В назначенный день де Кастельно в сопровождении свиты, появился под стенами Монсегюра.

– Вот оно, гнездо еретиков. Управы на Тулузов нет! – изрёк легат, завидев замок, возвышающийся на отрогах Пиренеев. – Никогда они не станут верными слугами Святого престола, их можно только либо устрашить, либо уничтожить. А земли здесь весьма плодородные… Хорошо бы подучить владения где-нибудь недалеко от Каркасона или Авиньона, в награду на преданную службу, – размечтался де Кастельно.

– Да, да, господин легат. Тулузы – еретики. Земли очень хороши, – дружно подхватила свита.

… Раймонд и его жена Беатрисса приняли легата с полагающимися почестями в замке Монсегюр. Одетые в красные одежды из бархата, расшитого золотом, они встретили де Кастельно в парадном зале. Он вошёл со своей свитой с гордо поднятой головой, будто в собственный замок.

– Моё почтение, господин легат! – Раймонд VI старался быть предельно вежливым. – Вы проделали неблизкий путь, дабы навестить нас. Это большая честь для меня и моей семьи. Поверьте, мы ценим внимание, которое оказал нам понтифик, направляя вас в Лангедок.

Де Кастельно поклонился. Он прекрасно понимал, что за светскими любезностями Раймонда VI скрывается еретический дух катара.

– Да, ваше сиятельство, я преодолел столь нелёгкий путь от Ватикана до Монсегюра, дабы передать вам послание, – легат указал графу на свиток, который держал его секретарь.

– Почту за честь, господин легат, принять послание из ваших рук, от человека облечённого высоким доверием самого Ватикана. – Заверил граф и добавил: – Прошу вас, господин легат, отдохнуть с дороги и оказать честь отобедать с нами.

Раймонд жестом пригласил легата следовать за ним и лично проводил в отведённые покои. В замке началась суматоха, обычно предшествующая приготовлению праздничного ужина.

За праздничным столом, накрытым в честь высокого гостя, легат преподнёс послание Папы Иннокентия, и граф, приняв его с поклоном, развернул свиток с деланным уважением и восхищением.

Послание содержало следующее:

«Сын мой, граф Раймонд Тулузский, сюзерен королевства Лангедок!

Я позволяю себе столь снисходительное обращение к вам в личном послании, только лишь потому, что все истинные католики, как Франции, так и Лангедока, мои духовные дети. В последнее время меня беспокоят постоянные сообщения о том, что в Лангедоке активно распространяется учение катаров. Мало того, что эта неслыханная ересь, отрицающая все наши католические духовные ценности, расползлась по королевству Лангедок. Она ещё и просочилась в соседнюю Испанию, Германию и Ломбардию. Катарская ересь призывает людей не посещать церковь, не платить ей положенные подати. Женщины занимаются самоистязанием, становятся, как говорится у еретиков, «совершенными», отказываясь тем самым от деторождения в миру, не принимая монашеского сана, что само по себе противоречит не только здравому смыслу, но и всем основам католической церкви. По Лангедоку беспрепятственно гуляет сирвент Вильгельма Фигвейреса, который имеет наглость проклинать Рим, как он выражается, «за разврат и ложь». Исходя из выше указанных фактов, я настоятельно советую:

– для укрепления католической веры обязывать каждого четырнадцатилетнего мальчика и каждую двенадцатилетнюю девочку давать клятву исповедовать только католическую веру, ненавидеть и преследовать еретиков;

– запретить мирянам читать Библию, так как они её могут истолковывать неверно, идя на поводу у еретиков-катаров;

– право чтения Библии оставить только за священнослужителями;

– обязательное посещение церквей и храмов, присутствие при обрядах богослужения для всего населения королевства, принявшего первое причастие.

Настоятельно прошу Вас, сиятельный Граф Тулузский, не забывать, что вы лично в ответе перед Святым престолом за всё происходящее в королевстве Лангедок, особенно в отношении католической веры.

5 января месяца, года 6708[21]»

Послание, хоть и названное личным, содержало скорее неукоснительные указания. Раймонд понял: теперь, чтобы он ни делал или говорил, всё будет известно Иннокентию через его многочисленных шпионов, вычислить которых просто немыслимо, погрязнув в недоверии к собственной семье.

Раймонд натянуто улыбнулся:

– Господин легат, уверяю вас, что приму все меры, дабы укрепить католическую веру в королевстве и всячески буду пресекать катарское учение. Что касается сирвента Вильгельма Фигвейреса, я прикажу наказать всех, кто его читает и всех, кто его распространяет.

Здесь Раймонд слукавил, так как наказание он должен был начать с самого себя, ибо один из вариантов сирвента хранился в его письменном столе. Раймонд любил его перечитывать, особенно ему нравилось место:

«Моя надежда и утешение в одном, Рим, что ты скоро погибнешь; пусть повернётся счастье к германскому императору, воюющему с тобой. Пусть он победит тебя, и тогда посмотрим, Рим, как сокрушиться твоё могущество. Боже, владыка мира, соверши это скорее!

Рим, ты так хорошо забираешь в свои когти, что у тебя тяжело отнять то, что захватил ты. Если ты вскоре не лишишься своей силы, то это значит, что мир подчинён злому року и что он погиб окончательно…»

…Легат со свитой пробыли в замке несколько дней, упиваясь великолепным лангедокским вином. Беатрисса пребывала всё это время в постоянном напряжении. Она, как женщина умная и красивая, чувствовала на себе раздевающие взгляды легата и была очень рада, когда гости собрались в обратный путь. Утром, когда легат и его свита, нагруженные провиантом и дорогими подарками отбыли по направлению к Каркасону, Беатрисса с облегчением вздохнула.

Убийство было для Оливье привычным делом. Если кто хотел избавиться от недруга – так это пара пустяков. Оливье был готов прийти на помощь за соответствующее вознаграждение. Вот уже много лет он не подводил своего хозяина, аббата Арнольда. Много подобного рода поручений давал ему святой отец за пошедшие годы.

«Кого только убивать ни приходилось, но платил святой отец справно, ничего не скажешь… И в этот раз отвалил серебряных су[22], не поскупился… Да ещё дал понять, чтобы свидетелей не осталось. Понятное дело, не оставлю… Иначе, проведают монахи-доминиканцы* и сожгут нас, достопочтенный аббат, на одном костре! Они всё доложат Папе Римскому, а уж тогда – держись, нигде не скроешься. Да и мыслимо ли, убить самого легата со свитой, посланца Святого престола! Не иначе, как аббат, связался с самим Сатаной! Да, и ладно, мне-то что – заплатил и всё. А со своей душой пусть сам разбирается, кому он её продал», – думал Оливье, сидя в кустах.

Он постоянно посматривал на переправу через Рону, а для верности посадил наблюдателя на дерево. У этого парня зоркий глаз, недаром охотник. Людей Оливье набрал что надо: трёх отъявленных негодяев, жадных до денег – вот и погубит их любовь к ним.

За что уважал и боялся Оливье аббата, так это за прямоту. Вызвал его аббат к себе две недели назад и спросил:

– Оливье, ты мой верный слуга?

– Конечно, святой отец, отчего же вы сомневаетесь? – удивился Оливье.

– Я, пожалуй, нет. Главное, чтобы эти сомнения не появились у тебя, сын мой, – аббат по-отечески взглянул на своего преданного слугу.

– А с чего бы им появиться? Вы же знаете, святой отец, если надо чего, я всегда сделаю, – подтвердил свою готовность Оливье.

– Вот и хорошо. Тогда к делу. Примерно, через десять дней к графу Тулузскому прибудет легат от самого Папы. Он погостит в Монсегюре пару дней не более, затем отправится в обратный путь. Так вот, до Рима он не должен доехать. Где-нибудь, недалеко от Монсегюра, на земле Лангедока, с ним и его людьми должна случиться серьёзная неприятность, – аббат многозначительно посмотрел на Оливье. – Желательно, чтобы про неё никто не знал, кроме нас с тобой. Вот возьми, – Арнольд протянул слуге увесистый мешочек с серебром.