Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Кайзер считал, что царь входит в его собственную сферу влияния, и пытался при помощи хитроумных уловок оторвать его от альянса с Францией, возникшего в результате собственной глупости Вильгельма. Завет Бисмарка «дружить с Россией» и «договор перестраховки», воплощавший этот завет, были забыты Вильгельмом, что явилось первой и самой худшей ошибкой его правления. Александр III, рослый, суровый русский царь тех времен, в 1892 году быстро изменил направление политики и вступил в альянс с республиканской Францией, пойдя даже на то, чтобы встать «смирно» при исполнении «Марсельезы». Кроме того, к Вильгельму он относился с пренебрежением, считая его «ип garçon mal élevé» («плохо воспитанным»), и постоянно оказывал ему чрезвычайно холодный прием. После того как Николай унаследовал трон, Вильгельм старался исправить свою ошибку, направляя молодому царю пространные письма (на английском языке), в которых давал советы, сообщал слухи и сплетни и распространялся на политические темы. Он обращался к нему «дражайший Ники», а подписывался «любящий тебя друг Вилли». «Безбожная республика, запятнанная кровью монархов, не может быть подходящей компанией для тебя, – говорил он царю. – Ники, поверь моему слову, Бог проклял этот народ навеки». Истинные интересы Ники, убеждал его Вилли, заключаются в Drei-Kaiser Bund, Союзе трех императоров – России, Австрии и Германии. И все же, помня насмешки старого царя, он не мог отказать себе в снисходительном тоне по отношению к его сыну. Он обычно похлопывал Николая по плечу и говорил: «Мой тебе совет – побольше речей и побольше парадов, речей и парадов». Он предложил направить немецкие части для защиты Николая от его мятежных подданных, чем привел в бешенство царицу, ненависть которой к Вильгельму росла с каждым его визитом.

После того как кайзеру не удалось в силу определенных причин разъединить Россию и Францию, он выработал хитроумный договор, который предусматривал взаимопомощь России и Германии в случае военного нападения. После подписания договора царь должен был пригласить французов присоединиться к этому документу. После поражения России в войне с Японией (кайзер сделал все, чтобы вовлечь Россию в эту войну) и последовавших за ней революционных выступлений, когда режим оказался в своей наинизшей точке, кайзер пригласил царя на тайную встречу без министров в Бьёрке, на Финском заливе. Вильгельм прекрасно понимал, что Россия не может заключить такой договор, не поступив вероломно по отношению к Франции, но полагал, что подписей монархов будет достаточно, чтобы преодолеть подобное затруднение. Николай подписал договор.

Вильгельм пришел в восторг. Он исправил фатальную ошибку, обеспечил тылы Германии и разорвал окружение. «Слезы радости стояли в моих глазах», – писал кайзер Бюлову, уверенный, что дедушка (Вильгельм I, который, умирая, бормотал слова о войне на два фронта) с гордостью взирает на него с небес. Он считал договор мастерским ходом немецкой дипломатии, что соответствовало бы действительности, если бы не упущение в заголовке. Когда царь привез этот договор домой, пораженные министры указали, что, взяв обязательство выступить на стороне Германии в случае возможной войны, Россия отказывается от своего союза с Францией – деталь, «несомненно, ускользнувшая от внимания Вашего величества в потоке красноречия императора Вильгельма». Договор в Бьёрке, не прожив и дня, прекратил свое существование.

Теперь дружбу с русским царем пытался завести в Ревеле Эдуард. Прочитав доклад германского посла об этой встрече, из которого следовало, что Эдуард действительно хочет мира, кайзер гневно написал на полях: «Ложь. Он хочет войны. Но хочет, чтобы начал ее я, а он бы избежал ответственности».

Год закончился неверным шагом кайзера, таившим в себе опасность взрыва. Он дал интервью газете «Дейли телеграф», высказав ряд идей в отношении того, кто с кем должен воевать. Публикация привела в замешательство не только соседей, но и соотечественников. Общественное неодобрение было таким явным, что кайзер даже слег, проболел три недели и в течение некоторого времени воздерживался от высказываний.

После этого случая никаких сенсационных известий не было. Последние два года первого десятилетия, когда Европа как бы наслаждалась благодатным солнечным днем истории, были самыми спокойными и тихими. Тысяча девятьсот десятый был годом мира и процветания. Второй этап Марокканских кризисов и Балканских войн еще не наступил. Была опубликована новая книга Нормана Энджелла «Великая иллюзия», в которой доказывалось, что война невозможна. С помощью внушительных примеров и неоспоримых аргументов Энджелл утверждал, что при существующей финансовой и экономической взаимозависимости наций победитель будет страдать в одинаковой степени с жертвой – поэтому война невыгодна, и ни одна страна не проявит такой глупости, чтобы ее начать. Переведенная почти сразу на одиннадцать языков, «Великая иллюзия» превратилась в культ. В университетах, в Манчестере, Глазго и других промышленных городах появилось более сорока групп приверженцев, пропагандировавших ее догмы. Самым верным учеником Энджелла был человек, оказывавший большое влияние на военную политику, близкий друг короля и его советник виконт Эшер, председатель Военного комитета, созданного для проведения реорганизации британской армии после шока, вызванного неудачами в англо-бурской войне. Лорд Эшер выступал с лекциями о «Великой иллюзии» в Кембридже и Сорбонне, утверждая, что «новые экономические факторы ясно доказывают всю бессмысленность агрессивных войн». Война XX века будет иметь колоссальные масштабы, заявлял он, и ее неизбежные последствия в виде коммерческого краха, финансовой катастрофы и страданий людей настолько пропитают все идеями сдерживания, что сделают войну немыслимой. Он заявил в речи перед офицерами Клуба объединенных вооруженных сил в присутствии начальника генерального штаба сэра Джона Френча, председательствовавшего на собрании, что ввиду взаимного переплетения интересов наций война с каждым днем становится более трудной и невозможной.

Германия, считал лорд Эшер, «принимает доктрину Нормана Энджелла так же, как и Великобритания». Как отнеслись кайзер и кронпринц к идеям «Великой иллюзии», экземпляры которой Эшер послал им, осталось неизвестным. Нет доказательств того, что Эшер направил эту книгу генералу фон Бернарди, который в 1910 году был занят написанием другой книги – «Германия и следующая война», опубликованной годом позже. Ей суждено было получить такое же влияние, как и книге Энджелла, но с противоположной точки зрения. Названия трех ее глав – «Право вести войну», «Долг вести войну», «Мировая держава или падение» – выражают основные тезисы книги.

Кавалерийский офицер, которому исполнился двадцать один год, Бернарди в 1870 году стал первым немцем, проехавшим через Триумфальную арку после взятия немцами Парижа. С тех пор флаги и слава интересовали его меньше, чем теория, философия и наука войны в применении к «Исторической миссии Германии» (так называлась одна из глав его книги). Он служил начальником отдела военной истории генерального штаба, был представителем интеллектуальной элиты этого серьезного и ревностно трудящегося учреждения, а также автором классического труда по кавалерии до того, как посвятил свою жизнь изучению идей Клаузевица, Трейчке и Дарвина, отразив их в книге, сделавшей его имя синонимом бога войны Марса.

«Война, – утверждал Бернарди, – есть биологическая потребность, это выполнение в среде человечества естественного закона, на котором покоятся все остальные законы природы, а именно законы борьбы за существование». Нации, говорил он, должны прогрессировать или загнивать, «не может быть стояния на одном месте», и потому Германия должна выбрать «между мировым господством или падением». Среди прочих наций Германия «в социально-политических аспектах стоит во главе культурного прогресса», но «зажата в узких, неестественных границах». Она не сможет достичь «своих великих моральных целей» без увеличения политической силы, расширения сфер влияния и новых территорий. Это увеличение мощи, «соответствующее нашему значению» и «которое мы вправе требовать», является политической необходимостью и «первой, самой главной обязанностью государства». Бернарди выделял курсивом слова: «Мы должны сражаться за то, чего сейчас хотим достигнуть», и без обиняков переходил к выводу: «Завоевание, таким образом, становится законом необходимости».

5
{"b":"218482","o":1}