом.
– Счастливо оставаться, отец мой. Счастливо оставаться и тебе, вождь сокулу. – С этими словами Мгобози удалился во мрак ночи и пошел к себе спать.
Чака и Нг'обока молча поглядели ему вслед. Говорить им было не о чем, каждый и без слов знал мысли другого.
Ндженгабанту Эма‑Бомвини и вождь Сигананда Ц'убо, который в качестве личного у‑диби Чаки участвовал в великой битве, разыгравшейся на следующий день, рассказывают о ней следующее.
В первой же схватке Мгобози и многочисленные воины, энергично помогавшие ему, врезались клином в строй ндвандве. Натиск их был настолько яростным, что они прорвались сквозь всю толщу войск противника, включая и полки ветеранов, находившиеся в тылу. Выполнив таким образом свою задачу, они очутились перед огромной скалой, какие часто встречаются на верхушках крутых холмов. Когда‑то они и отделились от этих верхушек. Когда ветераны ндвандве ринулись на зулусов, Мгобози и его отряд смельчаков встали спиной к скале. Они едва успели передохнуть, как ндвандве сблизились с ними, и начался бой невиданной ожесточенности. Ветераны ндвандве были страшно разъярены, так как узнали Мгобози, убившего в битве на холме Г'окли большинство их принцев.
Мгобози был в наилучшей форме. Правда, он получил уже несколько ран, но они не задели кости, и он почти их не замечал. Отрезанный от зулусского войска, буквально прижатый к стене, он вместо обычной своей слепой кровожадности стал проявлять рассудительность, быть может, потому что чувствовал ответственность за «ребят», которые последовали за ним. На этот раз он вел себя как настоящий командир на поле боя и построил своих воинов в плотный полукруг, замкнутый скалой. Так они встретили атаку ндвандве. Воины блестяще действовали копьем, недаром они были знаменитыми удальцами, и Мгобози ворчливо выразил свое одобрение им. Первый натиск противника разбился об ожесточенную оборону зулусов. Ндвандве отошли. Тогда Мгобози подтянул полукруг ближе к скале, чтобы заполнить бреши в своем строю. Эта пауза совпала с затишьем на участке, где действовали главные силы.
Немного передохнув, Мгобози закричал, обращаясь через головы ндвандве к основной массе зулусов, которая находилась менее чем в ста ярдах от него:
– Мы тут взяли быка за яички. А вы колите его в грудь!
«Ребята» Мгобози, находившиеся впереди, узнали голос своего любимого учителя. В ответ на эту типичную для него тираду послышался восторженный рев, и схватка возобновилась.
– Сигиди! – заорали зулусы впереди.
– Сигиди! – откликнулись, как эхо, Мгобози и воины его маленького отряда.
– Нгадла! Нгадла! (Я поел! Я поел!)
Торжествующие крики воинов, наносящих смертельные удары, были теперь единственными членораздельными звуками, которые не заглушались шумом битвы. Топот ног, стук и треск сталкивающихся щитов, глухие удары копий, сопровождающиеся стонами умирающих, сливались в неописуемую какофонию. Она вздымалась над морем колышущихся перьев, которыми были украшены головы сорока тысяч отчаянно бившихся воинов.
Полукруг героев во главе с Мгобози зловеще сжимался по мере того, как воины падали по обе стороны от своего командира. Но прежде чем расстаться с жизнью, они производили страшные опустошения в рядах противника, и больше всех – сам Мгобози, у которого теперь кровь лилась из многих ран. Он молчал, стараясь сберечь силы.
Бой сменился новым затишьем. Как и вторая схватка, оно продолжалось гораздо дольше первого.
Из отряда Мгобози уцелело только шестеро, включая его самого. Все они были тяжело ранены. Отдышавшись, он принялся хвалить своих товарищей.
– Ну и бой! – хрипло воскликнул он. – Вот чего я всегда хотел. – Затем добавил, усмехнувшись: – Не худо бы сейчас выпить горшок пива. Я мог бы осушить его залпом. Это было бы неплохое прощание с жизнью, ведь в следующей схватке мы все станем есть землю. Для нас не взойдет больше солнце, но я во всяком случае не жалею об этом. Я жил с копьем в руке, от копья и умру. Так оно и будет. Посмотрите, какую «циновку» из тел мы себе приготовили. Это ложе, достойное короля, и вы все – короли. Наши враги тоже мужчины и хорошо бились, но им не очень‑то хочется опять схватиться с нами, хоть нас теперь и немного и нет ни одного, кто не был бы изувечен. Затишье было долгим. Мгобози и его раненые товарищи тяжело опирались на щиты. В двенадцати ярдах от них стояли враги, глядевшие на них со смесью ненависти и восхищения.
– Отец мой, мы с радостью умрем вместе с тобой. Кто же захочет жить без тебя? – сказал Машайя (Наносящий удары).
– Спасибо тебе, Машайя, – ответил Мгобози. – Твои слова вкладывают камень в мой желудок, потому что мне не хотелось тащить вас на верную смерть. А теперь, дети мои, давайте попрощаемся. Враги начинают шевелиться и скоро ринутся на нас. Это будет наш последний бой. Пошлем через их головы прощальные слова нашим братьям – и пусть это будут слова ободрения, так как еще один удар заставит быка ндвандве опуститься на колени. А затем восхвалим нашего короля. Больше я ничего не скажу, дети мои, ибо чувствую, что меня охватывает бешенство боя, и весь мир уже кажется мне красным, как та кровь, что льется из моих ран. Ну, а теперь все разом:
