Третий акт — самый сильный. Дездемона умоляет мужа простить Кассио. Он обещает. Но зерно первого подозрения уже запало в душу мавра, глядит из его сверкающих глаз, звучит в его нетерпеливых ответах жене. Потом… потом… Он хочет остаться один… «Мне нужно обдумать кое-что…» Она уходит с Эмилией. Он смотрит вслед. Взор его горит неутолимой страстью. Голос дрожит…
Прекрасное созданье!
Скорей истлею, но не перестану
Тебя любить…
И вдруг опять темнеет лицо, и меркнут глаза. Он вспомнил двусмысленное восклицание Яго: «А! Это мне не нравится…», когда Кассио покидал комнату, а Отелло вошел… Вспомнил свой вопрос: «Что ты сказал?..» И уклончивый ответ Яго…
А если нет… тогда
Все будет хаос…
Ни одного жеста. Даже голова опущена на грудь, и лица не видно. Но голос выразил весь ужас человека, построившего здание своей жизни на вере в женскую любовь, и чувствующего, что стены здания дрогнули… Если они рухнут, это гибель его. Он сам будет погребен под обломками.
С волнением следит весь зал за нарастающей драмой Отелло. Любовь — ангел с белыми крыльями — отчаянно борется в его душе с демоном ревности. Как трогательно цепляется он за все, что может оправдать Дездемону! Как жалобно срываются у него слова:
Скажи мне, Яго, что ты думаешь?
Яго. Страшитесь, генерал,
Проклятой ревности… Чудовище она
С зелеными глазами…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
О, как несчастлив тот, кто видит,
И сомневается… подозревает зло
И все же любит страстно…
«О, несчастен!» — срывается у мавра потрясающий вопль.
И Мосолов, стоящий за кулисой, холодеет от этого голоса, от этих слов… Все, все знакомо ему… И его собственное сердце рвет когтями это чудовище с зелеными Глазами.
Но вот платок Дездемоны, нечаянно оброненный ею, исчез. Эмилия передает его Яго, тот Кассио. И этого довольно, чтоб Каин убил Авеля в страстной душе мавра. Улика налицо… Мочалов страшен, когда он выходит на сцену.
Обмануть меня!.. Меня?..
Яго. Об этом, генерал, ни слова!
Отелло. Прочь отойди! Ты бросил меня в пытку…
Клянусь, гораздо лучше обмануться
Во многом, чем узнать слегка…
«Какая правда!» — с горечью думает Мосолов. А со сцены несутся рыдающие звуки:
Зачем мне знать
О тайных ее связях, об измене?
Я не видал, не думал, не терзался,
Я спал спокойно в эту ночь… не замечал
Лобзаний Кассьо на ее губах…
Ограбленный, не думая о краже,
Пока не скажут, — не всего лишен!..
«Правда, правда…» — твердит Мосолов, бледнея от боли в сердце.
Отелло. Если бы все войско
Делилося со мною сладким ложем,
А я не знал, мне все сносней бы было!
Теперь прощай навеки мое блаженство!
Прощай спокойствие…
Весь зал полон раскатами этого страстного голоса, в котором рыдает тоска разочарования, в котором слышатся громовые звуки крушения целого душевного строя, в котором рвется с цепи жажда крови и мести, присущая первобытному человеку… Но зверь еще не вырвался на свободу. Ангел с белыми крыльями еще стоит на страже.
Отелло. Нет, клянуся небом!
Я думаю: она честна… и нет…
Я думаю: ты справедлив… И нет…
Мне нужны доказательства…
Чем ты докажешь?
Бесслезно рыдает, молит его голос:
О, докажи скорей ее измену!
И зверь сорвался, наконец…
звучит яростный крик, от которого дрожь охватывает толпу.
как тигр, рычит Отелло, сверкая бегающими глазами…
Мосолову дурно… Он падает на стул, закрыв глаза. Опять видит он комнату в трактире, лицо Мочалова, глаза жены и струйку, стекающую на пол. Опять мистический ужас холодом дунул в смятенную душу. Он оглядывается. Жена его стоит рядом и восторженно смотрит из-за кулис на трагика…
Мочалова вызывают без конца. Но тигр все еще глядит из его сверкающих глаз. Ноздри его трепещут. Он бледен, и руки его дрожат. Молча, кидая кругом дикие, бессознательные еще взгляды, никого не узнавая, стремительный и гибкий, как зверь, проходит он мимо расступившихся актеров.
Максимов схватился за голову. Смеется истерически и плачет, сам того не замечая… «Царь… бог… гений…» — лепечет он. Микульский подходит к Нероновой.
— Как бы он вас и впрямь не задушил, голубушка! Глядите-ка, Яго наш до сих пор не отдышится, как он его тряхнул за шиворот… Силища-то какая!.. Не страшно вам?
Она глядит на него, ничего не понимая… Вон он опять идет из уборной на вызовы. Голова опущена, руки судорожно сжаты… Он рассеянно кивает головой этим людям, которые его чествуют. Он еще вне жизни. Стихийный трепет не замер в душе… Что ему в эту минуту, понят ли он толпой, когда сам он пережил миг экстаза и последнего достижения?
Поразительно ведет он сцену, когда Яго дает ему доказательства в измене Дездемоны. Ведь она отдала Кассио свой платок, первый подарок мавра… С Отелло делается припадок падучей. Трагик падает на пол с закатившимися белками, в конвульсиях. Шепот ужаса проносится в театре… С одной дамой в ложе делается дурно… Кто-то истерически плачет.
Но вот вбегает Кассио… Отелло приходит в себя… Дездемона и свита входят с послом Венеции, Лодовико. Он привез Отелло приказ от дожа.
Отелло еле сдерживает свою ярость, приветствуя посла. Бумага, которую он читает, дрожит в его руках. Он прислушивается к разговору Дездемоны с Лодовико… А!.. Она говорит о Кассио…
Ах! Между ним и моим мужем
Произошел разрыв. Вы помирите их…
Отелло (с злобным смехом). Ты думаешь?
Дездемона (испуганно). Отелло!..
Лодовико. Не вам он говорил; он углублен в бумагу…
Так с Кассио они поссорились?
Дездемона. К несчастью — правда! Я старалась
Их примирить… Я Кассио люблю…
«О, муки ада!» — вскрикивает Отелло. Судорога пробегает по его липу, он комкает бумагу… Дездемона кидается к нему.
«Ты в уме?» — сверкнув глазами, шипящими звуками спрашивает он ее и опять пробует читать. Тщетно…
«Он опечален», — тревожно говорит Дездемона послу.
Лодовико. Может быть, бумагой?
Мне кажется, его зовут в Венецию,
И Кассио его заменит здесь…
Дездемона. Божусь, я рада…
Как тигр, одним прыжком, Отелло около нее. Глаза его горят… Лицо исказилось.
