– Стоять! – укрытый Антоном приказал Плосконос. Его голос переполнялся откровенным торжеством. – Сделаешь шаг ко мне, пристрелю щенка.

Удача невозмутимо поднял свой пистолет дулом ко лбу плосконосого лица, только частью скрытого за плечом беспомощного парня.

– Боюсь, что тогда будет два трупа, – предупредил он спокойно. – Я уже забыл, когда с такого расстояния промахнулся в последний раз... – Заслышав быстрый, с перебежками топот сапог нескольких мужчин, которые намеревались перекрыть выход, он переместился в левый угол между дверным и оконным проёмами. Перехватив огнестрельное оружие в левую руку, с предупреждением звучно чиркнул вынимаемой саблей о ножны и громко объявил: – Кто сунется снаружи, не успеет пожалеть об этом!

Вокруг избы притихли, и Плосконос смачно плюнул на тёмные доски пола.

– Ну, хорошо, – сказал он. – Щенок мне не нужен. Брось саблю к моим ногам и убери пистолет в сторону. А я отпущу его.

Вдруг Антон извернулся, вмиг стукнул его затылком в приплюснутый нос и вырвался ртом из хватки пальцев.

– Врёт он! ... – хрипло выкрикнул он Удаче. – Наши деньги ему нужны!

Плосконос тут же ухватил, сгрёб его ухо, и Антон скрипнул зубами от боли. Голова его была рывком возвращена к пистолету.

– Дёрнешься ещё раз – пристрелю! – грубо рявкнул Плосконос.

– Ладно, – вмешался Удача, беспокоясь за своего несдержанного товарища. – Я брошу саблю. – Он ждал, пока лицо Плосконоса не исказила безобразная ухмылка. – Но прежде ты отпустишь парня.

Плосконосу такое предложение не понравилось. Чтобы пресечь возражения, Удача твёрдо продолжил:

– Он выйдет, сядет на моего коня, и я выброшу саблю. Только не тебе в ноги, а в окно. Там твои сообщники, и, если я нарушу слово, они убьют его.

Он умолк, давая возможность плосконосому удостовериться, что тот ничего не теряет.

– Хорошо, – не выпуская из виду Удачи, Плосконос скосил левый глаз за дверной проём и дважды подмигнул стоящим там подельникам, то ли предлагая им выполнить услышанное требование, то ли приготовиться к какому‑то коварству. Он отпустил ухо парня и толкнул кулаком между лопатками. – Иди! – распорядился он громко и властно.

Пока тот смотрел на товарища и неуверенно ступал к выходу, Плосконос перевёл дуло пистолета к груди врага.

– Иди! – успокаивая Антона, вполголоса сказал Удача. – Сядешь на коня, подведёшь его к окну, чтобы я убедился в этом. И я выброшу саблю... Понял?

Антон, казалось, почувствовал многозначительность в словах товарища, качнул головой в подтверждение, что понял, и вышел. Слышно было, как он отошёл, затем аргамак с седоком обеспокоено переступил тонкими ногами скакуна и приблизился к окну.

– Тут один стоит, держит поводья! – срывающимся от волнения голосом громко сказал Антон как раз напротив оконного проёма.

Плосконос ждал дальнейших торгов об условиях освобождения парня, но получилось не так, как он рассчитывал.

– Держи! – выкрикнул Удача.

И в то же мгновение его сабля вылетела из окоёма рукоятью к седоку. Антон рванулся, удержался в седле и подхватил рукоять; а обманутый восклицанием Удачи головорез за окном длинным кинжалом рассёк воздух в намерении отсечь передающую саблю руку. На долю мгновения потеряв самообладание, Плосконос решил, что это его недруг выпрыгивает за оконный проём, и выстрелил туда же. Вопль раненого головореза с кинжалом словно подтолкнул Удачу к прыжку в другую сторону, а оттуда за гнилой порог. Но от ловкой подножки стоящего за дверным проёмом разбойника он опрокинулся на землю, в падении успевая пальнуть в одного из двух нанятых для разбоя кочевников, в того, который схватил узду аргамака. Прежде чем его накрыло парусиной, он успел увидеть, как Антон замахнулся саблей на другого кочевника и тот отшатнулся, а парень дико взвизгнул и с места погнал аргамака со двора на улочку.

Парусина оказалась лучшим оружием нападающих. Поверх неё навалились сразу несколько сильных мужчин, они прижали Удачу к земле, и под ребро ему больно ткнуло остриё трёхгранного кинжала.

– Трепыхнёшься? Проткну! – сипло пригрозил низкий пропитый голос, по которому он узнал горбоносого казака с серьгой в ухе: именно ему он накануне дал на постоялом дворе золотой червонец. Сомневаться в угрозе не приходилось – клинок пронзил парусину и кафтан, и пришлось смириться, прекратить сопротивление. После чего тот же голос беззлобно добавил: – Вспомнил меня? То‑то. Мы тебя по‑людски просили дать нам денег. А ты как поступил? Подло! Моего лучшего товарища обидел, ему одному не дал, будто он собака какая, а не породный казак.

Парусину тем временем живо подвернули ему под ноги, затем на голени быстро накинули верёвку, туго обмотали и завязали узлом в щиколотках. Кто‑то невидимый рывком отобрал у него пистолет и саблю. Пока они возились, связывали его по всему телу, он набрал в себя воздуха, как смог напряг мышцы и расправил плечи, грудь, надул живот, а чтобы удерживать такое напряжение и не вызвать подозрений, стал дышать тихо и часто. Уловка сработала – когда подельники Плосконоса решили, что надёжно связали пленника, он постепенно расслабился и чуть пошевелился, чувствуя с облегчением, что давление верёвки на тело заметно уменьшилось.

Все не раненые участники засады отошли в сторону и невнятно посовещались, а он тем временем заставил себя сосредоточиться и попытаться отгадать, какая у них цель. Парусина была плотной, дышалось трудно, пропускаемого ею воздуха хватало лишь на то, чтобы не задохнуться. Но его не собирались тут же убивать. Если бы у них было такое намерение, они сделали бы это сразу – уж Плосконос не упустил бы подобной возможности разделаться с ним без промедления. Очевидно, он им был зачем‑то нужен. Но зачем? Предположений было слишком много, чтобы ответить с определённостью. В любом случае, этот вывод дарил ему надежду выпутаться из сети, в которую он угодил.

Его, как куль, грубо встряхнули, подняли и понесли. Ничего не оставалось, как вслушиваться, стараясь понять, куда же направляются те, кто его пленили. По отдалённому лаянью дворовых собак нетрудно было догадаться, что там была окраина слободы, а разбойники обходят её стороной. Потом под их ногами зашуршала обваливающаяся у края обрыва земля, и даже сквозь парусину дохнуло свежестью воздуха близ широкой реки. Его тело перехватили двое подельников, круто накренили головой книзу, и с ним в таком положении эти двое с чертыханьем засеменили на поперечной тропинке обрыва, дёргая его и толкая на неудобном спуске. Наконец возле похожих на невнятный шёпот плёсков воды о берег они снова выровняли и согласовали шаги. Сперва одна пара сапог зашлёпала по воде, нарушила прибрежное затишье. Следом вошли в реку и другие разбойники, и, судя по шуму, всех их было четверо.

– Сюда, – отчётливо сказал неподалёку привыкший отдавать распоряжения зрелый мужчина.

Удачу передали в другие руки, словно он был просто грузом в мешке, и те опустили его на жёсткое дно лодки. Трое из нёсших его забрались из воды в лодку и расселись по скамьям, а четвёртый отошёл, вернулся на берег. Зашлёпали только два весла, но было ощущение, что лодка поплыла скоро, явно по течению. Чтобы не падать духом, не поддаваться отчаянию, он прикинул, сколько времени нужно на один гребок, и принялся считать гребки по шлепкам о воду и поскрипываниям уключин. Когда по таким расчетам выходило, что прошло около десяти минут, послышались вечерние звуки края пристани. Размеренные гребки прекратились, и лодку стали поворачивать к этим редким и затихающим звукам невнятных голосов и тявканья собак, закрываемых и запираемых дверей складов.

Наконец весла уложили в лодку, а её нос с лёгким стуком боднул деревянный бок очень большого корабля.

– Эй, наверху?! – позвал распорядительный владелец лодки. – Принимай груз!

– Э‑э, нет! – хрипло вмешался горбоносый казак. – Сначала пусть расплатятся. – Он встал со скамьи, и лодка качнулась. – Я поднимусь, а вы ждите. Когда получу обещанную награду, дам знать.

Лодку качнуло сильнее, и она освободилась от одного человека. Очевидно, горбоносый полез по верёвочной лестнице наверх. Подождали в молчании. Потом сверху опять прозвучал хриплый голос горбоносого, в этот раз с нескрываемым удовлетворением: