— Боюсь, мы сейчас говорим о разных видах магии. — Кейдж очень не любил, когда его снимали под кайфом. — Я имею в виду не колдунов, человеческие жертвоприношения или молнии из глаз, а более тонкую магию, единственно возможную в полностью объясненном мире. — Слова лились свободно, возможно, потому что он уже не раз произносил их прежде. — Это волшебство тайны, которая захватывает воображение и становится магией. Магия, существующая исключительно в разуме.

— И кто лучше сможет рассказать о магии разума, чем прославленный наркохудожник мистер Тони Кейдж. — Репортер уже говорил не с ними, а с невидимой аудиторией.

Кейдж улыбнулся в камеру.

В 1130 году епископ поручил Генриху Хантингдонскому, архидьякону Линкольна, написать историю Англии. Она стала первым зафиксированным рассказом о месте «Станенгес, где камни невероятных размеров воздвигнуты в форме дверей; и кажется, что одна дверь громоздится над другой; и никто не может сказать, как подняли стоймя настолько большие глыбы и для чего это сделали». Название его произошло от двух староанглийских слов: «стан» — камень и «хенген» — виселица. Средневековые виселицы состояли из двух столбов и перекладины. Свидетельств о казнях, проводимых в Стоунхендже, не существовало, хотя Гальфрид Монмутский, писавший через шесть лет после Генриха, рассказывал о резне, в которой подлые саксы убили четыреста шестьдесят британских вождей. Он заявлял, что в память о мертвых Утер Пендрагон и Мерлин силой магии и оружия украли у ирландцев священные мегалиты, известные как Хоровод Великанов, и установили их на уилтширской равнине. Хотя «мерлинская теория» происхождения Стоунхенджа полностью соответствовала духу англо-ирландских взаимоотношений, она была лишь часть артурианского гобелена Гальфрида, воинственной патриотической сказки.

— Проснись.

Кейджу снились овцы. Огромное пастбище без деревьев, зеленые волны, катящиеся до самого горизонта. Сбившись с пути, он бродил среди стада, но животные отбегали прочь.

— Тони.

Криогеники утверждают, что «ледышки» снов не видят. Строго говоря, они не лгут — капсула уже запустила процесс разморозки, и синапсы ожили. Вот тогда и пришли грезы.

— Проснись, Тони.

Его веки затрепетали.

— Уйди.

Он чувствовал себя подушечкой для иголок. Открыл глаза и уставился на девушку. На какую-то секунду он даже подумал, что по-прежнему спит. Уинн сбрила все волосы, кроме шипастого многоцветного веера, идущего от уха до уха. Да к тому же придала коже новый оттенок. Голубой.

— Я уезжаю, Тони. Только хочу убедиться, что ты нормально оттаял. Я уже все упаковала в дорогу.

Он промямлил нечто саркастическое. Даже сам не понял, что сказал, но тон голоса выбрал правильный. Кейдж знал: она не настолько сильная, как считает. Иначе бы не стала выкладывать новости, пока он не пришел в себя. Тони сел в криокапсуле и сказал:

— Тогда уходи. Только помоги мне отсюда выбраться.

Он съежился на кушетке в гостиной, стараясь прогнать ощущение холода и глядя на туман, висящий на заливе Голуэй. Горизонт исчез: небо и вода были одинакового цвета старой соломы. В точно такой же день Тони забрался в капсулу. Он не любил Ирландию, но, когда республика распространила налоговые льготы и на наркохудожников, бухгалтеры срочно обеспечили ему гражданство.

Уинн разожгла огонь, комнату наполнил горький запах пылающего торфа. Принесла ему чашку кофе. На блюдце лежали две пилюли: красная и зеленая.

— Что это? — спросил он, взяв одну.

— Новье. Серентол. Поможет тебе расслабиться.

— Уинн, я в заморозке лежал шесть месяцев. Расслабился дальше некуда.

Она пожала плечами, забрала таблетки и проглотила:

— Тогда нет смысла тратить их зря.

— Куда ты поедешь?

Девушка, казалось, ждала ссоры и удивилась, что он так спокойно спросил.

— Для начала в Англию. Потом — не знаю.

— Хорошо, — кивнул Тони. — Бессмысленно оставаться здесь дольше, чем тебе нужно. Но ты же вернешься, когда снова придет время заморозки?

Она покачала головой. Гребень затрепетал. Кейдж решил, что сможет к нему привыкнуть.

— Сколько тебе заплатить за перемену мнения?

Уинн улыбнулась:

— У тебя столько нет.

Он улыбнулся в ответ и посадил ее к себе на колени:

— Тогда поцелуй меня.

Уинн исполнилось двадцать два, она была очень красивой. Тони понимал, что думать так нескромно, ведь, смотря на нее, он видел себя. Из-за регулярных воскрешений он замечал, как девушка догоняет его по возрасту, и это было самое приятное в зимах, проведенных в гибернационной капсуле, необходимых для обеспечения положенного количества времени, прожитого в Ирландии, и получения гражданства и налоговых льгот. Через тридцать с чем-то лет им обоим будет по пятьдесят.

— Я люблю тебя.

— Естественно, — невнятно ответила Уинн. — Папочка любит свою маленькую девочку.

Кейджу стало почти больно. Никогда раньше она так с ним не говорила. Пока он лежал в капсуле, что-то произошло. Но потом Уинн захихикала и положила руку ему на бедро.

— Можешь поехать с нами, если хочешь.

— С вами? — Тони провел пальцами по ее гладкому черепу и задумался, сколько серентола она уже приняла.

Иаков I был очарован Стоунхенджем настолько, что поручил прославленному архитектору Иниго Джонсу составить план камней и выяснить их назначение. Результаты работы Джонса после его смерти опубликовал зять в 1655 году. Архитектор отверг возможность того, что подобное сооружение могло построить коренное население острова, ибо «древние бритты были невежественным народом, умеющим только воевать, ничего не смыслившим в искусствах и никогда не утруждавшим себя мыслями о Возвышенном». Вместо этого Джонс, последователь классической архитектуры, изучавший ремесло в Италии эпохи Возрождения, счел Стоунхендж римским храмом, построенном в тосканском и коринфском стилях, возможно во времена правления Флавиев.

В 1663 году доктор Уолтер Чарлтон, лекарь Карла II, оспорил теорию Джонса, утверждая, что Стоунхендж соорудили датчане как «королевскую палату или место для выбора и инаугурации своих правителей». Поэт Драйден аплодировал выводам Чарлтона в стихах:

На самом деле многие указывали на форму Стоунхенджа, чем-то сходную с короной, видя в том доказательство этой теории. Конечно, подобные измышления, появившиеся столь быстро после того, как Карл вернулся на трон из долгой ссылки, были политически удобны. Наиболее проницательные придворные не жалели усилий, стараясь дискредитировать республику Кромвеля и находя все новые доказательства древности божественного права королей.

Уинн была самой странной причудой Кейджа. За деньгами он никогда особо не гнался; мультинациональные корпорации развлечений чуть ли не насильно продолжали обеспечивать его ими. Как только он приобрел картины Рафаэля, Констебля и Кли в личную коллекцию, отдохнул во впадине Минданао, в Третьей жилой зоне и в Диснейленде на Луне, то выяснил, что на свете существует очень мало вещей, которые ему действительно хочется купить.

Люди завидовали Тони, состоятельному знаменитому наркохудожнику. Но когда он впервые сделал хит для «Вестерн Эмьюзмента», то чуть не задохнулся от неожиданного богатства, так как деньги не могли просто сидеть на месте и помалкивать. Они кричали, привлекая к себе внимание. Их собирала и расходовала, ими управляла бесконечная процессия людей с натянутыми улыбками и твердыми рукопожатиями, которые упорно давали Тони советы, пусть тот и платил им только за то, чтобы его оставили в покое. Для них он сразу стал «Тони Кейдж, Инкорпорейтед».