В моду вошло псевдонаучное увлечение астрологией. Сам Кеплер, полушутя, полунегодуя, говорил, что астроном может прокормить себя, только исполняя капризы «глупенькой дочери» астрономии, то есть астрологии. Сам он принадлежал к тому узкому кругу проницательных мыслителей, которых те тревожные времена побуждали исследовать не вершины веры, а устройство и возможности материального мира. Во второй половине XVI века в Падуе, Базеле, Монпелье и Вюрцбурге открылись школы анатомии. В Риме в 1603 году и в Ростоке в 1619-м были предприняты попытки создать общества по изучению естественной истории. В Копенгагене и во всех датских школах молодой и просвещенный король поощрял преподавание физики, математики и естественных наук. Открытие Уильямом Гарвеем кровообращения за несколько лет радикально перевернуло медицину – ровно в то время, когда утверждение Галилея о том, что Земля вращается вокруг Солнца, произвело революцию в изучении материального мира.
Противоположность веры и науки отчасти была признана еще до открытия Галилея. Лютер неистово обрушивался на разум, называя его «блудницей». Считалось, что философия, наука и процессы рационального мышления безопасны только в том случае, если ими руководила богодухновенная религия. Источник истины – прямое божественное откровение, а научные факты, подтвержденные лишь свидетельством умственных и физических способностей человека, могли оказаться всего лишь расчетливым дьявольским обманом. Естественный консерватизм человеческого разума помогал церкви противостоять новому мировоззрению. Люди искали уверенности, а не новых причин для сомнений, и, поскольку научные открытия озадачивали их странными теориями о земле, по которой они ходят, и о телах, в которых обитают, люди со все большим рвением обращались к религии с ее надежными гарантиями.
Никогда еще церкви не казались такими сильными, как в первые десятилетия XVII века. И все-таки хватило одного поколения, чтобы они лишились политического господства. Крах уходит корнями в ситуацию 1618 года. Главная борьба шла между откровением и рационалистическими взглядами, но церкви не сумели распознать опасность и объединиться. Мелочная борьба между католиками и протестантами затмила собой более важную проблему, и таким образом церкви собственными руками вырыли себе могилу.
На первый взгляд, в Европе существовало две ветви христианства: католическая и протестантская[3], но на самом деле вторая была так явно разделена внутри себя, что по сути сложились три враждующие партии. Реформацию возглавляли два выдающихся вождя – Лютер и Кальвин, и их учения, а вернее, политические следствия их учений разделили ее на два лагеря, возникших один за другим и конкурирующих друг с другом. Как человек эмоциональный, а не рациональный, Лютер легко пал жертвой амбиций правящих классов: светские власти приветствовали его учение, ибо оно освобождало их от вмешательства папы-иноземца, и молодое движение, еще слишком слабое, чтобы крепко стоять на собственных ногах, стало прислужником государства. Оно не утратило своей духовной силы, но ее, по крайней мере отчасти, подавила сила материальная, и новая церковь процветала в богатстве и респектабельности своих прихожан и росла, потому что ее защищали короли и одобряли торговцы. Это говорится не в осуждение лютеранству, ведь человек преследует собственные интересы и в высоком, и в низком, и ни князья, ни народы не принимали лютеранство исходя из какого-то неприкрытого цинизма, как это видится позже при анализе их мотивов. Конечно, они верили, потому что хотели верить, но главным для них была вера, а не желание. И некоторые из них умерли за свою веру.
Кроме того, не утратил своей важности и первоначальный порыв против папства, поскольку его тут же присвоили светские власти и поставили на службу в своей извечной борьбе против властей духовных. Если реформированная церковь, обосновавшись за спиной государства, уже не особо поощряла мятежников, то по крайней мере она разрушила единство католического христианского мира и открыла дорогу для большей свободы мысли.
Тем не менее благонамеренное вмешательство Лютера в духовные вопросы решило проблему религии только для части общества; народные волнения не утихли, а лишь усилились с появлением новой веры, которая в силу того, что ею тотчас же воспользовались правящие силы, не показала никакого духовного превосходства над католической церковью. Возрождение католической и протестантской Европы произошло благодаря не Лютеру, а двум другим личностям, которые действовали одновременно с двух противоположных сторон. В 1536 году Кальвин опубликовал свой трактат Christianae Religionis Insti-tutio – «Наставление в христианской вере»; а за два года до того, в 1537 году, Игнатий Лойола основал Общество Иисуса (орден иезуитов).
Лютер, добросердечный немец, видел в религии опору и утешение человечества, сострадал своему ближнему и заговорил, потому что больше уже не мог молчать. Кальвин видел в религии откровение божественного разума, совокупность непреложных выводов из боговдохновенных писаний, благо само по себе, независимо от материальных потребностей человеческого рода. Основополагающие доктрины кальвинизма – это учения о благодати и предопределении; окончательная участь любой души, будь то в раю или в аду, предустановлена всеведущим Богом, и человек рождается либо с благодатью, либо без нее.
Это суровое учение, никого не стремящееся утешать, отличалось одним качеством, которое возвышало его над учением Лютера. Оно составляло не просто новую теологию, а и новую политическую теорию. Учредив институт старейшин (пресвитеров), Кальвин вверил мирянам заботу о нравственном состоянии общества и руководство над духовенством. Эта новая теократия, которая ставила Бога превыше всего, а общину – выше священника, объединила авторитарный и представительный принципы с теорией ответственности индивида перед общиной. По мере распространения кальвинистской организации и доктрины монархические правительства Европы по очереди сталкивались с тем вызовом, который бросала им религия, так как она сама по себе являлась конкурирующим политическим образованием.
Католическая церковь эпохи Возрождения достигла такой высоты культуры и цивилизации, на которой грубая этика ее основателей стала совершенно неуместной, и римское духовенство забывало о том, что варвары из-за Альп требовали от папы одновременно и больше, и меньше того, чтобы он все так же играл роль главного покровителя искусств среди европейских государей. На усилившиеся нападки извне церковь могла ответить только внутренней реформой, и ею церковь доказала свою неисчерпаемую жизнеспособность.
Первый шаг к внутренней реформе был сделан в Риме, когда в 1524 году появился орден театинцев. Этот новаторский орден не был монашеским, хотя его члены давали тройной обет целомудрия, бедности и послушания; его членами были мирские священники, которые предавались не только интеллектуальным занятиям, но и проповедовали и трудились среди народа. В орден принимали только отпрысков благородных семейств, и его основатели намеревались сделать его местом обучения для служителей церкви с обновленными духовными силами. Их врата были слишком узки, и семинария превратилась не в школу пастырей, а в оранжерею для будущих руководителей церкви; оттуда Контрреформация брала не приходских священников, а епископов, кардиналов и пап.
По-настоящему Контрреформация началась только после основания в 1534 году Общества Иисуса (ордена иеузитов). В каком-то смысле это был последний и величайший из воинствующих орденов; в своем наивысшем развитии – иерархия прекрасно подготовленных людей, связанных клятвой беспрекословного подчинения своим начальникам и управляемых генералом, так что по сути ее организация напоминала армейскую. Когда католическая церковь вышла из Тридентского собора вооруженной для борьбы, в лице иезуитов она получила боевой отряд, готовый нести веру в любую точку земного шара любыми средствами и любой ценой. Под влиянием иезуитов инквизиция, зародившаяся в Испании, была вновь учреждена в Риме в качестве эффективного инструмента для обнаружения и искоренения ереси.
