Так вот, там я имел возможность познакомиться с одним из латышей, служившим в Кремле, в личной охране Ульянова-Ленина. Странно, почему в Прибалтике так не любят Владимира Ильича? Разрушили все его монументы. А, ведь, только благодаря дедушке-Ленину и его «брестскому миру» Латвия, Литва и Эстония смогли после революции семнадцатого года обрести независимость. Какая черная неблагодарность! А вот в Финляндии, с большим удовольствием поставили памятник своему благодетелю, освободившему их от «русского рабства». Ладно, это отдельная история, как и история красных латышских стрелков, уничтожившие после Октябрьской революции столько российской интеллигенции, что до сих пор у знающих людей волосы дыбом встают. Счет шел на миллионы. Моя бабушка до самой смерти, при упоминании фамилии неподкупного комиссара Берзиньша, самолично расстреливавшего в Питере офицеров и прочую «буржуазию», включая и детей, хваталась за валидол. Кто же и кому должен выставлять счет, мы латышам или они нам?
— Как-то зло вы о них отзываетесь.
— Ничего подобного, большинство моих знакомых и друзей были там как раз латышами. Только не секретарями парторганизаций, которые срочно перекрасились из интернационалистов в «крутых» национал-патриотов, а обычными работягами. И о них, как о людях и специалистах своего дела, я не могу сказать ничего, кроме хорошего. Просто мне не нравится, когда под прикрытием благородных лозунгов о независимости, и это не только в Латвии, одна нация пытается выжить за счет угнетения и лишения каких-либо прав других групп населения.
— Возможно, вы правы и лучше меня разбираетесь в этом вопросе.
— Ладно, — махнул рукой Николаев, — чего я завелся? Я же хотел вам рассказать об одной, многие века усиленно скрывавшейся от народа, тайне московского Кремля. Дело в том…
В это момент в прихожей раздался звонок.
— Извините, — Марина встала с дивана и пошла открывать дверь.
— Здравствуйте, — раздался в прихожей голос Григорьева, и через секунду он собственной персоной вырос на пороге гостиной.
— Привет, — кивнул ему Сергей.
— Вот, проходил мимо, смотрю, твоя колымага стоит, дай, думаю, зайду. Может, ты чего-нибудь новенькое раскопал. Я не помешал вашей беседе? — поинтересовался у хозяйки Григорьев, хотя, по всему было видно, что даже если бы ему и сказали, что помешал, он все равно не ушел.
— Нет, — Марина вновь уселась на диван. — Присаживайтесь. Ваш друг рассказывает мне сюжет своего нового произведения.
— Да? Очень интересно, — развалившись в кресле, сказал Григорьев. — У меня как раз есть полчасика свободных, с наслаждением послушаю.
Николаев недовольно покосился на него. Одно дело рассказывать какую-либо историю красивой женщине, и совершенно другое — скептически настроенному сыщику. Но отступать уже было поздно, и он продолжил:
— Так вот, как я уже говорил, в своей повести мне хотелось бы рассказать об одной из утаивающейся многие века тайне московского Кремля. Мне о ней рассказал, это я тоже повторяю для вновь прибывших, — Сергей еще раз, и не очень приветливо, взглянул на Константина, но тот сделал вид, что рассматривает носки своих запыленных туфель, — бывший красный латышский стрелок. Эту историю, в свою очередь, поведал ему древний старик. Латыш совершенно случайно наткнулся на него в один из обходов Кремля. Как я понял из рассказа, старик был очень болен и жил в совершенно затерянной келье огромного лабиринта подземных помещений одного из кремлевских соборов. Он практически не выходил из своего жилища на божий свет, и единственными его собеседниками и друзьями были горы старинных книг, сваленных в полузатопленном коридоре, рядом с его жилищем. Их стаскали сюда и бросили на погибель по приказу какого-то уж очень ретивого хозяйственника, которому было поручено срочно очистить помещения Кремля для приема нового правительства Советской Республики, переехавшего в марте тысяча девятьсот восемнадцатого года из Петербурга в Москву.
Латышский стрелок не выгнал старика, как тогда было принято, а обошелся по-божески, даже стал подкармливать. В благодарность старик и рассказал ему эту историю.
— Вступление длинное, но многообещающее, — улыбнулась Марина и исподтишка бросила взгляд на стоявшие на столике часы.
— Эт-точно, — ехидно поддакнул Григорьев.
— Так вот, сия история начинается где-то в глубокой древности, еще до возникновения российского государства, затем как бы получает новое развитие во второй половине пятнадцатого века, но свою актуальность не потеряла и в наше время. По древним преданиям, еще задолго до появления Москвы, на месте Кремля находился древний языческий храм или капище.[9] Рядом было еще более древнее кладбище, где находили, а, может, как раз и не находили, свое успокоение тогдашние маги, колдуны и шаманы.
Там же проходили все языческие праздники населявших некогда данную местность племен. Этакие сатанинские шабаши с человеческими жертвоприношениями языческим богам. Самое интересное, что, даже пришедшие на смену тем племенам и осевшие возле реки, называвшейся в те времена еще не Москвой-рекой, а Смородинкой, древние поселяне, продолжили традиции языческих жертвоприношений и сатанинских гуляний на Ведьминой горе. Этакие ежегодные праздники Ивана Купала. Так происходило на протяжении многих веков, а может и тысячелетий. Само место как бы провоцировало людей на подобные деяния. Представляете, сколько здесь накопилось отрицательной энергии? Можно даже предположить, что на месте языческого алтаря могла спокойно образоваться прямая дыра в ад.
Поговаривали, что и бояре Кучковы, жившие здесь до прихода князя Юрия Долгорукого, тоже поклонялись на горе некому сатанинскому божеству.
Тогда вокруг языческого алтаря были найдены дружинниками князя Долгорукого сотни сожженных трупов и насаженных на колья голов принесенных в жертву людей. Кстати, в рассказе старика говорится, что именно за то, что бояре Кучковы поклонялись антихристу, и был предан старший из них жестокой и мучительной смерти, но он успел на многие века наложить проклятье на свои бывшие владенья. И действительно, что бы не строили на месте его казни, оно через самое короткое время подвергалось огню и уничтожению. Да вы сами знаете, сколько раз в те века горела Москва и сколько раз был разрушен московский Кремль, так что волей-неволей поверишь в существование какого-то дьявольского проклятья, тяготеющего над бывшей Ведьминой горой, получившей позднее название Боровицкого холма. Кстати, эту страшную картинку дополняет и, обнаруженный совсем недавно, проходящий как раз в этом месте тектонический разлом в земной коре. Так что в один прекрасный день Кремль, со всеми его обитателями, может спокойно провалиться прямо в преисподнюю.
— Страсти-то какие, — вставил не скрывающий своего скептического настроя Константин, — ну чистый Нострадамус.
— Это как бы первая часть рассказа старика и начало моего повествования, — продолжил Николаев, делая вид, что не обращает на его реплики никакого внимания. — Затем мы перемещаемся в пятнадцатый век, в лета шесть тысяч девятьсот восьмидесятые, по старославянскому летоисчислению.
— А почему такая большая цифра? — спросила Марина.
— Дело в том, что старославянский или церковный календарь начинается не с Рождества Христова, а со дня сотворения мира и отличается от Григорианского календаря на пять тысяч пятьсот восемь лет. Понятно?
— Да, — кивнула Марина.
— Так вот, в тысяча четыреста семьдесят втором году, в Моско, так раньше иностранцы называли Москву, прибывает со своим двором племянница последнего византийского императора Софья Палеолог, сосватанная за великого князя Иоанна III. Немедленно играется свадьба и новобрачная, которая отличалась не только своей полнотой, но и слыла по тем временам довольно образованной женщиной, заявляет своему мужу, что негоже великому русскому царю жить, как варвару, в деревянных избах, а надобно ему, как и остальным европейским государям, иметь каменные палаты, соборы и крепость для защиты. Приглашенные русские мастера-каменщики не справляются с заданием царя выстроить в московском Кремле более величественный, чем во Владимире, каменный собор. Он разваливается, едва они возводят стены. В этом тоже можно узреть действие тяготеющего над Боровицким холмом проклятья. Делается попытка пригласить иностранных зодчих, но никто из них не соглашается ехать в такую глухомань. Тем более, они боятся быть задержанными литовцами, находившимися в постоянной конфронтации с московским княжеством. Единственный, кто соглашается на предложение великого русского князя и его посла в Италии Семена Толбузина, известный архитектор из Болоньи Аристотель ди Фиораванти. О нем поговаривают, что он не только знатный зодчий, инженер, строитель, фортификатор, механик и литейщик, но и связан с черной магией. Ходили слухи, что он и согласился ехать в Московию только потому, что хотел избежать преследования инквизиции. Кстати, этот Аристотель довольно интересная личность. О его жизни и о том, что он создал, еще до поездки в Россию, можно написать целую книгу. По своему он был не менее знаменит, чем Леонардо да Винчи. По некоторым сооружениям до сих пор идет спор у итальянских историков, кто же их построил, легендарный Леонардо или Аристотель из Болоньи.
