Пальцы напряглись, побелели. От их усилия от скалы с треском оторвался осколок с искрящимися синими прожилками. Они сверкали в красных лучах вечернего солнца, переливались при поворотах куска, напоминая глаза девушки. Он отложил осколок и опять осмотрелся в знакомых местах, не узнавая их. Цвета окружающего мира являли себя сочнее, глубже, пронзительнее, изумляя и зачаровывая.

– Дэви, – будто она была неподалёку, тихо произнёс он, стоя у выступа крутого склона горы.

Неутолимая потребность двигаться, перемещаться в горах подгоняла, не давала покоя. Он шёл вверх против течения речушки, и она тоже была иной, вспыхивала внутренними переливами своего настроения, от легкомысленной голубой игривости до густо‑лиловой сдержанности, по‑женски непостоянная и таинственная. Журчанием она пробуждала воспоминания о грудном смехе виденной в храме девушки.

– Дэви.

Он выговорил это имя с нарастающим волнением. Задрал голову, высматривая пещеру, в которой жил недавно. Вокруг сосен набрал веток сушняка и поднялся вверх. Он давно не ел, но не испытывал потребности вспоминать о пище. Пока разжигал костёр, подступил вечер. Потом начало темнеть. Пляска языков пламени на ветках оживляла окружающее место, пробуждала чувства, какие он испытывал при виде танца баядер. Ему послышался шорох в глубине пещеры, он оглянулся, и почудилось, за головами барсов кто‑то притаился и ждёт.

– Дэви! – негромко и неуверенно позвал он.

Поднявшись, он прошёл туда, мучительно переживая предстоящее разочарование. Переворошил шкуры, но никого, никого за ними не было. Порывисто выйдя из пещеры, он схватил ветку, ею разом сбросил костёр за край обрыва и с невыносимым беспокойством стал быстро спускаться по выступам. Горящие головёшки, сноп углей звёздной россыпью неспешно и плавно опускались по воздуху, падали в речушку, в её загадочный шепот, сближаясь со своими отражениями, чтобы с шипением исчезать при столкновении с ними.

Луна посеребрила склоны и растения, а он без устали бродил и бродил, не задумываясь, куда идёт и зачем, начиная в горячем возбуждении бредить видениями. Он вышел на звонкий плеск водопада и остановился, замер, поражённый увиденным. Пронизанное серебряным разливом сияния круглого месяца многоструйное падение воды сверкающими нитями распускалось сверху, трепетало как шёлковое покрывало. Что‑то чудное мнилось в волнении воздуха, в плескании водных лепестков и брызг, и вдруг за полотном водопада будто промелькнула гибкая девушка.

– Дэви!! – отчаянно, всей грудью закричал он и бросился в озерце, неистово поплыл туда, к сверкающей пене.

Как безумный он бросался от места к месту под оглушительно гудящим водопадом, потом побежал от него прочь. Не чувствуя боли от царапин и ссадин, терзаемый горем и неистовой вспышкой страсти он бежал, как олень в поисках самки, пока не свалился от изнеможения.

С рассветом он сидел под деревом, у края расщелины и неотрывно смотрел в появление овала отдохнувшего за ночь светила. Безлюдная степь протянулась между горами, и он показался себе её дозорным стражем. Глаза подёрнуло влажной пеленой слёз, он судорожно вздохнул от невыносимой полноты ощущений духовной связи с окружающим миром.

– Дэви, – одними губами проговорил он её имя. – Я должен найти тебя.

4. Сражение с манчжурами

Неприглядные листья низких степных кустарников поникли под зноем середины лета. Распалённая скачкой лошадь растревожила ногами их чахлые заросли, и Джуча осадил её за ними. Вороная кобыла хрипела, закидывая голову, прокружилась на месте, когда всадник натянул поводья. Джуча резко повернулся в седле в одну, в другую сторону. Со степным прищуром раскосых глаз бегло высматривая добычу, он был похож на хищника на охоте. Увидев на пожухлой бурой траве каплю крови, вдруг радостно взвизгнул. Стегнул круп лошади, и она скакнула, помчалась, куда он её направил.

Большой самец антилопы оранго пошатывался при каждом шаге. Он споткнулся о сгнившую ветку и рухнул мозолистыми коленями на жёсткую щетину лесостепного разнотравья. Из шеи самца торчала стрела. Животное собралось с остатками сил, попыталось опять привстать и упало на бок. Оно задёргалось, всем существом желая бежать прочь от приближающегося конского топота. Издали увидав беспомощность самца, Джуча распрямился в седле и, когда подъехал, остановил лошадь напротив. Он соскочил на землю, опустился на колено, из ножен неспешно вынул длинный охотничий нож. Чёрные глаза его сияли возбуждением, на губах блуждала улыбка. Самец дико косил на него большой глаз, забил ногами, и Джуча полоснул его по брюху, сунул руку внутрь, пальцами и ладонью сжал сердце. Самец последний раз трепетно дёрнулся и притих. Туша его стала обмякать, расслабляться.

Джуча был так увлечён удачным завершением охоты, что услышал приближение всадника, когда тот был шагах в пятнадцати за его спиной. Он обернулся, и улыбка исчезла с его лица, будто её сорвало порывом ветра. Вынув из брюха животного по локоть измазанную кровью руку, он медленно отёр её о шкуру антилопы.

– Я задам единственный вопрос. И тебе лучше на него ответить, – с коня, сверху вниз холодно сказал Удача, недвусмысленно удерживая правую руку на рукояти короткого меча в ножнах. – Куда ты меня возил?

Они были одни на всём пространстве, которое только охватывали глаза обоих. Джуча вскользь бросил взгляд на свою лошадь. Она навострила уши, тревожилась, словно знала об их непримиримой вражде. Оставив вопрос без ответа, Джуча невозмутимо, как если бы никого не было рядом, принялся вытаскивать стрелу из шеи мёртвого самца и тихо присвистнул. Удача не мог напасть на противника со спины и не мог помешать умной кобыле шагнуть на свист к хозяину. Вдруг Джуча кинулся под её брюхо, оказался укрытым ею и вмиг запрыгнул в седло. Его правая ладонь тут же легла на рукоять прикреплённого к седлу меча.

– Не расслышал. – Нагловатая уверенность сразу же вернулась к нему, отразилась в ухмылке. – Что ты спросил?

Ему доставляло нескрываемое удовлетворение видеть смущение Удачи, когда тот с трудом вымолвил просьбу.

– Я помню индийский храм. Где он?

Джуча сплюнул и с издёвкой заметил.

– Хочешь стать монахом?

Он внимательно подмечал малейшие движения противника, и тронул острыми стременами бока молодой кобылы. Оба всадника затанцевали на лошадях по кругу, готовые ринуться в беспощадную драку. Удача сухо сглотнул и, делая над собой видимое усилие, сдержал себя.

– Отдам всё, – предложил он. – Что попросишь.

– Ладно. Скажи перед всеми. Боишься быть воином и уходишь в ученики к брахманам, – в словах Джучи сквозило презрение. – Скажешь?

– Нет. – Удача гордо вскинул голову. – Я думал, ты умнее. Мог бы подвести меня под наказание...

Он не договорил, испугавшись собственной мысли о готовности броситься своей честью охранника Далай‑ламы ради розысков Дэви. Но Джуча уже догадался и, казалось, стал прикидывать выгоду.

– Йа‑а‑а!! – издалека донёсся призывный выкрик.

– Я должен был говорить, что ты бредил, – наконец сказал Джуча. – Я обещал, дал слово. Ты, как свинья, накурился опия и бредил. Но я сообщу тебе часть правды. Храм в Индии. Остальное… Нет. Я забыл.

Он откровенно издевался, сознавая, что при появлении свидетеля Удача вряд ли продолжит расспросы.

– Йа‑а‑а! – второй выкрик послышался ближе, и они оглянулись, каждый не теряя из виду противника.

Степняк наёмник скакал к ним, будто за ним гнались злобные демоны. Не доверяя один другому, оба заставили лошадей отступить по разные стороны кустарника, стараясь оказаться вне пределов внезапного нападения.

– Манчжуры! – прокричал им воин степняк и стал по дуге заворачивать коня обратно.

Его крик прозвучал как призыв к оружию против общей опасности, заставил их временно отложить выяснение отношений. Они натянули удила и пришпорили лошадей. Джуча без сожаления оставил позади на земле тушу антилопы, хотя знал, что она теперь достанется стервятникам и шакалам. Они помчались следом за степняком, постепенно нагоняя, подтягиваясь, направляясь к горе, над пологой вершиной которой показался край серой тучи.