— Тогда я буду искать его в других городах, искать повсюду до тех пор, пока не найду. Я ведь и сама не без рук. Как-нибудь не пропаду, найду чем прокормиться, пока не разузнаю про Аларда. Я мастерица шить. Думаю, и в таком городе, как Шрусбери, да и в любом другом для меня место найдется. Ну а искусники, подобные моему Аларду, встречаются нечасто. Уж коли я примусь расспрашивать его собратьев, серебряных дел мастеров, то рано или поздно непременно вызнаю, где он. Я его обязательно найду.

— Ну найдешь — а дальше что? В жизни-то всякое бывает, дитя. Об этом ты подумала?

— Я обо всем подумала, — твердо заве рила ока монаха. — Может статься, к тому времени, как он найдется, я буду ему не нужна. Он и жениться за это время мог, да и просто выбросить меня из головы. Но тут уж ничего не поделаешь. Если выяснится, что Алард меня позабыл, я просто верну то, что принадлежит ему по праву, и пусть он распоряжается своим имуществом по собственному усмотрению. Я же пойду своим путем и постараюсь прожить без него, как сумею. Но как бы ни сложилась моя судьба, ему я желаю и буду желать только добра и счастья.

«Пожалуй, — подумал монах, — кому-кому, а ей не стоит особо страшиться будущего. Год и один день слишком малый срок, чтобы забыть такую женщину».

— Ну а если окажется, что он все еще любит тебя? И обрадуется твоему появлению?

— Тогда, — ответила она очень серьезно, но с ясной улыбкой на лице, — я расскажу ему о том обете, который принесла перед алтарем Пресвятой Девы. Ведь тот старый брат принял меня за нее. Не иначе как она милостиво даровала мне возможность обрести в его глазах сходство с нею. Так вот, я поклялась, что, ежели все закончится благополучно, мы с Алардом — я надеюсь, что в этом он меня поддержит, — продадим его подсвечники за хорошую цену, а деньги передадим вашей обители. Вручим их брату раздатчику милостыни на прокормление нищих, голодных и убогих. И это будет наш дар — мой и Аларда, — хотя никто о том не узнает.

— Ну уж и никто, — промолвил Кадфаэль. — Пресвятой Деве все будет известно, да и мне тоже. Но скажи, как ты собралась выбраться из монастыря и попасть в Шрусбери? Ведь и наши ворота, и городские запираются до утра.

Элфгива пожала плечами.

— Эка беда! Приходская дверь ведет прямо из церкви за монастырскую стену, и она всегда открыта. Пусть даже я и оставлю какие-нибудь следы, это не важно. Главное — найти безопасное прибежище в городе.

— Так ведь в город-то тебе до утра не попасть. Ты что, собираешься всю ночь дрожать перед городскими воротами? Эдак и замерзнуть недолго. Пожалуй, мы с тобой можем придумать и что-нибудь получше.

— Мы?

В голосе Элфгивы прозвучало недоумение, но быстро улетучилось без следа. Она была достаточно понятлива для того, что бы не задавать лишних вопросов и принять предложенную помощь с молчаливой благодарностью. Кадфаэль же думал, что он долго не сможет забыть эти светившиеся надеждой глаза и теплую улыбку.

— Ты веришь мне, брат? — прошептала она.

— Каждому твоему слову. Подай-ка мне эти подсвечники. Я их заверну как следует, а ты тем временем спрячь волосы под сетку да надвинь капюшон. И слушай.

С утра снегопада не было, дорожки свежим снегом не припорошены, а стало быть, никто не сможет распознать твои следы среди прочих. Ну а когда выберешься из обители и перейдешь мост, не стой без толку под городскими воротами. Слева, в сторонке, под самой стеной, притулился маленький домишко. Постучись и попроси приютить тебя до утра, пока не откроют ворота. Скажи, что тебя послал брат Кадфаэль. Хозяева меня хорошо знают, мне случилось выхаживать их сынишку, когда тот захворал. Они предоставят тебе место у очага и теплую постель на ночь, спрашивать ни о чем не станут да и на чужие вопросы, ежели кто вздумает их задавать, отвечать не будут. Кроме того, в городе они знают всех и подскажут тебе, где найти серебряных дел мастеров, чтобы порасспросить у них насчет твоего милого.

Элфгива снова убрала волосы под сетку, надвинула капюшон, завернулась в плащ и из величественной красавицы превратилась в простую служанку в невзрачном домотканом одеянии. Поняв, что Кадфаэль желает ей только добра, она повиновалась его указаниям молча, не задавая вопросов. Следовала за ним через сад и через большой двор, останавливаясь и замирая там, где останавливался он. Монах провел ее через пустую церковь — до Прославления оставался еще добрый час — и через приходскую дверь выпустил на улицу. Уже стоя на пороге, Элфгива сказала:

— Я всю жизнь буду благословлять твое имя, добрый брат. И когда-нибудь непременно пришлю тебе весточку.

— Ежели у тебя все сложится благополучно, — промолвил в ответ Кадфаэль, — в весточке особой нужды не будет. Я догадаюсь об этом по тому знаку, о котором только мы с тобой и знаем. Не считая, конечно, Пресвятой Девы. Я буду его ждать. Ну а теперь ступай да не мешкай, пока на улице ни души.

Легко и бесшумно Элфгива выскользнула за дверь и, промелькнув, словно тень, мимо монастырской сторожки, направилась к мосту и городским воротам. Кадфаэль тихонько притворил за ней дверь и, поднявшись по ночной лестнице, укрылся в своей келье. Конечно, ложиться спать было уже поздно, но для того, чтобы со звуком колокола «подняться» и, присоединившись к братии, отправиться на ночную службу, он поспел в самый раз.

На следующий день, как и следовало ожидать, исчезновение молодой женщины было замечено, что повлекло за собой немалый шум. Леди Фиц Гамон ожидала, что, как только она откроет глаза, служанка тут же явится к ее постели, чтобы одеть и причесать свою госпожу. Отсутствие Элфгивы, обычно такой услужливой и расторопной, поначалу удивило ее, а потом не на шутку рассердило. Прошло не менее часа, прежде чем леди начала понимать, что, скорее всего, больше уже никогда не увидит своей служанки. Наскоро приведя себя в порядок, — отчего разозлилась еще больше, ибо не привыкла делать это собственными руками, — она побежала жаловаться мужу. Лорд Гамо, поднявшийся чуть раньше, в это время поджидал жену, чтобы вместе с ней отправиться к мессе.

— Гамо, Гамо! — бросилась к нему дрожащая от негодования супруга. — Элфгивы нигде нет. Не иначе как эта негодница нынче ночью ударилась в бега.

Поначалу Фиц Гамон лишь усмехнулся — что за чушь? Элфгива всегда казалась ему девицей вполне здравомыслящей — и с какой бы стати ей вздумалось бежать неведомо куда в такую ночь, когда от холода и околеть недолго? Ведь здесь она была одета, обута, имела и стол, и кров. Но затем он задумался, сопоставил все случившееся и, когда сообразил что к чему, взревел от ярости.

— Исчезла, говоришь? Сбежала! Будь я проклят, если она при этом не прихватила с собой и мои подсвечники! Вот, стало быть, куда они запропастились! Ах она мерзавка, воровка неблагодарная! Я обманулся, пригрев эту змею в своем доме. Но ничего, я ее из-под земли вытащу. Пусть не надеется, ей не удастся воспользоваться краденым добром…

Скорее всего, леди Фиц Гамон готова была от всей души поддержать своего метавшего громы и молнии мужа и даже открыла было рот, но осеклась. К тому времени переполошившиеся братья уже обступили возмущенную супружескую чету плотным кольцом. Среди них был и Кадфаэль, который, приблизившись к леди, молча стряхнул с ее запястья несколько лавандовых семян. У той расширились глаза. Она бросила на монаха испуганный взгляд и услышала предостерегающий шепот.

— Тсс. Тихо. Всякое свидетельство невиновности служанки может стать доказательством невиновности госпожи. И наоборот.

При всем своем капризном легкомыслии молодая жена Гамо отнюдь не была глупа. Она мгновенно сообразила, что, если этот монах пустит в ход свое тайное оружие, ей не поздоровится. Кроме того, характер она имела решительный и, определив, что следует делать, немедленно принялась возражать мужу, да так же рьяно, как только что сетовала на побег Элфгивы.

— Что за глупости, Гамо? Ну сам подумай, какая она воровка? Дурочка — вот кто она такая! Неблагодарная — это верно. Бросила меня, а ведь ничего, кроме добра, от меня не видела. Но воровкой она никогда не была, а уж украсть твои подсвечники просто-напросто не могла. Ты что, забыл, когда они исчезли? Как раз в тот вечер я почувствовала себя неважно и рано легла спать, а Элфгива все время была со мной. До того самого часа, когда отец приор обнаружил пропажу. Я сама попросила ее побыть со мной, пока ты не придешь, да только ты, — в голосе ее прозвучали язвительные нотки, — так и не добрался до спальни. Неужто не помнишь? Наверное, вино у тебя и вовсе память отшибло.