– Так вы вместе и сюда пришли? А совсем недавно ты говорил: «Я вошел на кухню». «Я», а не «мы».
– Он раньше меня пришел. Паренек непоседливый… надоело ему торчать возле больного старика, тем более что мы с дядюшкой говорили только по-валлийски, к тому же дома его матушка поджидала. Вот он и пошел вперед. Когда я пришел, он уже сидел за столом.
– Да не больно-то он много съел, – задумчиво промолвил сержант, – правда, это неудивительно: что за радость пареньку обедать с человеком, который лишил его наследства. А что, они первый раз так встретились с тех пор, как хозяин отказался от завещания?
«Сержант явно учуял след, – подумал Кадфаэль, – и немудрено: это бросилось бы в глаза и полному профану, а сержант отнюдь не таков. Что еще мог бы я предположить на его месте при подобных обстоятельствах? Парнишке было очень нужно – пока не поздно – помешать тому, чтобы соглашение вступило в силу, – и вот он оказывается здесь как раз перед тем, как случилось несчастье, и является не откуда-нибудь, а прямо из лазарета, где можно было раздобыть то, что позволило бы ему решить эту проблему раз и навсегда».
Ричильдис под строгим взором сержанта тайком кидала на Кадфаэля отчаянные, взывающие о помощи взгляды, умоляя спасти ее дорогого сына, который, казалось, с каждой минутой увязал все глубже и глубже.
«Расскажи им все, что может быть использовано против него, – взглядом убеждал ее монах, – не умалчивай, иначе хуже будет».
– Да, в первый раз, – сказала Ричильдис, – и сыну было очень непросто решиться на эту встречу. Он сделал это ради меня. Не потому, что рассчитывал переубедить мужа, а только затем, чтобы мне жилось полегче. Меуриг, спасибо ему за это, долго уговаривал мальчика зайти к нам, и сегодня тот наконец согласился. Но мой муж встретил Эдвина враждебно и стал насмехаться над ним. Мол, прибежал выпрашивать назад обещанный манор. Манор-то ведь и вправду был ему обещан. Только у Эдвина ничего подобного на уме не было. Да, они поссорились! Оба они люди вспыльчивые, не обошлось и без бранных слов. Эдвин не стерпел и выбежал вон, а муж запустил ему вслед тарелкой – вон у стены осколки валяются. Вот и вся правда – можете слуг спросить. Спросите Меурига, он знает. Сын выскочил отсюда и побежал в сторону города, а сейчас, я уверена, он в Шрусбери, где живет его сестра с мужем, – теперь он считает, что его дом там.
– Правильно ли я вас понял, – переспросил сержант, пожалуй, чересчур миролюбиво, – что он, как вы говорите, выбежал через кухню? А там сидели эти трое? – Сержант обернулся к Олдит и молодым людям, и теперь в его голосе зазвучали и резкие нотки: – Вы видели, как он, не задерживаясь, выбежал из дома?
Те заколебались, бросая друг на друга растерянные взгляды, – и это было ошибкой. Наконец, поняв, что деваться некуда, Олдит ответила за всех:
– Когда там стали браниться и швыряться посудой, мы втроем вбежали в комнату, хотели попробовать успокоить хозяина или… хотя бы…
– … помочь мне, – закончила за нее Ричильдис.
– Стало быть, вы все находились в комнате, когда он выбежал? – Сержант был уверен в своей догадке, и смущенные лица невольно подтвердили его правоту.
– Так я и думал. Если кто-то сильно разбушевался, разве его сразу утихомиришь! Выходит, никто из вас не видел, задержался ли паренек на кухне, а значит, никто не может утверждать, что он не подлил кое-чего в судок с куропаткой, чтобы рассчитаться с отчимом. Он утром был в лазарете, и раньше там бывал, так что, вполне возможно, знал, где взять это снадобье и как его употребить. Вероятно, собираясь на этот обед, он предусмотрел, как ему поступить в том случае, если примирение не состоится.
Ричильдис отчаянно замотала головой:
– О нет, вы его не знаете! Он пришел мириться, только мириться. Да и не мог он задержаться на кухне: Эльфрик почти сразу же бросился вдогонку, чтобы попытаться уговорить его вернуться. Он за Эдвином почти до моста гнался, но тот его не послушал.
– Это правда, – подтвердил Эльфрик, – у него не было времени задерживаться на кухне. Я мчался за ним со всех ног и выкрикивал его имя, но он даже не оглянулся.
Сержанта это не убедило.
– Сколько времени требуется, чтобы опорожнить маленькую склянку в открытый судок? Взмах руки, и все – никто и не узнает. Ну а когда ваш хозяин малость поутих, подарок приора пришелся как нельзя кстати, – чтобы потешить задетое самолюбие, – и он с удовольствием все съел.
– Но разве мальчик знал, – осторожно вмешался Кадфаэль, – что из этого судка будет есть только мастер Бонел? Вряд ли стал бы он рисковать жизнью своей матери.
Однако сержант к этому времени был уже настолько уверен в том, что идет по верному следу, что довод монаха не возымел действия. Он бросил на Олдит тяжелый взгляд, и при всей своей бойкости девушка слегка побледнела.
– Раз уж пришлось подавать на стол при таких обстоятельствах, думаю, добрая служанка не упустила случая поднять хозяину настроение. Когда ты вошла в комнату, неужто ты не сказала, что его дожидается угощение, которое сам приор прислал ему в знак внимания?
Опустив глаза, девушка теребила краешек передника.
– Я думала, это его смягчит, – беспомощно промолвила она.
Теперь сержант знал или, во всяком случае, полагал, что знает, все, что необходимо для того, чтобы задержать убийцу. Он в последний раз окинул взглядом растерянных домочадцев и заявил:
– Ну теперь, пожалуй, вы можете навести здесь порядок: все, что мне нужно было, я видел. Брат Эдмунд готов помочь вам позаботиться об усопшем. А я должен быть уверен, что найду вас здесь, если у меня появятся еще вопросы.
– Где же нам еще быть, – понуро отозвалась Ричильдис. – А что вы собираетесь делать? Вы хоть дадите мне знать, если… если… – Слова не шли у нее с языка. Она пружинисто выпрямилась и произнесла с достоинством: – Мой сын непричастен к этому злодеянию, и вы сами убедитесь в этом. Он еще дитя, ему и пятнадцати нет.
– Так значит, мастерская Мартина Белкота?
– Я знаю, где это, – сказал один из стражников.
– Отлично! Покажешь дорогу, а там посмотрим, что скажет паренек в свое оправдание.
И они уверенно повернулись к двери. Но тут вмешался Кадфаэль, углядевший возможность хотя бы самую малость поколебать убежденность сержанта:
– Остался еще один вопрос: в чем принесли это снадобье. Кто бы ни похитил его – из моей ли кладовой, из лазарета ли, – он должен был иметь какой-то сосуд, чтобы его отлить. Меуриг, ты приметил сегодня утром у Эдвина что-нибудь в этом роде? Даже маленькая склянка заметна – и в кармане, и в складках одежды.
– Ничего подобного я не видел, – твердо ответил Меуриг.
– И еще: эта жидкость легко просачивается, даже если сосуд плотно укупорен и обвязан. А куда попадет хоть капля, остаются пахучие маслянистые пятна. Так что надо обратить внимание на одежду всех, кто находится под подозрением.
– Ты собираешься учить меня моему делу, брат? – снисходительно усмехнулся сержант.
– Вовсе нет, – невозмутимо промолвил Кадфаэль, – я только указываю на те особенности, которые имеют отношение к моему делу и могут помочь тебе избежать ошибки.
– С твоего позволения, – бросил через плечо сержант, уже стоя у двери, – мы сначала поймаем виновного, а уж когда он будет у нас в руках, не думаю, чтобы нам потребовались твои ученые советы.
И он зашагал по тропинке к дороге, где стояли стреноженные кони, а стражники последовали за ним.
Ближе к вечеру сержант со своими людьми явился в дом Мартина Белкота на Вэйле. Плотник, здоровенный добродушный детина лет сорока, оторвался от своей работы и приветливо, без тени удивления или беспокойства, поинтересовался, чем он может им услужить. Ему случалось выполнять заказы для гарнизона Прескота, и в появлении служителей шерифа он не нашел ничего необычного. Дверь, которая вела в комнаты, приоткрылась, и из нее выглянула миловидная женщина с каштановыми волосами, а следом поглазеть на пришедших высыпали трое ребятишек. Они открыто и не смущаясь уставились на незнакомцев. Девочка лет одиннадцати, очень серьезная и аккуратная, державшаяся с достоинством доброй хозяюшки, крепенький карапуз лет восьми или около того и прелестное создание не старше четырех лет с деревянной куклой под мышкой. Они смотрели во все глаза и держали ушки на макушке. Дверь дома так и осталась распахнутой, а голос у сержанта был зычным и повелительным.
