На стуле, стоявшем между столом и кроватью, сидел довольно просто одетый человек. Не посмотрев ему хорошенько в лицо, Гель прямо направился к нему и, низко поклонившись, сказал:

– Слава Богу, сэр Валентин!..

– Вы ошибаетесь, сударь, – спокойно ответил ему этот человек, – я не тот, за кого вы меня принимаете.

Гель внимательно всмотрелся в лицо говорившего и убедился в том, что это действительно не сэр Валентин, а совершенно посторонний человек с серьезным бледным и сосредоточенным лицом.

С постели в это время раздался слабый голос:

– Добро пожаловать, Гарри.

– Как! – воскликнул Гель, быстро оборачиваясь к постели. – Неужели, сэр Валентин, вы ложитесь так рано?

– Нет, – ответил сэр Валентин, продолжая лежать неподвижно на спине, – вот уже два дня, как я прикован к постели, и мой милый врач говорит, что я пробуду еще в таком положении, по крайней мере, дней шесть.

– Да, раньше недели вам нечего и думать о том, чтобы встать с постели, – заметил доктор, которого Гель принял было за сэра Валентина.

– Меня ранили на дуэли, – заметил больной слабым голосом, обращаясь к Гелю.

Бедный юноша стоял, как громом пораженный. Сэр Валентин ранен, лежит в постели и не может встать еще дней шесть или семь, а офицер, которому предписано арестовать его, может прибыть каждую минуту. Нечего сказать, прекрасное положение!

«Постарайтесь каким угодно способом ускорить отъезд его за границу», – сказала ему королева, и Гель взял ее деньги и дал ей торжественное обещание исполнить ее желание: что бы ни случилось дальше, он должен приложить теперь все старания, чтобы исполнить свое обещание. Что это будет нелегко, не могло быть и сомнения, итак, в конце концов миссия его оказалась далеко не так проста, как она представлялась ему сначала.

V. Актер доказывает, что он дворянин

Сэр Валентин Флитвуд был худощавый человек с правильными чертами лица и впавшими щеками, его обыкновенно бледные щеки горели теперь лихорадочным румянцем. Его круглая большая борода была вся седая, но на голове еще виднелись темные волосы.

– Сэр Валентин, – сказал Гель, стараясь справиться со своим волнением и говорить спокойно, – мне надо сообщить вам кое‑что с глазу на глаз. – Гель взглянул на доктора, тот заметно нахмурился от его слов; старый Антоний тоже остался стоять неподвижно у дверей комнаты с фонарем, как бы ожидая, что ему опять скоро придется проводить Геля обратно.

– Сэр Валентин теперь не в состоянии выслушивать что‑либо, – сказал доктор, не повышая голоса, но очень решительно.

– Но дело это чрезвычайно важное, – прервал его Гель, однако сэр Валентин не дал ему договорить и сказал:

– Во всяком случае оно может подождать, Гарри. Я теперь не в состоянии говорить о делах.

– Но ведь необходимо сейчас же решить его, – ответил Гель, порываясь рассказать все, но сдерживаемый присутствием доктора и Антония.

– Это все равно бесполезно, – ответил сэр Валентин слабым голосом, – каково бы ни было решение, я все равно не могу его привести сейчас же в исполнение, я не могу пошевельнуть раненой ногой, черт ее возьми.

– Но!.. – воскликнул было Гарри.

Доктор вдруг решительно встал, Антоний тоже с угрожающим видом сделал шаг вперед по направлению к Гелю.

– Больше ни слова, юноша, – воскликнул доктор, – жизнь сэра Валентина…

– Но ведь речь именно идет о жизни его, – воскликнул Гель с жаром, – вы вмешиваетесь не в свое дело, сударь.

– Тише, Гарри, – заметил хозяин дома, – что касается моей жизни, она всецело в руках доктора, и видит Бог, я, право, не хочу еще умирать, не оттого, чтобы я боялся смерти, но потому, что жизнь моя нужна еще для других. И как это ужасно, что меня втянули насильно в эту глупую ссору, и вот теперь я прикован к своей постели. А мой враг… Послушай, Антоний, ты не знаешь, что с мистером Хезльхерстом? Как его здоровье?

– Не знаю, – угрюмо ответил старый слуга, мрачно глядя в сторону, как бы скрывая что‑то от своего господина, чего последний, однако, не заметил, так как полог кровати мешал ему видеть лицо старика.

– Это мне хороший урок, впредь я не буду никогда вмешиваться в чужие дела, Гарри, и не стану заводить ссоры из‑за пустяков. Дело в том, что у меня есть один сосед, Хезльхерст, молодой еще человек, мы с ним были едва знакомы и, конечно, не желали зла друг другу. К несчастью, два дня тому назад мы с ним встретились на перекрестке, поссорились из‑за какого‑то пустяка, и так как он наговорил мне дерзостей, мне пришлось, конечно, обнажить шпагу, чтобы проучить его. Кончилось тем, что нас обоих пришлось унести с места поединка на руках, оба были ранены, – я в ногу, он, кажется, в грудь. Интересно было бы знать, поправляется ли он. Антоний, разузнай потом об этом от его людей.

– Сэр Валентин, вы разговариваете слишком много, – заметил доктор. – А вы, молодой человек, видите, каковы наши дела. Если вы действительно расположены к сэру Валентину, то уйдете сию же секунду. Он непременно хотел, чтобы вас впустили сюда, не злоупотребляйте же его добротой.

– Но ведь то, что я должен сказать ему, касается именно его жизни, – начал было Гель.

– Я не желаю больше говорить о себе, – капризно заметил хозяин дома. – Расскажи мне теперь о себе, Гарри, ведь я уже давным давно не видал тебя и ничего не слышал о тебе. Ты ведь, кажется, отправился в Лондон и поселился там? Мое письмо, по‑видимому, не оказало тебе никакой помощи. Как ты поживаешь, чем занимаешься?

Гель решил перехитрить доктора и старого Антония и исподволь подойти к занимавшему его вопросу, поэтому он ответил спокойно:

– Я поступил теперь на сцену как актер.

Сэр Валентин широко раскрыл глаза от удивления и с ужасом воскликнул:

– Как, ты – актер? Сын твоего отца поступил на сцену? Мерриот и актер? Как низко ты упал, Гарри? Однако и времена же теперь настали. Дворянин – и вдруг актер!

Старый Антоний тоже в ужасе отступил от Геля, подняв глаза к небу, как бы ища там поддержки; доктор смотрел на юношу спокойно, но с видимым любопытством.

– Актер может все же оставаться дворянином, – решительно и твердо заявил Гель, – он остается дворянином и, как таковой, помнит услуги, оказанные ему, и готов всегда пожертвовать своей жизнью, только бы отплатить за них тем же. Я приехал сюда, чтобы спасти вас от ареста, который угрожает вам, сэр Валентин. Офицер, посланный сюда с этою целью, может прибыть в ваш дом каждую секунду. И, как дворянин, – продолжал Гель, обнажая шпагу, – я приказываю присутствующим здесь доктору и вашему старому слуге не мешать мне и сделать со своей стороны все возможное, чтобы помочь вам бежать, пока еще есть время.

Сэр Валентин первый оправился от удивления и почти спокойно спросил:

– Ты уверен в том, что говоришь, Гарри?

– Да, я уверен в этом. Нам, актерам, иногда приходится близко соприкасаться с придворными сферами, и поэтому мы знаем многое, что недоступно другим. Сегодня утром подписан был указ о вашем аресте, и послан был офицер с приказанием привести в исполнение этот указ. Принимая во внимание услугу, которую вы когда‑то оказали моей семье, я, конечно, нисколько не колеблясь, отправился тотчас же, чтобы предупредить вас об опасности. Я поклялся спасти вас. Ведь этот арест равносилен смерти, насколько я знаю, участь ваша уже решена, и вас ждет неминуемая казнь.

– Весьма вероятно, – сказал сэр Валентин с горькой улыбкой.

– Я не виноват, – добавил Гель, – что оба присутствующие здесь лица оказались теперь посвященными в эту тайну.

– Что касается меня, – сказал доктор, – то это послужит только на пользу сэру Валентину.

– Мой господин знает, что может слепо положиться на меня, – сказал Антоний, не без гордости посматривая на доктора, к которому питал тайную антипатию.

– Я знаю, что могу положиться на вас обоих, – ответил сэр Валентин, – но что же мы можем сделать? Ведь я не могу шевельнуться с места. Не думай, что это только выдумка доктора, Гарри. Хоть бы Господь помог мне спасти мою жизнь, не думайте, Гарри, что я желаю этого для себя; нет, за границей, во Франции, меня ждут близкие мне люди, которые всецело зависят от меня.