Занятия в школе СМЕРШ, приобщение к культурноисторическим ценностям Ленинграда обогатили Константина Сумцова профессионально и духовно.

Во время учебы в Ленинграде Константин узнал и о другой, мрачной стороне жизни ленинградцев. Были случаи каннибализма. Их было сотни. Изобличенные в каннибализме лица получали свое по заслугам. Среди ленинградцев, поразивших мир стойкостью и мужеством, были люди разные. Обезумевшие от голода и кошмара блокады умирающие горожане и откровенные шкурники, стяжатели, предатели, спекулянты. Как говорится, кому война, а кому она — мать родная. Находились такие, кто строил свое благополучие, обогащался за счет несчастных ленинградцев. Одна известная актриса за бесценок приобретала у голодающих шедевры известных художников.

Три месяца учебы в Ленинграде для Константина Сумцова пролетели как один день. Он ехал в Москву. С нетерпением ожидал встречи с Ирмой.

И вот они встретились. Она обхватила его шею руками, прижалась к его щеке. Целовала его, целовала. А затем прижалась, словно хотела раствориться в нем.

Константин с горечью вспоминал те октябрьские дни сорок первого в столице, когда после нескольких встреч неожиданно Ирма исчезла. Она не только не пришла на свидание, но просто пропала. Оборвались ниточки, связывающие Сумцова с девушкой. Все попытки влюбленного отыскать свой предмет оказались неудачными. Ее телефон в коммунальной квартире, где она жила, не отвечал, а когда он все же дозвонился — сказали, что такая больше здесь не живет. Костя примчался по адресу ее жительства, но лишь услышал от Ирминой соседки, пожилой женщины:

— Съехала она.

— Куда?

— Сие, молодой человек, мне неведомо.

«В чем дело?» — недоумевал Константин. Досадовал, что не имел достаточных данных, которые помогли бы ему разыскать девушку.

После первых мгновений радостной встречи у Константина с языка сразу сорвалось:

— Ирма, что тогда произошло? Куда ты исчезла так внезапно, неожиданно?..

Она молчала. Молчание затянулось. Окинув взглядом его всего, с ног до головы, девушка, видимо, решилась сказать правду.

— Неожиданно, говоришь, — тихо начала она, — для меня это не было неожиданным… Меня оставляли в подполье на случай захвата Москвы немцами. Под именем Ирма. Костик, больше меня Ирмой не называй.

— А как?

— Ира я. А фамилия моя Лазаревская настоящая. Я Ирина Лазаревская.

— Не могла предупредить?

— Ты что? — спросила удивленно. — Не могла!

Ирине-Ирме Лазаревской была уготована немаловажная роль в подполье, создаваемом на случай сдачи столицы врагу. Это было особое подполье на тот случай, которого не должны были допустить. И была она не Ирма, а просто Ира. За то, чтобы оставить ее в подполье, говорило многое. Красивая, волевая, владеет немецким языком, осталась в Москве одна, родители — научные сотрудники одного из столичных НИИ — эвакуировались. Для легендируемой биографии Иры удачной оказалась и ее фамилия — Лазаревская. Чекисты старались сохранить без изменения биографию человека, направляемого на нелегальную работу. Руководствовались принципом — старайся говорить правду, и тогда тебе не придется многое запоминать.

Дело в том, что бывший проректор Санкт-Петербургского университета профессор Николай Иванович Лазаревский был арестован за участие в боевой Петроградской (контрреволюционной) организации — во главе которой стоял профессор Владимир Николаевич Таганцев. Н.И. Лазаревский был расстрелян в августе 1922 г. (По этому процессу был расстрелян поэт Н.С. Гумилев)[12].

Ира Лазаревская, будучи однофамилицей расстрелянного профессора, могла назвать себя его внучкой. Что это не так — доказать было невозможно.

Первоначально было намечено жить Ире в своей квартире и под своей фамилией. Но потом все же ее поселили в другом месте. Она имела задание внедриться в какой-либо немецкий спецорган или административный аппарат оккупационных властей. К счастью, ей это не понадобилось.

При подготовке Иры для нелегальной работы чекисты рекомендовали ей не иметь никаких контактов с военными, в том числе и с работниками милиции. Такие контакты, общение могли бы отметить десятки любопытных глаз, а это опасно лицу, готовящемуся для подполья. Симпатичный сержант Костя Сумцов пришелся ей по душе. Она сразу как-то потянулась к нему. Однако он был сержант в военной форме, да еще причастный к отечественной спецслужбе. Пришлось, ничего не объясняя ему, резко порвать с ним, исчезнуть из его поля зрения. Резать так по-живому было горько, обидно… Но обстоятельства и правила чекистских игр требовали от нее такого поведения.

— А как нашла меня?

— Когда не стало опасности для Москвы… Жизнь вошла в нормальные рамки, пыталась тебя искать. Время шло, а найти не удавалось. Обратилась к Федосееву[13] — начальнику контрразведки Управления НКВД Московской области. Сергей Михайлович Федосеев помог. Получила твой адрес, — помолчав, сказала строго: — Только вот что: ты, лейтенант госбезопасности Костя, услышанное от меня забудь!

— А ты ничего и не говорила.

— Молодец!

Ира горячо расцеловала Константина.

Из воспоминаний начальника контрразведывательного отдела УНКВД Московской области С.М. Федосеева[14].

В связи с эвакуацией Наркомата внутренних дел СССР в Куйбышев, куда переехало тогда правительство, на московское управление легла вся тяжесть работы по защите столицы от проникновения немецкой агентуры.

Вполне понятно, что на первом этапе войны мы в профессиональном отношении уступали немецкой разведке, которая к тому времени накопила немалый опыт подрывных акций на чужих территориях, сумела приспособить свои организации и тактику действий к военным условиям.

Из надежных агентурных источников нам было известно, что, готовясь к захвату столицы, гитлеровцы развернули на московском направлении целую сеть разведывательных и контрразведывательных организаций…

Управлением было раскрыто несколько агентов абвера и СД, которые, осев в Москве, до поры до времени должны были выжидать. Они имели инструкции оставаться пока в тени, чтобы избежать разоблачения, и вступить в действие в «чрезвычайных обстоятельствах» — при приближении к столице немецких войск, облегчая работу их специальных групп.

В этот наиболее сложный для Москвы период внимание и усилия Московского управления внутренних дел были прикованы к решению задачи, поставленной Ставкой и командованием Западного фронта, — способствовать обеспечению скрытности подготавливаемого под Москвой контрнаступления.

Нам было поручено обеспечить продвижение в высшие звенья вермахта дезинформации, отвечающей планам Ставки…

Накопленный к этому времени нашей контрразведкой опыт особенно успешно применялся в радиоиграх, ставших одним из наиболее эффективных средств борьбы с нацистской разведкой и введения в заблуждение немецкого командования[15]…

…Наша радиоигра неожиданно привлекла внимание Верховного Главнокомандующего. Случилось это так: дело «Бумеранг» каким-то образом попало в поле зрения тогдашнего начальника Управления особых отделов Наркомата обороны Виктора Семеновича Абакумова. И вот как-то в воскресенье утром (это был обычный рабочий день, выходных в войну не было) он позвонил мне и попросил зайти, чтобы проинформировать его о «Бумеранге».

Откровенно говоря, я был рад этому вызову. Дело «Бумеранг» оказалось сложным и во многом рискованным. В то же время тем из нас, кто общался с Абакумовым, было хорошо известно, что он располагал большим опытом в проведении подобных операций. Общаться с ним было легко: несмотря на высокое положение и авторитет, каким он пользовался в высшем эшелоне власти, он был прост и доступен для работника любого ранга. Умел создать непринужденную обстановку в беседе, а главное — способен был дать дельный профессиональный совет, поддержать тебя, когда это требовалось. Подробно, до мельчайших деталей Абакумов расспросил меня о радиоигре. Его интересовало все — и как она возникла, и вполне ли можно доверять радисту, надежно ли обеспечено наблюдение за вторым агентом, какова реакция абвера на переданную информацию, какими нам видятся перспективы этого дела. Наконец, сказал: «Подготовь-ка мне справку по этому делу. Отрази в ней главные моменты. Обязательно дай краткое обоснование путей развития игры — как мы их себе представляем. К справке приложи проект очередного сообщения радиста в радиоцентр. Будь начеку, — предупредил в конце разговора Абакумов. — Дело ясное: курьер непременно появится».