Америка была для Бальмонта страной любимых им поэтов Эдгара По и Уолта Уитмена, но впечатление произвела неоднозначное. Он отмечал, что в США «мучительно мало свободы», американцы — это «карикатура на англичан», «смесь британцев, немцев, бельгийцев, швейцарцев и еще черт знает чего». «Американцы — хорошие работники, добродушны, честны, но грубы <…> воплощение материальности», для них главное не духовные интересы, а «делать деньги». В Нью-Йорке он долго искал и не нашел ни одного книжного магазина. И все же город показался ему прекрасным как воплощение индустриальной мощи Америки, символом которой поэту представлялась воздушная железная дорога, ей он посвятил специальное стихотворение («Я мчусь по воздушной железной дороге…»). «Я уже совсем ненавидел Америку, несмотря на ее сказочные области, вроде Аризоны, а Нью-Йорк примирил меня с ней <…>. Я верю в великое будущее Америки. Где есть природная даровитость и страстное стремление, там не может не быть достижения» — так заканчивает Бальмонт «письмо с дороги» (Золотое руно. 1906. № 1).

Следует сказать, что Бальмонт был первым русским писателем, посетившим Мексику и так обстоятельно ее изобразившим. В Мексике он нашел то, что искал, и вдохновенно описал древнемексиканское искусство, высокую культуру ее народов, перевел образцы их поэтического творчества. Современные исследователи отмечают верность наблюдений Бальмонта, проникновение в особенности мировоззрения и искусства майя, ацтеков и других древних народов. Кстати, в письме Брюсову от 6 мая он так переводил их названия: майя — сыны Земли, тольтеки — строители, ацтеки — красиво говорящие.

Во время путешествия в Мексику и США Бальмонт почти полгода был оторван от родины. Вести оттуда приходили редко и с опозданием. Кое-что он узнавал из иностранных газет. В сообщениях было много тревожного. Как всегда, находясь за пределами России, он тосковал, по-особому переживал происходящее в ней. Во втором письме, опубликованном под шапкой «В стране солнца», он сообщал: «Меня невероятно мучают известия из России <…>. И я — русский <…>. Я не могу примириться с мыслью о нашем беспримерном поражении на Востоке <…>. Тоска! Я чувствую в воздухе новые бури кровопролитий» (Весы. 1905. № 6). У Бальмонта резко обострилась любовь к родине, ко всему русскому. Сравнение с увиденным за границей заставило поэта взглянуть по-новому на Россию, русского человека и привело к такому выводу: «Русские — самый благородный и деликатный народ, который существует. Нужно отойти от России, и тогда поймешь, как бездонно ее любишь и как очаровательно добродушие русских, их уступчивость, мягкость, отсутствие деревянности немцев, этой металличности англичан, этой юркости французов. Одни испанцы мне милы, но в них утомительна повторность все тех же возгласов и быстрых кастаньет» («Змеиные цветы»). На первый взгляд может показаться странным, что увидев экзотические страны, Бальмонт возвратился страстным поклонником России и воспел березу:

Из путешествия Бальмонт вернулся в Москву в июле 1905 года и вскоре отправился с семьей в Эстонию, в Силламяги, что на берегу Финского залива. «Я здесь, у воли, пишу стихи, читаю книжки, словом, все, как оно мне и полагается, — сообщал поэт Брюсову 1 сентября. — Не чувствую, чтобы, увидев Мексику и Майю, Аризону и Калифорнию и всякие там Нью-Йорки, я изменился „хоть на волос“».

За лето им была написана книга «Фейные сказки», которая уже осенью 1905 года вышла в издательстве «Гриф». Имеющая подзаголовок «Детские песенки», она появилась в результате общения с четырехлетней дочерью Ниникой и ей посвящена. Стихи, вошедшие в книгу, проникнуты неподдельным детским очарованием. Предварительно они почти нигде не публиковались.

К этому же времени, а возможно, к осени 1904 года относится драматургический опыт Бальмонта «Три расцвета». Во всяком случае, эта трехчастная пьеса, названная лирико-драматической сюитой, была опубликована в альманахе «Северные цветы Ассирийские на 1904–1905 гг.». Отдельным изданием под заголовком «Три расцвета. Драма. Театр юности и красоты» пьеса вышла в 1907 году. Однако еще в самом конце 1905 года она однажды появилась на сцене в театре «Дионисово действо», основанном актером и режиссером Николаем Вашкевичем как «театр эмоций» и «мистической трагедии». Из рецензии Брюсова на премьерный показ известно, что «пришедшим перед началом спектакля раздавали цветы».

Лирическая драма «Три расцвета» — одно из первых произведений русского символизма в драматургическом роде. В ней сплетены характерные для символизма темы Любви, Красоты и Смерти, окрашенные символикой цвета. Героиня пьесы Елена не принимает желтый цвет — как символ счастливого неведения, отвергает красный — как символ страсти и гнева, ее истинный расцвет связан с голубым цветом Луны, который она зажигает в своей душе в ответ на призыв Поэта, — это сближает ее с призрачными странами Неба. В финале влюбленные Поэт и Елена умирают, вступая в «царство великого Молчания». В пьесе господствует свойственная творчеству Бальмонта импрессионистическая стихия, не случайно семь девушек, олицетворяющих цветы, хором их славят: «Мы цветы, цветы, цветы, / Мы живем для Красоты…»; «Красный, желтый, голубой — / Три расцвета пред Судьбой…» и т. д. Идея с помощью театра прославить Юность и Красоту владела Бальмонтом и позднее, но к драматургии он больше не возвращался.

Находясь в Силламяги, Бальмонт размышлял и о своей десятилетней дружбе с Брюсовым, и о современной русской поэзии. В письме от 5 сентября 1905 года он писал Брюсову: «Я искренне думаю, что за все эти последние десятилетия в России было лишь два человека, достойные имени Поэта, священнее которого для меня нет ничего». Для Бальмонта слово «Поэт» всегда звучало с большой буквы, не отказывал он в таком звании и Брюсову, для которого Поэзия также была превыше всего. Письмо заканчивалось словами: «Когда я думаю, каким путем, как твердо и красиво ты идешь уже столько дней, мне делается радостно. Как хорошо, что ты есть на Земле». К письму было приложено стихотворение «Запорожская дружина» с посвящением Валерию Брюсову. Обращение Бальмонта к «дедам-запорожцам» с их верностью братству имело определенный автобиографический смысл, так как среди своих вероятных предков он видел и казаков-запорожцев. Вместе с тем это был призыв к Брюсову быть верным в дружбе:

Оценки других современных поэтов в письме явно занижены. Может быть, это связано с тем, что некоторые из них (Блок, Белый да и Балтрушайтис с Вяч. Ивановым) еще находились в начале своего поэтического пути. О Блоке Бальмонт отзывался скептически: «Блок не более как чиновник от просвещенной лирики <…> уж такой чистенький да аккуратненький. „Дело о Прекрасной Даме“ все правильно расследовано»; Андрей Белый, по его мнению, мог бы с честью носить звание Поэта, но, уйдя в публицистику и критику, он «изолгался перед самим собой, он может еще воспрянуть, но трудно»; «Балтрушайтис — какой-то после дождичка в четверг». Не всем нравились Бальмонту и более старшие поэты: «Хорош многим Вячеслав <Иванов>, но, к сожалению, он более, чем что-либо — ученый провизор. Медоточивый дистиллятор»; «Лохвицкая — красивый романс»; «Гиппиус уж слишком Зиночка. Тонкий стебелек, красивый, но кто его не сломит?»