Джексон возглавлял делегацию США на встрече союзников в Лондоне по созданию Международного военного трибунала. В Нюрнбергском процессе участвовал как Главный обвинитель от США. В ходе заседаний занимал активную позицию, демонстрировал четкие представления о правосудии и справедливости.

Джексон предупреждал, что никакие судебные процессы не обезопасят человечество, если в новых условиях будет проводиться старая политика в германском вопросе. Во вступительной речи на процессе, произнесенной 21 ноября 1945 года, он отметил: «Преступления, которые мы стремимся осудить и наказать, столь преднамеренны, злостны и имеют столь разрушительные последствия, что цивилизация не может потерпеть, чтобы их игнорировали, так как она погибнет, если они повторятся».

Вот что рассказывал на проходившей в ноябре 2006 года в Москве научной конференции, посвященной Нюрнбергскому процессу, известный американский правовед, профессор Джон К. Барретт:

«С учетом того факта, что эта важная конференция проводится в Москве, кажется целесообразным особенно выделить некоторые аспекты взаимоотношений судьи Джексона с его советскими союзниками и коллегами, как с прокурорами, так и с судьями в ходе Нюрнбергского процесса.

Будучи в Лондоне, Джексон встретился со своими советскими коллегами, главным образом с генералом Ионой Никитченко и профессором Ароном Наумовичем Трайниным, представляющими политико-правовую систему, которая в корне отличалась от его собственной и полученного военного опыта. Он считал их, без сомнения, талантливыми и уважаемыми союзниками. Джексон практически сразу понял, что представители Советского Союза, находясь в Лондоне, не имели той огромной власти и полномочий, которые были у него. Их выжидательная позиция, которую они часто занимали, была связана, как казалось Джексону, с ожиданием инструкций из Москвы. У них также были иные представления по фундаментальным вопросам – положение СССР о том, что суд – это согласованное наказание и желание СССР проводить процесс в секторе оккупированной Германии, контролируемом этой страной, – эти два принципиальных вопроса вызвали основные разногласия и споры. Но спор имел место, и Джексон относился к этому как к реальной и иногда удивляющей информации. Например, позже Джексон писал, что «испытал нечто наподобие шока… услышав, как российская делегация отзывается о нашей англо-американской практике [обвинения], считая ее несправедливой по отношению к подсудимым. Они приводили следующий довод: мы предъявляем обвинения в общих чертах и затем представляем доказательства на суде. Их подход требует, чтобы при предъявлении обвинения обвиняемому были предоставлены все доказательства, использованные против него, как документы, так и показания свидетелей. Обвинительный акт в такой форме превращается в доказательственный документ. Таким образом, три судебных разбирательства становятся не столько делом изложения доказательств обвинительного акта, сколько попыткой подсудимого опровергнуть доказательства, изложенные в обвинительном акте. Таким образом, они полагают, что… англо-американская система права кажется им несправедливой, так как она не дает подсудимому представления о полном объеме доказательств, собранных против него. Когда мы представляем их в суде, то многие могут быть удивлены и, возможно, не смогут адекватно отреагировать, поскольку слишком поздно предпринимать какие-либо действия. Считается, что наш подход превращает уголовное судопроизводство в игру. В этой критике определенно есть рациональное зерно».

Джексон полагает, что состоявшееся в Лондоне соглашение по-настоящему объединяет и моделирует доброе международное сотрудничество, которое могло бы служить альтернативой опасности годам «холодной войны», имевшим место после Нюрнберга.

В ходе Нюрнбергского процесса взаимоотношения между США и СССР были сложными, но в общем успешными. Четыре главных обвинителя, включая судью Джексона и генерала Романа Руденко, встречались регулярно и, хотя ответственность за различные аспекты дел была поделена между нациями, они часто проводили консультации и сотрудничали по вопросам, представляющим интерес для обвинения. Как считает Джексон, между обвинителями, в частности им самим и со стороны СССР, установилась приятная взаимосвязь. Одним из удовольствий была музыка, включая концерты в исполнении немецких музыкантов и пение американских рождественских гимнов.

У представителей США и СССР также были моменты и темы, которые вызвали напряжение в ходе Нюрнбергского процесса, например убийство советского солдата недалеко от «Гранд-отеля» в Нюрнберге, совершенное, возможно, американцами, которое никогда не было раскрыто и терзало Руденко на протяжении многих месяцев.

Несмотря на просьбу Джексона, высказанную при встрече с заместителем министра иностранных дел Андреем Вышинским не обсуждать дело, последний произнес тост на ужине союзников о том, что перспектива для каждого подсудимого следующая: «Путь прямо из здания суда в могилу», что привело в замешательство Джексона и других американцев.

Однажды армия США с разрешения Джексона захватила советский самолет и арестовала его экипаж, поскольку он приземлился без объявления, как делали многие и многие советские самолеты, несмотря на протесты и просьбы США. В атмосфере победы многие считали, что позволено все. Руденко не успокоился, пока летчики не были освобождены. Но добился и того, что поведение наших летчиков в американском воздушном пространстве за пределами Нюрнберга изменилось к лучшему. В другой раз Руденко уже выручил Джексона, когда однажды зимним вечером американские солдаты вытащили из советского грузовика, который доставлял к зданию суда захваченные документы нацистов, и сожгли их, чтобы согреться. «Сожженные бумаги не представляли особой важности, и мы можем забыть об этом инциденте», – заявил Руденко раздосадованному Джексону.

В целом отношения между ними оставались довольно-таки хорошими. Джексон понимал, что его талантливые и порядочные советские коллеги – несвободные люди. Например, на одном мероприятии представители СССР настояли на том, чтобы пригласить «переводчика» более низкого уровня по фамилии Разумов на обед, устроенный в доме Джексона в Нюрнберге. Американцы, да и сам Джексон, пришли к выводу, что на самом деле эта личность командует представителями СССР вплоть до самого Руденко (Разумов позже сказал некоторым американцам, что он связан с советским тайным отделом). Представители СССР действовали в рамках советской системы и являлись ее частью. Джексон считал, что каждый из них – союзник, но находится под контролем СССР. Наконец, один из штатных сотрудников СССР намекнул Джексону о своем желании посетить США, но добавил, что он никогда не оставит свою семью в Советском Союзе.

В конечном счете Джексон работал с представителями СССР и симпатизировал им, и эти месяцы были для него ближе и сложнее, чем целый год. И он уважал заключительное заявление Советского Союза, сделанное на Нюрнбергском процессе: «Несогласие представителей СССР с оправданием Шахта, фон Папена и Фриче и то, что нам не удалось объявить генералитет и верховное командование преступниками, является сдержанным, но значимым мнением, которое не только не ослабляет, но подтверждает правовые принципы, изложенные в приговоре Трибунала».

Тогда, в ноябре 2006 года на этой же научной конференции, проходившей в Российской академии наук, я сделал доклад о роли Р. А. Руденко в Нюрнбергском процессе. После доклада Барретт подошел ко мне, подарил книгу о Джексоне и сказал, что Джексон всегда очень хорошо отзывался о Руденко. Они прекрасно понимали друг друга и быстро находили общий язык по решению ключевых вопросов. Наверное, отметил он, это происходило потому, что оба они свой профессиональный путь начали с самого низа. Многое повидали и хорошо знали, что такое жизнь и что такое жить на свете стоит.

Хочется сделать еще одно отступление, которое поможет более верно расставить все точки над «Ь>. Не стоит думать, что решение о проведении процесса родилось быстро и что у него не было противников.