К этому времени, однако, Кит Боттль уже подоспел на помощь Антонию.

– Ах, вы, изверги, крикнул он, – неужели вы будете еще слушаться этого разбойника Румнея к станете нападать на моего благородного господина и его слуг? Ведь он все равно всех вас предаст, как он когда‑то предал и меня. Послушайте, Эдуард Моретон, и ты, честный Джон Гатч, а также ты, добряк Оливер Бунч, я уверен, что вы окажетесь на нашей стороне и не пойдете против нас.

– А Том Коббль? – воскликнул Гель, не оглядываясь назад, так как он был уже занят тем, что отражал яростное нападение Румнея. – Я уверен, что Том Коббль тоже перейдет на нашу сторону и не захочет больше служить под начальством такого изменника и изверга, как этот Румней.

– Что скажете, товарищи? – воскликнул на это Том Коббль. – Я перехожу на сторону этого благородного господина, не знаю, как вы!

– Я тоже! – ответил Джон Гатч, а также и Моретон, и Оливер Бунч и еще несколько человек.

– К черту вашего благородного господина! – заревел чей‑то грубый голос, и большинство разбойников подхватило этот крик, так что стало ясно, что нее они остаются на стороне Румнея.

– Хорошо, ребята, – радостно воскликнул Румней, лицо которого было омрачилось при словах Кита Боттля, – вперед же, товарищи, и помните, что добыча будет тем больше, чем больше изменников вы убьете.

– Смотри, чтобы тебя самого не убили, негодяй! – крикнул ему Мерриот, продолжая отражать его яростное нападение и стараясь повертываться так, чтобы какая‑нибудь из шпаг не задела нечаянно Анну.

Поединок между Гелем и Румнеем продолжался, никто не обращал на них внимания, так как все были заняты собственным делом. Разбойники с трудом отражали нападение Кита Боттля, Антония и тех из своих товарищей, которые перешли на сторону Геля; последние сражались с отчаянной храбростью, так как знали, что в случае победы Румнея им несдобровать. Наконец, благодаря быстрому и ловкому движению, Гелю удалось ранить своего противника в руку, державшую шпагу; тот вскрикнул от боли и быстро осадил свою лошадь левой рукой.

Гель бросился вперед, прямо на него, с криком:

– Смерть тебе, собака!

Румней вообразил, что действительно настал его конец, и отчаянно вскрикнул:

– Сдаюсь, пощадите!

– То‑то же! – ответил Гель спокойно, – ну, так отзови всю эту свору!

– Хорошо, – смиренно ответил Румней, – эй, вы, ребята, назад, сдавайтесь!

Люди его с удовольствием исполнили его приказание, так как дела их были далеко не блестящи, и обе стороны пострадали почти одинаково.

– А теперь, Румней, – воскликнул Гель громким голосом, – можете возвращаться назад своей дорогой и не попадайтесь мне больше на глаза. Те из людей, которые перешли на мою сторону, могут ехать со мной, остальные проваливайте, куда хотите.

Разбойники молча и угрюмо повиновались Гелю и один за другим, здоровые и раненые, потихоньку стали отъезжать в сторону, и только люди, оставшиеся верными Гелю, не трогались пока еще с места.

Гель молча следил за тем, как Румней и его люди скрылись за поворотом дороги; потом он обернулся к Анне и сказал ей:

– Надеюсь, сударыня, вы остались живы и невредимы, ваш паж, кажется, тоже не пострадал нисколько.

Анна ничего не ответила на это, и все молча поехали дальше.

– Как я рад, что отделался от Румнея и его людей! – сказал Гель.

– Да, хорошо было бы, если бы мы «действительно» отделались от него, – проворчал Боттль.

XVI. Фоксбай Холл

Только что описанный случай произошел утром, в субботу, 7 марта, на четвертый день бегства Геля. Кавалькада Геля состояла теперь из него самого, Антония, Боттля, двух пленников, Моретона, Тома Коббля, Оливера Гатча, Джона Бунча и нескольких других лиц. Раненые стоически переносили свои страдания, раны их были кое‑как перевязаны тряпками, и здоровые ехали около раненых, чтобы оказывать им помощь и поддержку.

Мерриот проехал уже двести миль от Флитвуда в три с половиной дня, т. е. делал почти до шестидесяти миль в день, несмотря на все задержки и приключения, но с тех пор, как пошел снег, дорога совершенно испортилась, и поэтому вернуться назад отсюда во Флитвуд можно было также никак уже не раньше трех дней с половиной, и таким образом, если бы беглецы были настигнуты теперь преследователями, то все же сэр Валентин имел в своем распоряжении целых семь дней. Еще полтора дня, и десять дней, необходимые для полного его выздоровления, были налицо.

Что касается Роджера Барнета, он продвигался вперед тоже медленно, как это и предполагал Гель, так как ему нигде нельзя было запастись свежими лошадьми, и к тому же в Клоуне, где Гель пережил такие неприятные минуты благодаря местному жандарму, с ним случилось досадное приключение. Дело в том, что лошадь его была так загнана, что в ту минуту, как он слезал с нее, она не выдержала усталости и пала, причем при падении придавила Барнета и жестоко зашибла ему ногу, так что ему пришлось пролежать в пивной несколько часов подряд, прежде чем он был опять в состоянии двинуться дальше в путь, и то со страшной болью, которую он, однако, переносил с большим героизмом. Гель, конечно, не мог знать об этом случае, столь благоприятном для него, и поэтому удивлялся тому, что до сих пор еще Барнет не мог догнать его. Чтобы не дать ему сбиться со следа, Гель нарочно приказывал своим людям шуметь как можно больше и даже трубить в рога, проезжая большие города, чтобы хоть этим привлечь к окнам жителей, которые все попрятались по домам благодаря ужасной погоде. И, действительно, этот шум и дикие крики привлекли общее внимание, и еще долго все смотрели вслед странной группе всадников, среди которых находилась одна женщина.

Все время Анна сидела молча и неподвижно, закутавшись в свой плащ и опустив капюшон низко на голову. Она также молча принимала пищу, которую Кит Боттль приносил ей по знаку Геля. Сначала Гель обращался с ней короткими вопросами, но так как она не отвечала ему, он только молча посматривал на нее, недоумевая в душе, решила ли она наконец покориться своей судьбе, или сидит и молчит, так как занята придумыванием какого‑нибудь нового коварного плана.

Кит Боттль все время держался вблизи раненых и заботливо осведомлялся, как они себя чувствуют, наконец он подъехал к Гелю и сказал ему шепотом:

– Некоторые из раненых так плохи, что их необходимо сейчас же уложить на время в постель: они не могут ехать дальше при такой погоде.

– Но куда же нам положить их? Где мы можем их пристроить? – сказал так же тихо Гель. – Ведь в тех домах, где они могут быть приняты, и где мы можем оставить их в полной безопасности, наверное знают также и Румнея, и поэтому он легко может найти их там, тогда им плохо придется, в этом молено не сомневаться.

– Да, это верно, – ответил Боттль задумчиво, – но вот в чем дело. Я только что разговаривал с Оливером, и он рассказывал мне, что служил раньше здесь в окрестности в одном французском семействе, которое эмигрировало за границу; все имущество их, кажется, конфисковано, но дом, где они жили, стоит еще запертый и пустой до сих пор; мы можем свободно остановиться в нем, чтобы отдохнуть немного и дать вздохнуть нашим раненым; называется этот дом – Фоксбай Холл.

– Но если дом заперт, как же мы попадем в него? – спросил Гель.

– Видите ли, в чем дело: у Оливера есть ключ от маленькой боковой двери, он спрятал его там где‑то в стене.

– Ну, в таком случае нечего и разговаривать: надо ехать скорее, чтобы быстрее очутиться там.

Они погнали лошадей и скоро прибыли к тому месту, где издали виднелся дом, о котором говорил Кит Боттль. С одной стороны дорога здесь граничила с лесом, с другой стороны шла длинная деревянная изгородь, за которой сначала виднелось поле, а затем уже длинная каменная стена, позади нее возвышались деревья столетнего парка. Посередине стены виднелась небольшая калитка. Оливер остановился перед ней, все последовали его примеру.

Гель сошел с лошади и посмотрел в калитку, которая распахнулась от первого его прикосновения. Он увидел прямо перед собой огромное здание, от главного фронта которого шли два длинных боковых флигеля, образовывавших как бы в общем три стены вокруг квадратного большого двора. С четвертой стороны шла низкая терраса, спускающаяся прямо к дороге, где виднелась опять другая, тоже очень низкая стена.