Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Этот талант, эти умения, этот опыт и определили судьбу профессора Чернышева.

…Олег Николаевич гулко поднялся, тяжело облокотился на кафедру и… замолчал. Глаза близ сидящих оторвались от блокнотиков, книг, уши – от наушников и губ собеседников, губы – от ушей собеседников и мобильных телефонов. Паузу нельзя передержать, поэтому секунд через пятнадцать он произнес: «Здравствуйте». Еще десяток-другой лиц обернулся в его сторону, женский голосок пропищал: «Привет!» – Чернышев ждал эту реплику: в любом зале, в любой аудитории найдется один юморист, кто откликнется на нестандартное обращение. Уже половина зала замолчала и уставилась на «этого профессора» – взгляд недобрый, исподлобья, губы крепко сжаты, побелевшие кулаки стиснуты – набычился.

– Зачем вы приехали, уважаемые… э-э… коллеги?.. Потратили деньги, время, силы… Америку вы уже неоднократно видели, а переругаться и тусклыми голосами пересказать давно известные вам истины вы могли и дома, – слова падали медленно, тяжело, гулко в воцарившейся тишине. Он пристально вглядывался в каждое лицо, обращался лично к каждому присутствующему и обращался страстно, искренне – исповедально.

– Вы предлагаете нам убраться восвояси? – раздался знакомый, уверенно рокочущий бас Александра Николаевича, бывшего гендиректора журнала «Знаток». – На реплики Чернышев не отвечал, он никогда не вступал в диалог с многоголосым залом.

– …Вслушайтесь в себя. Что вы говорите, как вы говорите?…Вы друг друга не слышите и не слушаете и полагаете, что вас услышат и за вами пойдут соотечественники, задавленные, запуганные, измученные и часто просто голодные! Конституция, права, выборы – всё равно, что объяснять голодному, никогда сытно не евшему, что такое голод. Вы думаете, вами заинтересуется элита, те, кто живет за Стеной? – Так они – в раю, лучше – в их представлении – не бывает, и они сделают всё возможное, чтобы ничего не колыхалось, так как не дураки, понимают: легкая рябь их смоет. Всё, что вы делаете, уважаемые, – для себя и под себя…

Чернышев надолго замолчал. Он смотрел в зал и видел симпатичные интеллигентные лица, в массе своей знакомые, лица людей, авторитет которых когда-то был если не непререкаем, то уважительно весом, – и эти лица были растеряны, удручены, удивлены, но не агрессивны, не враждебны. Ему стало их жаль.

– Вы не чуете страны, в которой живете, уж простите. – Зал, как ребенок, готов был обидеться, но Чернышев знал, не обидится: – на такую обнаженную искренность, на крик от нестерпимой боли не обижаются. – И ещё, главное! Среди вас вождя нет. Это – медицинский факт. И пока вы не найдете такого лидера, вам – нам – ничего не светит… – он опять замолчал, начиная задыхаться от гнетущей тишины. – …Такого лидера, которого бы слушали с таким же вниманием, как вы слушаете меня…

И он улыбнулся – лоб распрямился, губы смущенно поджались, и глаза хитровато прищурились, казалось, он подмигнул кому-то – великолепным профессионалом был Олег Николаевич, что ни говори, знал свои сильные стороны и умел пользоваться ими в нужный момент, – и зал расслабился, и вздох облегчения волной прокатился по рядам, и посветлели лица. Александр Николаевич привычно погладил совсем уже белую бородку. Элеонора Александровна заглянула в зеркальце – всё ещё хороша, несмотря на возраст (Чернышев имел слабость к блондинкам). Алекс Б. – то ли правозащитник, то ли лидер российского давно уже отъехавшего в дальние страны еврейства, «засланный казачок» – завертелся, оглядываясь, чтобы понять, как реагировать. Писатель С.-Л., сидевший в подчеркнутом отдалении-отделении от всех остальных, пощипывал мушкетерский ус, сначала согласно кивал, но затем возмущенно вскинул непокорную голову с серыми останками некогда приятной шевелюры: «Как это нет вождя?!»… Зал был в его – Чернышева – руках.

Потом он говорил спокойно, убедительно, кратко, не исчерпав даже своего пятнадцатиминутного регламента, но успел сказать много: о необходимости поиска лозунгов, адекватных настроениям и ожиданиям масс – привел пару примеров, и зал впервые разродился аплодисментами, довольно-таки энергичными, – об умении учиться у своих идеологических противников и политических врагов изворотливости, определенному популизму и даже демагогии – для победы годятся все допустимые средства (к недопустимым отнес доносительство, сотрудничество с «органами», предательство, подкуп) – здесь зал недоуменно затих, но поднял голову, как бы очнувшись от глубокой дремы, старичок, сидевший сбоку, не в рядах амфитеатра, а на стульчике около левой стены аудитории BU на пятом этаже, где проходила конференция. Чернышев давно обратил на него внимание. Было нечто знакомое в чертах его лица… Старичок сидел, облокотившись на толстую сучковатую палку, опустив голову на руки, лежавшие на массивной голове какой-то птицы, венчавшей эту палку. Глаза его были полузакрыты, на лице блуждала тень полуденного сна фавна. Вся эта говорильня его демонстративно не интересовала, и складывалось впечатление, что он зашел сюда случайно – погреться и – пригрелся, задремал. Но тут он проснулся, взгляд налился осмысленностью и заинтересованностью: так старьевщик оживляется, вытаскивая из кучи хлама приличную шмотку.

Чернышев закруглился следующими тезисами: 1. Нынешняя ситуация в скукоженной стране, отупевшая от воровства власть и несменяемый убогий Отец Наций всем обрыдли, но инициативу никто не проявит и насадить её невозможно. Возможно и необходимо её стимулировать в самых широких низах – вызвать «искусственные роды». Это – главная задача оппозиции. При этом, высвобождая недовольство масс, не пугать элиту: ей должна быть обещана неприкосновенность – «в рамках закона», то есть потом – разберемся, но потом… 2. Лидером должен быть абсолютно независимый человек, не связанный ни с какой партией, никакой надуманной идеологией, именно такой человек может объединить все оппозиционные силы, вне зависимости от внутренних разногласий и противоречий, без левых и правых, без либералов и патриотов. Сегодня нет разделительной черты между либерализмом и консерватизмом, между социалистами и монархистами, между радикалами и конформистами. Есть пропасть между деградировавшей, проворовавшейся и недееспособной властью, распилившей всё, что можно, и остальным населением. Без объединения этого населения – «дело – швах». 3. Цель потенциального лидера – победителя: создание за 6 лет своего правления условий и правил свободных выборов – этого базисного условия для выживания страны и цивилизации. Все разговоры об обреченности нормальных выборов, все стенания нашего Вольтера местного розлива о неизбежном приходе погромно-черносотенных сил, когда нынешний режим будет восприниматься как нечто малосольно-вегетарианское, – все эти стенания утомленно скептической Кассандры – от лукавого, для оправдания своего привычно комфортного либерально вольнодумного существования. Во-первых, менять шило на мыло, то есть умеренную ксенофобию на более радикальную, никто не будет: национализмом и откровенным фашизмом уже объелись; во-вторых и в главных – пора уже освобождать народ от пеленок, пора учиться делать выбор, пусть он будет и неудачный, первый блин может быть и комом…

(Вольтер местного розлива, он же – скептически утомленная Кассандра, в которого метнул свой стилет Чернышев, сидел в этот момент на традиционной пятничной передаче в студии «Голоса Столицы», обреченно рассматривая свои аристократические ногти, и грустно, но не без сарказма прогнозировал провал любых перемен: таков рабский менталитет нации и, заодно, пророчествовал об опасности торжества русского нацизма. В общем-то, он был прав, только мысли сии, высказываемые уже не первый год – некогда модная небритость Вольтера за это время не только побелела, но и позеленела – мысли сии, в силу их заигранности, потеряли облик мысли.)

В конце своего спича Чернышев сказал что-то примирительное, кажется, вспомнил какой-то анекдот. Бесшумно спускаясь с трибуны (под бурные аплодисменты, не перешедшие, однако, в овацию), он поймал на себе цепкий взгляд старичка – черты были удивительно знакомы – это был уже не взгляд старьевщика, а взгляд опытного антиквара, присмотревшего неплохой раритет.

11
{"b":"219142","o":1}