Старуха расстроилась, выслушав его категорический отказ. В таком случае, заявила она, таможенные и регистрационные налоги придется оплачивать ему. Аргайл так и не понял, говорила ли она серьезно или это была уловка, чтобы он согласился на ее условия. Но тут уж уперся и он.

— Я уже все подсчитал, — заявил он. — Мы не можем продавать картины, оплачивать все расходы и на таких условиях зарабатывать прибыль. Ваше предложение равносильно расторжению нашего договора.

Синьора Пианта улыбнулась и отхлебнула кофе, за который, как получалось, платил из своего кармана Аргайл. Дружеский обед, предназначавшийся увенчать заключение сделки, превратился в дорогостоящую трату времени. И если поначалу Джонатан испытывал некоторое сочувствие к незавидному положения компаньонки языкастой маркизы, теперь оно начисто испарилось.

— Жаль, — проговорила она, явно ни о чем не сожалея. — Но я получила именно такие инструкции. И к тому же нашими картинами сейчас интересуются больше…

Последнее замечание вовсе вывело Аргайла из себя. Кто, черт возьми, интересуется? Уж не собираются ли его втянуть в яростные торги за эти полотна? Если так, то они того не стоят. Конечно, если он не хочет отправить несколько картин Эдварду Бирнесу в Лондон в счет своей зарплаты. Если нет, надо все бросать и возвращаться в Рим.

— Что ж, — нехотя проговорил он, — я все обдумаю и позвоню вам завтра утром, — а про себя подумал: «Вот так — профессионально и выдержанно. Нельзя позволять загонять себя в угол. Пусть-ка поломают голову. Толку никакого, но все равно не помешает». И с этого момента до конца обеда держался с холодной вежливостью. Он сделал все, что полагалось: едва слышно скрежеща зубами, расплатился по счету, подал спутнице пальто, проводил из ресторана и поцеловал руку — последнее всегда удавалось Аргайлу лучше всего, даже если поцелуй казался незаслуженным. И в этот момент услышал за спиной покашливание — кто-то стоял на площади у него за спиной.

Аргайл обернулся и, узнав женщину, почувствовал, как улетучивается его плохое настроение.

— Что ты делаешь в Венеции?

— Уж по крайней мере не развлекаюсь, как ты, — отрезала Флавия.

Аргайл смутился, как всегда, когда его заставали врасплох, и в смятении неуклюже представил свою знакомую:

— Флавия ди Стефано из управления защиты произведений искусств римской полиции.

На Пианту это не произвело особого впечатления. Она холодно кивнула с видом человека, который не жаловал полицейских и не считал их достойными членами общества, обвела неодобрительным взглядом немного неряшливую одежду Флавии, опустила глаза на ее запыленные коричневые туфли и презрительно отвернулась. Поблагодарила Аргайла за обед с такой ледяной улыбкой, будто не подозревала, во что он ему обошелся, и пошла прочь.

— Какая очаровашка, — негромко заметила вслед ей Флавия.

Вконец расстроенный, Аргайл раздраженно потер нос.

— Похоже, ты ей не понравилась. Не принимай на свой счет. Может, это потому, что она пять минут назад потребовала, чтобы я нарушил закон. Меня она тоже не любит, хотя я накормил ее обедом.

Оба надолго замолчали. Аргайл не сводил с Флавии восхищенного взгляда, который она всегда объясняла его смущением. Так оно и было. Он не знал, как себя держать с таким заводным и вместе с тем спокойно сосредоточенным человеком: в его сознании части не соединялись в единое целое. Или, если угодно, соединяться-то соединялись, только он не представлял, где пролегало их сцепление.

— Так что же ты все-таки здесь делаешь? — наконец спросил он. — Не представляешь, как я рад тебя видеть. Все-таки дружеское лицо.

— Спасибо, — вежливо поблагодарила Флавия, а про себя решила, что жизнь в Риме его нисколько не изменила. Если он не понимал ее, то и она не понимала его. Его обожание на расстоянии начинало смущать Флавию. По ее мнению, Аргайлу надо было либо забыть о ней, либо заключить в объятия. И то, и другое ее бы устроило. Но он не делал ни того, ни другого, и это ей казалось просто нерешительностью. — Приехала на пару дней по поводу одного дела, — ответила она. — Ерундового. Ничего интересного.

— Ах вот как.

— А ты?

— Судя по всему, даром потерял время.

— Ах вот как. Возникла новая пауза.

— Не хочешь рассказать? — наконец предложила Флавия. — Судя по твоему виду, тебе необходимо выговориться.

— Необходимо. — Он благодарно на нее посмотрел. — С удовольствием. Слушай, ты, наверное, голодная?

— Да. Как ты догадался, — с готовностью подхватила она.

— Озарение. Пошли, посижу с тобой, выпью кофе. Люблю наблюдать за профессиональной работой.

Они вошли в ресторан и устроились за тем же самым столиком, где Аргайл до этого сидел с синьорой Пиантой.

— Место то же, а компания лучше, — прокомментировал он и попытался изобразить обворожительную улыбку, но снова не преуспел.

Флавия с присущей ей добросовестностью и основательностью перепахивала меню, а он тем временем рассказывал о своих невзгодах и перипетиях. Судя по всему, сделка сорвалась — теперь самое разумное возвращаться в Рим. Флавии нечего было добавить, но она старалась проявить оптимизм. Посоветовала задержаться на несколько дней: как знать, что еще может случиться. Не стоит ли все же решиться на контрабанду?

Аргайл был потрясен.

— Ты — полицейский и туда же. Мне за тебя стыдно!

— Просто предложила.

— Нет уж, спасибо. Еще несколько дней потолкаюсь, попытаюсь добиться своего законным путем, а если не получится — брошу. — В нем снова вспыхнул прежний энтузиазм. — Завтра попытаюсь взять за глотку маркизу. Отправлюсь к ней. Должно подействовать. — Джонатан зевнул, откинулся на спинку стула и потянулся. — Ну довольно. Я сыт по горло всей этой чепухой. Развлеки меня, расскажи, как там жизнь в Риме.

Это было откровенным напоминанием того, что они, хоть и жили в одном городе, но в последнее время виделись редко. Аргайла это расстраивало, и Флавии тоже недоставало его общества. Но, как она это объясняла, Джонатан на глаза не попадался, а ей было некогда. Столько всего навалилось — генералу приходилось спасать их управление.

— Если честно, — призналась она, — я здесь потому, что в Риме все посходили с ума и Боттандо приходится выкручиваться.

— Он в своем репертуаре.

На этот счет у них были разные взгляды. Англичанин Аргайл считал, что постоянные манипуляции Боттандо характеризуют его как законченного интригана. И хотя относился к дружелюбному итальянцу с огромным уважением, в душе считал, что тому лучше бы тратить побольше времени на поимку преступников. А Флавия, наоборот, полагала, что ни от кого не будет пользы, если противникам генерала удастся угробить управление. Только не хотела, чтобы Боттандо слишком часто использовал именно ее.

— На этот раз все очень серьезно, — нахмурилась она. — На нас крепко наехали. Я очень надеюсь, что ему удастся вытащить нас из этой передряги.

— Уверен. У него же потрясающий опыт. А ты, я полагаю, здесь по поводу дела Мастерсон? Я читал о нем в газетах.

Флавия рассеянно кивнула.

— Кто это ее?

— Откуда мне знать? Местная полиция полагает, что это ограбление. Может быть, и так. Не мое дело. Я здесь, чтобы придать расследованию респектабельности, выяснить, не связано ли это как-то с искусством, и тактически завоевать управлению репутацию в трудный момент. Слушай, — Флавия решила перевести тему разговора в менее тревожное русло, — ты не знаешь такое ателье… — она сверилась с названием, — «Фотографика Росси»?

— В высшей степени респектабельное — небольшое дело в Болонье. Подборки фотографий. Их часто используют искусствоведы, подбирая иллюстрации для книг. А что?

— Да ничего. Просто оттуда сегодня утром пришло Письмо Мастерсон. Вот и решила проявить усердие и выяснить, что это такое. Надо же о чем-то писать в отчете, — объяснила она, а Аргайл взял у нее бумагу и начал читать.

Редко приходится видеть, как человек от удивления резко откидывается на спинку стула. И еще реже — как от удивления у него меняется цвет лица. Аргайл обогатил опыт Флавии и тем, и другим. На секунду ей даже показалось, что Джонатан сейчас опрокинется вместе со стулом. Пока он читал письмо, его лицо побледнело, а затем пошло пятнами. Он таращился на лист бумаги выпученными глазами.