Я выбрался из кинотеатра и вновь увидел негра, которому продал часы. Он сидел на корточках и, безмятежно чавкал жвачкой. Негр приветливо помахал мне рукой. Я доплелся до него, потея и проклиная тяжесть книг.

– Не знала моя, что в киношке открылася книжный магазина, – сказал негр.

– Ага, – ответил я. – Моя тоже не знала.

– Мосье потратила все деньги, что моя дала за часы?

Я кивнул.

– Тогда пиджака продай, хорошо деньги дам.

– Перебьешься. Лучше скажи, где у вас здесь рынок?

– Какая рынок, Сандага, Кармель или Тилена?

– Ну, не знаю… – замялся я. – А куда белые ходят?

– На Кармель.

– И как туда пройти?

– Иди по эта улица до Площади Независимости, потом свернешь налево и через два квартала сама увидишь. А, вообще, продала бы пиджака, да на такси доехала, господина.

Я покосился на палящее солнце, потом на книги и махнул рукой. Зачем в Африке пиджак? Негр дал мне пятьсот франков и даже поймал такси. Я забрался на заднее сидение и, сказав водителю, куда ехать, принялся разглядывать местные достопримечательности.

В общем-то, все походило на то, что я видел и прежде: лавки, ресторанчики, дома в колониальном стиле. Но вся эта экзотика кончилась, когда мы подъехали к Площади Независимости, вокруг которой, возносясь к небу, стояли белоснежные здания банков, различных фирм и страховых обществ. За ними, уходя к центру города, проглядывали многоэтажные билдинги, выросшие вдоль широченной Авеню Рум, в конце которой, как сказал водитель, находился Дворец Президента.

По широкому кольцу мы объехали утопающий в зелени акаций сквер, разбитый в центре площади, и, наконец, оказались возле базара. Я расплатился с водителем и, выбравшись из машины, замер, обалдев от дикого шума, суеты, буйства красок и запахов.

Здесь продавали овощи, лимоны, манго, мясники с выкриком рубили говяжье и баранье мясо, торговки рыбой чистили свой товар прямо на месте, и серебристая чешуя разлеталась далеко вокруг. Были здесь и молочные продукты, самые разнообразные пряности, а рядом продавали ширпотреб, украшения, игрушки, видео и аудиоаппаратуру. Я шел по рядам и поражался разнообразию товаров, какого ни в одном супермаркете мира не увидишь. А ведь Сенегал официально объявил на весь мир, что у них голод. И идут, идут сюда корабли с гуманитарной помощью…

Негр меня не обманул. Торговали на рынке в основном африканцы, а вот сновали среди рядов преимущественно белокожие покупатели.

Я долго искал, где бы приткнуться со своими книгами, пока не увидел целый книжный ряд. Туда я и направил свои стопы. Книготорговцы сверкнули на меня белками глаз, но ничего не сказали. Когда же они увидели, какой товар я принялся раскладывать на прилавке, то занервничали и, собравшись в кружок, начали о чем-то перешептываться.

Но нервничали торговцы зря. Я проторчал на базаре до сумерек, так и не продав ни одной книги. Нет, люди подходили, я им объяснял, что это прижизненные издания, но произведения классиков никому и даром не были нужны. Куда катится человечество, черт побери?! В конце концов, негры-книготорговцы купили у меня все книги оптом, дав за них пять тысяч африканских франков, что, соответствовало приблизительно двадцати американским долларам, и я, радуясь тому, что избавился наконец от довольно-таки тяжелой «обузы», поплелся к выходу с рынка. Вот так терпят крах самые гениальные идеи…

Я сидел на каменной террасе «Туринг-отеля» и, попыхивая сигаретой, наблюдал за вечерней жизнью Дакара. Где-то гремела музыка, по дороге проезжали шикарные автомобили, в которых сидели в основном белые. Черные ходили пешком.

Стройные африканские женщины были одеты в длинные и яркие национальные одежды, мужчины – кто во что. Я завидовал их беззаботности и улыбкам на лицах. Да, Дакар разительно отличался от многих городов не только своей чистотой и простором, вечерами здесь не стреляли, и люди не разучились еще улыбаться.

«Вот только назойливости у них гораздо больше», – вздохнул я, наблюдая, как бочком подбирается ко мне очередной «коммивояжер» с отрезом ткани под мышкой.

– Три тысячи, – говорит он шепотом, – даром отдаю.

– Тысячу, – устало отвечаю я, понятное дело, не собираясь ничего покупать.

– Тысячу двести, – радостно соглашается черномазый.

– Пятьсот, – еще больше сбавляю цену.

– Тысячу! Вы сказали тысячу, – нервничает негр.

– Двести франков, – я умильно смотрю на него, ожидая реакции.

– Пятьсот, – казалось, негр еще больше почернел.

– Сто.

Негр плюет и, развернувшись, уходит. Господи, а я собирался сделать в этом городе карьеру торговца! Да здесь весь Зеленый мыс можно скупить по дешевке…

Я поднялся из плетеного кресла и направился к себе в номер, который снял на ночь за последние деньги. Апартаменты мои, разумеется, не блистали ни роскошью, ни комфортом, но если учесть, что предыдущую ночь я прогарцевал на танцплощадке, а потом лишь на четыре часа сомкнул глаза, лежа на жесткой лавке шлюпки, то обычная кровать номера вызывала у меня щенячий восторг.

Скинув ботинки, я блаженно вытянул члены. Так, что же мы имеем? От цэрэушников я, похоже, сумел оторваться. Не сгорел, не утонул, отстрелялся… Никогда бы не подумал, что в виртале можно бросать обычные гранаты и палить из обычного же «калашникова». Опять проделки блока Маргарет? Все равно не понимаю… Слишком уж реален этот абсолютно вымышленный мир. Хотя, вышел-то я из кабеля без единой царапины…

В этот миг тонко звякнуло стекло. Я удивленно посмотрел на окно, увидел аккуратную маленькую дырочку, перевел глаза на стену и с тоской убедился, что в ней тоже появилось отверстие. в меня стреляли!

От сонливости не осталось и следа. Я слетел с кровати и растянулся на полу. Из окна меня теперь не было видно, но пробраться к двери и выйти из номера – об этом не могло быть и речи.

«Как же так?! – панически вопил мой мозг, – Как они смогли выйти на меня так быстро? Это тот неугомонный военный, отец маленькой Джулии! Черт бы его побрал.»

В тот миг я не знал, что зря поминаю вояку недобрым словом. Моряки на лайнере над ним посмеялись, тем дело и кончилось. Он же почти до утра продолжал поиски в одиночку, а потом усталый и злой пошел в каюту спать. Отец Джулии искал меня в самых темных и глухих закоулках корабля, не догадавшись заглянуть туда, где было светло и шумно.

Нет, ЦРУ так быстро вышло на меня не из-за него. Они с самого начала знали, что я не погиб в виртале, потому что в мой костюм был вмонтирован радиомаяк. Но, черт возьми, я-то об этом не догадывался!

Я заполз под кровать и долго смотрел из-под нее то на бегающий по комнате пурпурный луч лазерного прицела, то на стоявший у противоположной стены стул, на котором лежал рюкзак с костюмом. Было понятно, что уйти можно только через виртуальность, но вот как добраться до него, чтобы меня не подстрелили? Я мог проползти под самым окном, находясь вне зоны досягаемости снайпера, но дальше путь пролегал вдоль стены. Вот здесь меня и прищучат, охнуть не успею…

И еще, как назло, я не помнил, закрыл дверь на ключ или нет. Наверняка, снайпер работал не один, а значит, гостей можно ждать и с другой стороны.

«Да сделай же что-нибудь!» – орал мой оптимизм.

«Поздно, – вздыхал пессимизм, – В аду тебе срочно готовится место в чане для убийц и предателей. Так что опусти лапки и заканчивай это все побыстрей».

«Нет, – уговаривал оптимизм, – наоборот, подними руки кверху и сдайся. Хоть в живых останешься».

А почему бы и нет? Конечно, меня запрут в таком месте, где даже Стрэнк покажется раем. Но лучше плохая жизнь, чем хорошая смерть.

Я оторвал от простыни кусок и, осторожно высунув руку из-под кровати, начал махать им, словно белым флагом. Но стекло опять звякнуло и, не выдержав появления второго отверстия, осколками осыпалось на пол. Появилась дырка и в моей тряпице. Как говорится, красноречивее ответов не бывает. Я не был нужен им даже в качестве завсегдатая тюремных камер. Что ж, спасибо за откровенность. По крайней мере, теперь я знал, на что рассчитывать.