— И как следует братьям — хотя не всегда так бывает, — они уважают и любят друг друга. Что не помешало бы одному убить другого, — признал Кадфаэль, — если бы дело дошло до вооруженной схватки между их повелителями.
— Вот это-то и кажется мне таким неправильным, — серьезно вымолвил Марк. — Как могут эти двое не видеть друг в друге самого себя? Тем более теперь, когда они живут бок о бок.
— Они как близнецы, один из которых левша, они двойники и в то же время антиподы. Они могли бы убить без злобы и умереть без злобы. Боже упаси, — сказал Кадфаэль, — чтобы до этого дошло. Но одно несомненно: Кюхелин будет следить за каждым словом, которым его зеркальное отражение перекинется с Блери ап Рисом, за каждым взглядом, которым они обменяются. Потому что мне кажется, что он знает о посланнике Кадваладра несколько больше, чем рассказал нам.
За ужином в зале Овейна был накрыт стол, мед и эль лились рекой, звучала арфа, и пелись лучшие песни. Хайвел ап Овейн слагал песни о красоте Гуинедда и величии его истории. Несмирившееся сердце Кадфаэля, забыв на полчаса о черной рясе, уносилось вслед за стихами далеко в горы Эбера, а через бледное зеркало Лаван Сэндз — в королевскую усыпальницу в Лланфаэс на Англси. В молодости приключения влекли его на Восток, а теперь, когда он постарел, глаза и сердце обратились на Запад. Все благословенные святыни находились на Западе, об этом говорится в каждой легенде, и это несомненно для тех, в чьих жилах течет кельтская кровь. Да, тут есть над чем поразмыслить старикам. Однако сегодня в королевском маноре в Гуинедде Кадфаэль не чувствовал себя старым.
Да и чувства его, по-видимому, ничуть не притупились: ведь даже сейчас, погруженный в грезы, он приметил, как Блери ап Рис обнял Хелед за талию, когда она подливала ему эль. Не ускользнуло от Кадфаэля и то, как застыло лицо каноника Мейриона, и то, как Хелед, тоже почувствовав на себе ледяной взгляд отца, не сразу освободилась от руки Блери и нарочно с улыбкой шепнула ему что-то на ухо. Правда, это могло быть нечто совсем не лестное, но Мейрион истолковывал все по-своему. Ну что же, если девушка играет с огнем, что тут поделать? Она прожила с отцом много лет, была ему преданной и любила его — так разве он не знает ее, разве у него есть повод не доверять ей? Блери ап Риса она использовала только для того, чтобы позлить отца за то, что он так торопился избавиться от нее.
Судя во всему, Блери ап Рис тоже не был всерьез заинтересован Хелед. Он восхищался ею и ухаживал за ней почти машинально, словно чувствовал, что от него этого ожидали. Блери с улыбкой сказал девушке какой-то комплимент, но тут же отпустил ее, как только та отстранилась, и взгляд его снова устремился на молодого человека, сидевшего среди охранников за нижним столом. Гвион, строптивый пленник, не пожелавший нарушить клятву, данную Кадваладру, молча сидел среди людей, равных ему по положению, точнее, среди врагов, некоторые из которых стали его друзьями, как, например, Кюхелин. Во время трапезы он помалкивал и старался не глядеть по сторонам. Однако когда изредка он взглядывал на стол, стоявший на возвышении, то взгляд его останавливался на Блери ап Рисе, и по крайней мере дважды Кадфаэль замечал, как тот отвечал Гвиону беглым взглядом. Они переглянулись, как союзники, которые лишены возможности поговорить друг с другом.
«Эти двое все равно ухитрятся свидеться наедине, — подумал Кадфаэль, — и не позже, чем еще сегодня ночью. А с какой целью? Причем встречи ищет не Блери, который на свободе, хотя и подозревается в каких-то тайных замыслах. Нет, это Гвион требует и страстно желает общения с Блери. Это Гвиону срочно понадобился сообщник для осуществления какого-то плана. Гвиону, давшему слово не бежать из плена, нужен Блери, который такого слова не давал».
Ну что же, Кюхелин поручился за честность Гвиона и поклялся не спускать глаз с Блери. Но Кадфаэлю показалось, что манор слишком велик, в нем сложно уследить за этими двумя, если уж они решили избегать Кюхелина.
Леди осталась в своих покоях вместе с детьми и не обедала в зале, принц тоже рано удалился, так как несколько дней не виделся с семьей. Он забрал с собой самого любимого сына, а Хайвела оставил за хозяина, пока гости не разойдутся. Поскольку теперь все могли свободно меняться местами и выходить во двор подышать свежим воздухом, в зале стало шумно и воцарилась полная неразбериха. Кто же мог в этом многоголосом шуме, когда все говорили одновременно, а арфисты играли, в этом чаде факелов, не освещавших темные углы, уследить за одним человеком среди многих? Кадфаэль заметил, как удалился Гвион, однако Блери ап Рис все еще сидел на своем скромном месте в конце стола, безмятежно наслаждаясь элем, — правда, как заметил Кадфаэль, пил он умеренно и внимательно наблюдал за всем происходящим в зале. Видимо, на него произвели впечатление строгий порядок в маноре Овейна и дисциплинированность многочисленной охраны, состоявшей из знатных молодых людей.
— Я полагаю, — сказал брат Марк на ухо Кадфаэлю, — мы будем в церкви не одни, если пойдем сейчас.
Наступало время повечерия. Брат Марк не будет знать покоя, если пропустит службу. Кадфаэль поднялся и вместе с ним вышел из большого зала во двор, вдохнув ночную прохладу. Они направились к деревянной церкви. Было еще не поздно, и сумерки не сгустились, так что те, кто любил пропустить стаканчик-другой, не спешили расходиться. В темных проходах между зданиями не спеша передвигались те, кто тут служил, — они выполняли свои обычные обязанности, ощущая легкую усталость после долгого и удачного дня.
Кадфаэлю и Марку оставалось пройти всего несколько ярдов до входа в церковь, когда на пороге ее показался мужчина. Свернув, он пошел мимо ряда домов, тянувшихся вдоль стены манора, и исчез в одном из узких проходов. На таком большом расстоянии они не могли его как следует разглядеть. Этот человек средних лет и высокого роста мог быть кем-то из придворных Овейна, неторопливой усталой походкой шедшим к себе спать, однако Кадфаэль, у которого из головы не выходил Блери ап Рис, несмотря на сгущавшиеся сумерки, был уверен, что это он.
Уверенность его усилилась, когда, войдя в церковь, где в полумраке горел лишь розовый огонек лампады на алтаре, он увидел темную фигуру человека, стоявшего на коленях в неосвещенной части. По-видимому, молившийся не заметил вошедших, хотя они особо и не старались не шуметь. Когда монахи остановились, не желая прерывать молитвы, он не проявил никакого интереса и, погруженный в молитву, не поднял головы. Наконец он пошевелился, вздохнул и поднялся. Проходя к дверям, он, нисколько не удивленный их присутствием, тихо сказал: «Спокойной ночи, братья!» Маленький красный глаз лампады осветил его профиль, правда, всего лишь на мгновение — однако этого хватило, чтобы они ясно разглядели молодое задумчивое лицо Гвиона.
Повечерие , давно закончилось, было уже за полночь, и они мирно почивали в своей маленькой комнате, когда раздался сигнал тревоги. Сначала принялись колотить в главные ворота манора, послышался приглушенный стук копыт въехавшего во двор коня, а потом взволнованные голоса всадника и стражи. Все эти звуки Кадфаэль слышал сквозь сон, не пробуждаясь, но Марк, у которого по молодости слух был лучше, да и перевозбужденность событиями дня сказалась, проснулся тотчас же, когда шепот еще не сменился громкими приказами. Все обитатели манора, заспанные, спешили во двор со всех сторон. И когда ночную тишину окончательно нарушил пронзительный звук рожка, Кадфаэль соскочил с кровати, готовый действовать.
— Что случилось?
— Кто-то прискакал. Очень торопился!
— Они не стали бы всех поднимать на ноги среди ночи из-за какого-то пустяка, — решил Кадфаэль, на ходу застегивая сандалии.
Снова затрубили в рожок, и эхо прокатилось по манору. На зов рожка во двор спешили вооруженные молодые люди, и многоголосый гул, сперва приглушенный, теперь превратился в гул, походивший на рев прилива в бурю. Все двери были раскрыты, и свет от ламп и свечей, которые второпях зажигали, падал во двор, время от времени выхватывая из толпы то одно, то другое лицо. Загнанную лошадь с поникшей головой вели на конюшню, а всадник, не обращая внимания на множество протянутых рук и не отвечая на сыпавшиеся со всех сторон вопросы, прокладывал путь сквозь толпу в покои принца. Не успел он дойти до подножия лестницы, как наверху отворилась дверь и на пороге появился Овейн в халате, отороченном мехом. Его большая фигура темнела, загораживая свет, лившийся из зала, а рядом стоял оруженосец, который и разбудил принца, сообщив ему о неожиданном гонце.
