— За такие шутки получишь пулю в лоб, — спокойно сказал Сумцов.

Спокойные слова Константина еще больше напугали Марка, он заскулил.

— Я проверял тебя! Поверь мне… Я тебе буду верно служить.

— Он проверял… Что же, недоверие не самая плохая черта разведчика. Ладно, живи, — великодушно сказал Сумцов.

— Да, мы с тобой такие дела еще провернем.

— Но я не намерен и дальше сносить твои чудачества. Ты мой напарник. Друг другу мы нужны. Только жить отныне будем в разных местах. — В одной комнате жить с ним опасно, такой может ночью прирезать. Зачем мне рисковать… Решив как бы отомстить шпиону за пережитые неприятные секунды, Константин в упор посмотрел в зрачки Володина. — Радуйся, что остался жив. У меня рука крепкая.

— Я это почувствовал.

— Вот и хорошо. Впредь усвой — со мной шутить опасно.

Сумцов вспомнил о высказанном Володиным желании взрывов, убийства людей. Какой-то патологический тип свалился на мою голову. Откуда у этого Марка такое человеконенавистничество. А может быть, он шизофреник… Или уж во всяком случае, с отклонениями… Ведь сколько людей с отклонениями! И никто никогда не сможет ответить, какой процент таких лиц ходит по улицам. Тем более что психические отклонения у людей бывают сезонными.

«Нет, этот «музыкант» не дурак и очень сам себе на уме, — размышлял Сумцов. — Я его окрестил «музыкантом». Какой он музыкант… Или, как говорят на жаргоне, «лабух». Настоящие музыканты — это своеобразная каста со своими правилами, даже языком. Например, женщина на их языке «чувиха». «Верзовая чувиха» — плохая женщина. От слова «верзоха» — задница. «Лажа» — отрицательная оценка, плохо, скверно, обман. От этого, наверно, возникло бытовое выражение — «облажались». У музыкантов свои игры, а у нас свои — смертельные».

Разведка не кружок филателистов, и деятельность разведчика сопряжена со смертельной опасностью. Не менее опасна и работа контрразведчика.

Сумцов вспомнил рассказанный ему в свое время капитаном Маниловым эпизод из его боевой деятельности, еще в предвоенный год.

«…Нам предстояло задержать опасного немецкого агента. Он ехал в поезде, в который мы сели, чтобы взять его. Знали, шпион вооружен: пистолет, граната. Не знали только, в каком вагоне он находился. Я был в первом вагоне, мои ребята — в последнем. Через проводников узнал, интересующий нас человек едет в восьмом вагоне. Как его взять? Я в военной форме. Меня к себе не подпустит — может сразу стрелять… Ребята в гражданской одежде… Как сообщить им… Что делать? Мне перейти по крышам вагона — услышит. Насторожится. Такую перестрелку устроит… Как тут быть? И я решился, когда поезд замедлил ход, спрыгнул на землю… Пропустил мимо вагоны… Уцепился за подножку последнего, забрался внутрь. Еле отдышался. Нашел ребят.

Шпиона взяли тихо, без выстрелов. Но вагоны, мелькавшие передо мной, запомнил на всю жизнь».

Для Сумцова это был пример правильного решения, но не лишенного опасности. Он мысленно назвал этот эпизод из жизни бывалого чекиста «Вагоны Манилова».

В жизни Сумцова случались эпизоды, которые он называл «Вагоны Манилова». При этом он говорил: «Вот такие вагоны».

СД был эффективнее в своей карательно-репрессивной деятельности, нежели в сфере настоящей агентурной диверсионной работы в условиях военного времени на территории противника. Далеко разведчику СД до абвера. Достаточно вспомнить попытку «Цеппелина» покушения на Сталина[33], в документах СМЕРШ известную как радиоигра «Туман». Агент «Цеппелина» Таврин П.И. по документам был майор СМЕРШ, Герой Советского Союза. Таврину дали Золотую Звезду Героя, четыре ордена и две медали. А тогда, осенью 1944 года, в СМЕРШе был только один Герой — старший лейтенант Петр Жидков. Ему присвоили это звание 10 января 1944 года посмертно.

Со своим иконостасом на груди Таврин даже в Москве, не говоря о других городах, появись на улице, вызвал бы повышенное внимание. Нарушена была азбучная истина: разведчик не должен выделяться. Ордена Красной Звезды и Александра Невского Таврину привинтили к левой стороне гимнастерки, а их полагалось носить на правой. Эта операция «Цеппелина» носила какой-то опереточный характер.

«Цеппелин» во многом уступал абверу. И если в подготовке покушения на Сталина «Цеппелин» допустил ряд ляпсусов, то в деле проверки надежности агентов действовал целенаправленно, жестко. Отобранные для вербовки лица переводились в специально созданные «Цеппелином» лагеря для последующей углубленной проверки и обучения. После прибытия в лагерь каждый завербованный именовался «активистом». До мая 1943 года в особых лагерях проводилась тройная фильтрация каждого такого активиста.

После тщательной фильтрации наиболее проявившие себя агенты направлялись в разведывательно-диверсионные школы «Цеппелина» — гауптлагеря. В них агенты получали квалификацию разведчиков, радистов, диверсантов, пропагандистов либо овладевали сразу двумя такими специальностями. Да, своих агентов «Цеппелин» проверял тщательно. В этом Сумцов смог лишний раз убедиться.

Марк получил радиограмму «Цеппелина»:

«Проверьте надежность привлеченного лица. Варианты на ваше усмотрение: ликвидация советского функционера, военнослужащего, взрыв».

— Что делать будем? — нерешительно спросил Марк. После истории с пистолетом, направленным на Сумцова, Володин стал обращаться к своему напарнику по-другому, без присущей ему наглости, подобострастно.

Константин и Марк стали жить на разных квартирах. Тот эпизод с Марком дал основание Сумцову разъехаться с подонком. Все, что ни делается, все к лучшему, если не всегда, то часто. Константин избавился от тягостного соседства, чему был рад. Жить с врагом, да еще психом было опасно, тревожно. «Из зафронтовой разведки я вернулся живым, невредимым. Побывал в логове врага… И сложить голову на своей родной земле было бы очень обидно… А этот псих может меня ночью зарезать…» Избавиться же от подонка было нельзя.

Его почерк — почерк радиста — знали в «Цеппелине». И вот случай помог…

— Так что делать? — повторял вопрос Марк.

Сумцов задумался. Ответил:

— То, что нам предлагают, связано с большим риском. Может привести к провалу… Застрелить кого-то — это шум, следствие… Нужно устроить взрыв. Ты же взрывы любишь!

— Взрывать должен ты.

— Ну да, проверяют меня. Но мы сделаем это вместе, взрывчатку я достану.

— Хорошо, — в глазах Марка появился блеск. Он спросил: — А что взрывать будем?

— Подумаем.

И вот они шли взрывать поезд. Подошли к лесу. Темная громада надвигалась на них. Сумцов любил лес. Ему нравилась стройная величественная сосна. Самозабвенно любил березы. Однажды где-то прочитал, что на сорокалетней березе двести пятьдесят тысяч листьев. Они весят тридцать два кило. Гектар березового леса отряхивает с ветвей каждую осень тридцать две тысячи килограммов сухой листвы. Сколько ее гниет в лесах… Есть романтика леса. Константин с удовлетворением вспоминал прогулки в лес, посиделки у костра. Но одно дело — приятное препровождение времени и совсем другая обстановка, когда надо было имитировать диверсионный акт. Удастся ли такая имитация…

— Взорвем рельсы, — предложил Сумцов.

— Поезд лучше. С людишками, — с язвительной усмешкой произнес Марк.

Сейчас в лесу рядом с Сумцовым находился враг… Его поведение непредсказуемо. И на душе у Константина было тревожно. Состояние Володина тоже нельзя было назвать спокойным.

— А мы пра-правильно идем? — заикаясь, с сомнением спросил он.

— Все тебе неймется.

— Подумал, не заблудились ли…

— Ты еще думаешь. Иногда мысли приходят в голову, ошибаясь адресом.

Смешанный лес перешел в сосновый. Местные жители называли его сосной. За ним и проходила железная дорога.

Нервозность у Сумцова и Марка началась еще на выходе из поселка. Когда в узком темном переулке им навстречу шли двое. Медленно двигались молчаливые фигуры. Сумцову стало не по себе. А когда прошли, отлегло от сердца.