– Если сумею и если будет на то Господня воля, – отозвался Кадфаэль и прошел мимо нее в следующую комнату. Женщина поспешила следом за ним. Посреди большой комнаты стоял стол, по которому в беспорядке были разбросаны остатки трапезы. Не похоже было, что ее прервал приступ болезни. Говорили же, что, съев свой обед, Бонел сначала чувствовал себя хорошо, а здесь повсюду, и на столе, и на полу, валялись черепки и осколки битой посуды. Однако хозяйка настойчиво подтолкнула монаха к спальне.
Брат Эдмунд поднялся со скамьи, стоявшей рядом с кроватью. Он сделал для больного что мог: уложил в постель и укрыл потеплее – это все, что было в его силах. Кадфаэль подошел поближе и присмотрелся к Гервасу Бонелу. Это был крупный, плотный мужчина с густой шапкой седеющих каштановых волос и короткой бородкой, которая сейчас была покрыта капельками слюны, стекавшей из уголков оцепеневшего, полуоткрытого рта. Лицо посинело, глаза были выпучены, зрачки расширены. Правильные черты его лица исказились, напоминая посмертную маску. Дышал Бонел прерывисто и с трудом. Кадфаэль нащупал пульс: он был медленным и неровным. Горло отвердело.
– Принесите миску, – скомандовал Кадфаэль, опускаясь на колени, – да вбейте в нее пару яичных белков и взболтайте с молоком. Попробую дать ему рвотное, только боюсь, не поздно ли, как бы не пошло ему во вред.
Он не поднял головы, чтобы посмотреть, кто бросился выполнять его указание, но кто-то, конечно, это сделал. Только сейчас Кадфаэль заметил, что помимо брата Эдмунда, госпожи Бонел и самого больного в комнате было еще трое. Эльфрик и служанка, само собой, а вот третьего он узнал, лишь когда тот нагнулся, чтобы поднести деревянную миску поближе к лицу недужного. Кадфаэль на миг поднял глаза – и увидел испуганное и сосредоточенное лицо молодого валлийца Меурига, внучатого племянника брата Риса.
– Хорошо, – кивнул монах, – а ты, Эдмунд, подложи ему ладонь под затылок, чтобы голова не дергалась.
Кадфаэль стал тонкой струйкой вливать в рот больного горчичную рвотную микстуру, но горло онемело и глотать несчастный не мог – бeольшая часть жидкости выливалась обратно на бороду и в миску. От волнения дрожали и руки брата Эдмунда, поддерживавшие голову Бонела, и руки Меурига, державшего миску. Неожиданно по телу больного пробежала судорога, и пульс, и без того слабый, стал едва уловимым. Действительно, давать Гервасу Бонелу рвотное было слишком поздно. Кадфаэль поднялся и подождал, пока стихнет конвульсия. Он опасался, что своими действиями ускорит его кончину.
– Дайте мне молока с яйцами. – Теперь он начал вливать в открытый рот больного новое снадобье – очень медленно и маленькими порциями, чтобы не вызвать новой конвульсии. Он надеялся, что яичная пленка, покрыв поверхность онемевшего пищевода, смягчит ее и несчастному станет легче. С ложечки вливал он каплю за каплей, а все вокруг затаили дыхание в тревожном ожидании.
Полное тело Бонела вдруг как будто съежилось и опало, пульс прервался, и глаза затянулись пленкой. Он больше не дышал.
Брат Кадфаэль положил ложечку в миску с молоком и отступил назад. Он окинул взглядом потрясенные, растерянные лица и впервые ясно разглядел всех собравшихся в комнате: Меурига, руки которого по-прежнему тряслись, сжимая миску; побледневшего Эльфрика, мрачно смотревшего на постель через плечо брата Эдмунда; девушку, и вправду очень хорошенькую, – тут брат Марк оказался прав, – с золотистыми волосами и черными глазами (от ужаса она не могла даже плакать и прижимала к губам маленькие кулачки), и госпожу Бонел – ту, что некогда была Ричильдис Воган, – лицо ее было белым как мрамор, она неотрывно глядела на тело своего мужа, и слезы подступали к ее глазам.
– Ему уже не поможешь, – промолвил брат Кадфаэль, – он покинул нас!
Все вздрогнули, словно по комнате пробежал порыв ветра. По щекам вдовы заструились слезы, но она, казалось, была слишком ошеломлена случившимся и не замечала их. Брат Эдмунд коснулся руки женщины и сказал участливо:
– Мне очень жаль, как и всем нам. Вам сейчас потребуется помощь, но наша обитель готова взять на себя печальные хлопоты. Мы положим его в часовне, а тем временем подготовим все к погребению. Я распоряжусь…
– Нет, – прервал его Кадфаэль, – нет, Эдмунд, этого пока делать нельзя. Не так тут все просто. Бонел был отравлен – в то, что он ел на обед, подмешали яду. В этом надо разбираться шерифу, а мы не должны ничего трогать, пока его люди здесь все не осмотрят.
Воцарившееся молчание первым нарушил Эльфрик.
– Но как же так? – хрипло произнес он. – Не может этого быть! Будь что-то подмешано в пищу, мы бы все отравились. Мы ели то же, что и он.
– Это правда! – всхлипывая, подтвердила вдова.
– Кроме того маленького блюда, – негромко, но решительно заявила служанка и покраснела, смутившись, что привлекла к себе внимание, но тем не менее продолжала: – Того, что прислал господину приор.
– Но ведь это же блюдо со стола приора, – испуганно вымолвил Эльфрик. – Брат Петр сам говорил, что ему было велено отрезать кусочек и послать моему господину для аппетита, с наилучшими пожеланиями от приора.
Брат Эдмунд и брат Кадфаэль обменялись быстрыми взглядами, и каждый прочел в глазах другого ужаснувшую его мысль.
– Я пойду к приору, – поспешно сказал Эдмунд. – Молю Всевышнего, чтобы с ним ничего не стряслось! Господи, спаси и помилуй! Я передам, чтобы обо всем известили шерифа. Брат, оставайся здесь до моего возвращения и проследи, чтобы ничего не трогали.
– Так я и сделаю, – хмуро отозвался Кадфаэль.
Как только торопливое шлепанье сандалий брата Эдмунда стихло на дороге, Кадфаэль попросил потрясенных несчастьем домочадцев перейти в другую комнату, подальше от спальни, где разыгралась ужасная сцена. Воздух спальни был пропитан запахом смертного пота, смешавшимся с запахами лекарств. Но витал там и еще один запах, слабый, но устойчивый, – Кадфаэль чувствовал, что сможет определить его, надо только сосредоточиться и подумать.
– Случившемуся не поможешь, – печально промолвил монах, – и мы сейчас не вправе ничего делать без разрешения властей, ибо такая кончина требует объяснения. Но нет нужды оставаться здесь, это только добавит скорби. Вам всем лучше бы выйти, присесть и успокоиться. Дитя, – он посмотрел на служанку, – найдется у тебя кувшинчик с вином или элем? Налей-ка своей хозяйке, да и сама тоже выпей – это вас поддержит. Вы под опекой аббатства, и оно не покинет вас в горе.
В растерянном молчании все вышли из комнаты. Один только Эльфрик беспомощно оглядел оставленный в беспорядке стол, валявшиеся повсюду осколки посуды и, видимо вспомнив о своих обязанностях, дрожащим голосом спросил:
– Разве я не должен прибрать здесь?
– Нет, пока ничего не трогай. Садись, парень, и постарайся успокоиться. Людям шерифа надо увидеть все как есть, и только после этого можно будет наводить порядок.
Монах вернулся в спальню, прикрыв за собой дверь. Заинтересовавший его запах уже почти не ощущался, заглушенный зловонием. Кадфаэль склонился к вывернутым губам мертвеца: от них исходил тот же самый запах. Нос у Кадфаэля с виду был неказист, зато нюх – острый, как у оленя.
Оставаться у смертного одра не имело больше смысла: он узнал все, что можно было узнать. Вернувшись в другую комнату, Кадфаэль увидел несчастную вдову – она сидела сцепив руки на коленях, качала головой, словно не веря случившемуся, и повторяла: «Этого не может быть! Этого не может быть!» Девушка сидела рядом. Глаза ее были сухи, но она обнимала хозяйку за плечи с такой нежностью, что в этом виделось нечто большее, чем преданность служанки.
Оба молодых человека ходили из угла в угол, не находя себе места. Кадфаэль встал позади них, в тени, и принялся внимательно разглядывать обеденный стол. Стол был накрыт на троих, причем два кубка стояли, а третий, судя по всему принадлежавший хозяину, ибо с той стороны у стола находился не простой табурет, а кресло с подлокотниками, был опрокинут, и эль пролился. Видимо, Бонел уронил его, когда, почувствовав себя плохо, попытался встать. В центре стояло большое блюдо, с которого раскладывали пищу, остатки обеда на нем уже застыли. Еда на одной из деревянных тарелок была почти не тронута, на двух других было съедено почти все. Пять человек – нет, очевидно, шесть – отведали этой пищи и остались невредимы, все, кроме одного. И тут взгляд Кадфаэля упал на маленький судок – тот самый, что нес на подносе Эльфрик, проходя по монастырскому двору. На донышке виднелись лишь следы соуса, – похоже, подарок приора Роберта пришелся Бонелу по вкусу.
